Круассан с любовью - Сахра Зейнеп

– Видишь ли, большинство писателей, связанных с нашим издательством, не используют настоящие имена и вообще не приходят сюда. Они пишут дома и присылают тексты по почте. Они и письма от поклонников не забирают сами, а обычно просят им переслать. И я отправляю их отсюда. То есть я хочу сказать – даже я мог никогда в жизни не видеть человека, который тебе писал.

На моем лице наверняка отразилась грусть ребенка, чья новая игрушка сломалась. Но парню было наплевать:

– Теперь я могу, с твоего позволения, вернуться к работе?

Я закатила глаза и повернулась к нему спиной. И, дойдя до двери, даже поблагодарила его, хоть он этого и не заслуживал.

Но, оказавшись за дверью издательства, я чувствовала, что готова взорваться как порох. От злости даже пнула рекламный щит у выхода из торговой галереи. Если считать это игрой, то я проиграла! Эрва, боясь навлечь на себя мой гнев, обеспокоенно произнесла мое имя, но не стала больше ничего говорить.

К тому времени, когда я наконец выдохнула, мы уже были на пароме. На верхней палубе, сидя на корме и тихо наблюдая за морем, Эрва ласково проговорила:

– Я и не знала, что ты настолько хочешь ее найти.

Я пожала плечами:

– Я сама не знала.

– Почему? Зачем тебе это?

Я на мгновение задумалась. Помимо того, что я не привыкла проигрывать, я хотела посмотреть Бабочке в лицо и сказать, что я вовсе не трусиха, как она намекала. Или, может быть, я пыталась доказать свое бесстрашие, появившись перед ней вот так. Я горько усмехнулась. Я боюсь лететь к любви, которая рядом, и вместо этого гоняюсь за той, кто далеко и не хочет быть обнаруженной, – что же тут смелого?.. Но, конечно, я не могла вывалить все это Эрве.

– Почему тебе так важно найти эту Распущенную бабочку? – не отставала она.

Я улыбнулась. Эпитеты, которые она добавляла к «бабочке», все-таки меня смешили.

– Не знаю. Может, я просто хотела устранить из жизни все неопределенности перед тем, как пойти в университет.

Удачная ложь! Плюс к тому в ней была и доля правды.

– Да зачем это нужно? Разве не неопределенности делают жизнь интересной? Мне, например, нравится думать, что я могу встретить любовь всей жизни на этом пароме. Или что кто-то подойдет ко мне и предложит выбрать одну из таблеток, синюю или красную, как в «Матрице», и я такая: «беру обе»! Не нужно бояться перекрестков, на которых оказываешься. Знай мы заранее, что́ нас ждет и где, жить было бы очень скучно! – Эрва улыбнулась, как будто извиняясь за умничанье, и прибавила:

– А потом, это всего лишь бабочка, Сахра. Перестань писать ей и позволь улететь из твоей жизни. Неопределенности иногда приносят покой. Отпусти ее – тебе не нужно находить ответы на все-все вопросы на свете.

Она улыбалась мне с настоящей теплотой, касаясь пальцами моей руки.

– Когда это ты стала такая большая, чтобы давать мне советы? Мне казалось, что умная в наших отношениях – это я.

Эрва громко рассмеялась:

– Хочу заметить, это было довольно приятно. Буду почаще так делать.

Мы слегка приподнялись, увидев, что паром приближается к Ускюдару. Эрва, держа меня за талию, чтобы сохранить равновесие, прошептала мне на ухо:

– Ты, вообще, молись, чтобы тот, кто тебе пишет, действительно был бабочкой.

Я недоуменно поглядела на веселое лицо подруги. И она все с тем же удовольствием объяснила:

– Предположим, он продолжит донимать тебя, даже когда ты перестанешь этого хотеть. Ну и что – в конце концов, он же бабочка, сколько там ему жить на свете? А вот представь, что это ворона! Она бы заваливала тебя письмами, пока у тебя зубы от старости не начали выпадать.

Мы со смехом сошли с парома. Дома, в вечернем Чыкмазе, шагая по нашей площади, я чувствовала себя в безопасности. Каждое лицо вокруг было знакомым. Невидимые нити исчезли, и контроль снова был в моих руках. Я шла, здороваясь почти со всеми торговцами, и все они поздравляли меня. Даже перечислили болезни, которые мне нужно будет изучить, когда я стану врачом. Выслушивать все это было утомительно, но и трогательно. Все эти люди были мне как семья, и по их лицам я видела, что они по-настоящему за меня рады.

Зайдя в районный магазинчик, мы получили возможность ознакомиться с самыми горячими сплетнями. Потому что эта маленькая лавка и соседняя парикмахерская располагали секретной информацией, которой не было и у ЦРУ. Объедини они свои силы, могла бы начаться Третья мировая.

Повестка дня была следующей: сын тети Нариман с третьей улицы вчера вечером пришел домой пьяным; кого-то с восьмой вчера же вечером высадила у дома неизвестная машина (было совершенно ясно, что здесь не пожалеют усилий на то, чтобы выяснить, кто это был, и заполнить пробелы в истории); и последняя новость – по моему мнению, самая скучная – мои экзаменационные баллы. Я уклонилась от комментариев по повестке (Эрва обожала сплетни, но я пихнула ее локтем, и она оставила свои замечания при себе), и, взяв несколько закусок, мы уже выходили из магазина, когда владелица, Айшин-абла, окликнула Эрву:

– Эрвочка, в последние два дня кое-кто видел, как твой брат Ахмет разговаривает с Ясмин. Происходит что-то хорошее или как?

Видимо, она ждала подтверждения, чтобы закрыть последний пункт повестки дня. Я, стараясь сохранять нейтральное выражение лица, стиснула зубы, а Эрве и так волноваться было нечего:

– Ничего такого нет, Айшин-абла.

– Хм… Девушки Чыкмаза уже ходят в трауре. Я просто хотела узнать, решено уже что-то или нет.

Сплетни всегда интересны, пока они не о тебе! Я почувствовала, как Эрва напряглась.

– Не волнуйся, Айшин-абла, если там что-то произойдет, ты узнаешь первой.

Вообще-то, это был подкол, но Айшин-абла не поняла сарказма. Наоборот, обрадовалась, как будто Эрва пообещала немедленно ей позвонить, если что-то выяснит. Эрва цокнула языком, и мы вышли из магазина.

По пути домой встретили несколько девчонок нашего возраста, которые тоже пытались незаметненько выведать, что происходит между Ахметом и Ясмин. Мне хотелось заорать и убежать домой. Но Эрва каждый раз мастерски уклонялась от вопросов. Тут ей было не привыкать: оба ее брата занимали верхние строчки рейтинга самых красивых парней района (а элегантный Ахмет даже возглавлял список), что приучило Эрву годами юлить в ответ на расспросы, и не расстраивая, и не обнадеживая собеседницу.

Оказавшись на нашей улице, я выпустила воздух из легких. Мне бы самой хотелось спросить у подруги все то же самое. Но я понимала, что это в тот же миг сравняет меня со всеми прочими девчонками в районе, и оттого помалкивала.

Кроме того, если бы мне нужно было что-то знать, Эрва сама сказала бы. Наверное.

Когда мы подошли