Слышались разные звуки, мелькали чьи-то ноги и руки в сумерках комнаты, а сердце моё колотилось сильнее. Я спрятала Макса за диваном и наказала ему сидеть там не вылезая двадцать минут.
Наступила тишина. Я услышала, как открылась входная дверь и раздался звук каблучков.
— Эй, что за тьма и сонное царство? — услышали мы её голос.
— Чёрт. Сейчас я понял, что скучал по звуку её голоса, — шепнул мне Макс.
Я улыбнулась его признанию, но вряд ли в кромешной тьме он мог заметить мою улыбку. Я чувствовала, как к моей спине прижимался жирный и надушенный сладким, тошнотворно сладким одеколон Льюис, парень, который влюблён в Эву с первого класса, и поморщилась. Чёрт. Я просто в заветном кругу фанатов Эвы, чёрт возьми. Желая не думать о своём не самом ловком положении, я решила сосредоточиться на Эве. А вернее, на звуках, которые она провоцировала в холле.
Я услышала, как она открыла гардеробный шкаф, а вскоре послышался звонкий смех Эвы. Она увидела платье. Мы не очень, мягко сказать, давно смотрели каталог, и она влюблённо смотрела именно на это платье. Последовали какие-то шуршания — она одевалась.
— Что она так долго? — спросил еле слышно Макс.
— Терпи, — настояла я.
Наконец, послышались её шаги к нам в комнату, и…
— С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ, ЭВА! — закричала я и ещё тридцать с лишним человек.
Послышался её звонкий смех, и я кинулась её обнимать и целовать — самая первая, естественно. Я растолкала всех и пробила себе путь через тернии, вроде гостей.
— Фиби, я чувствовала, что ты, задница, что-то задумала! Я говорила тебе, что без ума от этого платья! Я так тебя люблю, сестричка! — взвизгнула она мне на ухо, а дальше её начали поздравлять Жаклин, Тед, Айрин, Софи и многие другие.
Тёмная комната осветилась разноцветными лампочками, тишина заполнилась крутыми треками, громкими вибрирующими басами, рукоплесканиями и поздравлениями. Мы с Эвой вышли в центр комнаты и начали танцевать. Я расслабилась, и была по-настоящему счастлива, что мой план успешно оправдал себя. Музыка бушевала в ушах, и распространялась по всему телу, заставляя двигаться ярко, резко, ритмично… Но кайф мой вскоре потерпел облом.
Как из ниоткуда — появилась Жаклин и потащила меня за руку прочь из комнаты. Та чёрт! Что с ней такое?!
— Жаклин, я хочу веселиться! — заныла я, — Куда мы идём? Ты ведёшь себя очень странно!
— Заткнись и иди за мной! Скоро всё поймёшь! — шикнула она, и начала подниматься на следующий этаж.
— Куда мы идём? Ответишь?
— В твою комнату.
— В мою?
— Да! Хватит допроса, иначе я не выдержу! — зарычала Жаклин, и я решила замолчать.
Наконец, мы подошли к двери моей комнаты и Жаклин с широченной улыбкой посмотрела на меня.
— Иди в свою комнату, и чтобы я тебя не видела не меньше двух часов! — строго сказала она, и открыла ключом дверь. Я пристально посмотрела на Жаклин, и покрутила пальцем у виска.
— Это обязательно? — протянула я, — Я устала, хочу на вечеринку, которую устраивала я, хочу веселиться… Зачем ты притащила меня сюда?
Жаклин сжала губы, накрашенные дорогой французской тёмно-малиновой помадой, которая шикарно смотрелась на её губах, и оттеняла изумительную бронзу её кожи.
— Здесь тебе будет веселее, обещаю, — глубоко вдохнув сказала она. Я смотрела на неё с недоверием.
Она цокнула и закатила глаза, а потом бесцеремонно втолкнула меня в тёмную комнату и закрыла с громким хлопком дверь. На ключ. Чёрт. Что она задумала? Я не собираюсь пропустить всё самое интересное, сидя здесь! Зачем?
Что она удумала?!
— Жаклин! — крикнула я и с отчаянием ударила кулаком в дверь, слушая в ответ стремительно удаляющиеся шаги.
Я прислонилась лбом к двери, и на мгновение плотно зажмурила профессионально накрашенные глаза. Когда я распахнула их, то поняла — кто-то за моей спиной только что включил прикроватный ночник.
— Шшш, — услышала я мягкое шипение, и моргнув несколько раз, я обернулась…
Сердце моё застучало, как молоток, кровь закипела, а руки и ноги поледенели. Я открыла рот, ощущая, как неподвластная слеза скатывается по моей щеке… Он идёт ко мне, приближается… Он здесь. Адам. Адам здесь! Это… Как это возможно, Боже?!
— Адам! — вскрикнула я и кинулась в его объятия.
Сильные, горячие руки, такие родные — в секунду оплели мою талию, а губы поцеловали меня в волосы. Я чувствовала у своего уха его горячее дыхание, я чувствовала свою физическую и моральную хрупкость в его руках. Он. Со. Мной.
Он здесь. Мой Адам.
— Фиби, малышка, — вымученно простонал он, — Как я дьявольски скучал! .. Я точно век тебя не трогал, я почти с ума сошёл… Фиби. Я же сказал, что всё только начинается… Моя Фиби. Моя, — его зубы укусили мочку моего уха, и я, не выдержав, накинулась на его гладко выбритое лицо с жаркими поцелуями.
Он схватил меня за щёки своими большими и сильными ладонями, посмотрел в мои глаза. Его лицо. Больше нет волосяного покрова на этой гладкой ароматной тёплой коже, никакого намёка…Тёмные кудри пострижены, и лишь одна непослушная прядь пала на его высокий лоб. Карие глаза — сияющие и нежные, ласкают меня, и опаляют одновременно. Его потрясающий порочный рот с красивыми губами приоткрыт, позволяя ему дышать. Его аромат… Он усилился. Он стал более мужским и пьянящим, его кожа пахнет морским бризом и Адамом. Это Адам. Его тело пахнет так, как пахнет тело. Сильное, но невыразимо нежное.
Он разглядывает меня, как лучшую работу да Винчи, а я нуждающимися глазами смотрю на его приоткрытые губы, хочу поцеловать их… Но крепкие руки Адама на моих щеках не позволяют. Я целую его палец, лежащий у моих губ, и кручу головой, чтобы поцеловать и другие…
— Подожди, моя голодная девочка… Дай я хоть посмотрю на тебя, — хрипло пробормотал он, жадно изучая глазами моё лицо, я остановилась, — Какая ты красивая! Какая же ты красивая, Фиби… Каким я всё то время был идиотом, моя маленькая. Скажи мне что-нибудь, Фиби. Не молчи, молю…
— Я так тосковала по тебе, Адам… Я не думала, что мы увидимся так скоро. Ты не звонил мне, не писал, ничего. Я боялась, что ты забыл обо мне, — еле удалось выдавить мне.
Он нахмурился, точно от боли в солнечном сплетении, и покачал головой.
— Нет, Фиби, нет… Я не смогу тебя забыть. Никогда не смогу. Я не звонил, не писал, потому что хотел приехать… У нас так — если две недели не берёшь телефон, то четыре свободных дня тебе положены. Я делал это, ради того, чтобы приехать… Там, в чужой стране, я точно знал три вещи: я хочу к тебе… я хочу тебя… и всё, что у меня есть — это ты. Только ты, Фиби, — он сделал глубокий вдох, и налетел на мои губы с поцелуем.
Мой Адам! Какой он … очаровательный, какой он мой!
Его губы, казалось сейчас поглотят меня всю, а наши языки вели бой без правил. Он так тяжело дышал… Так тяжело.
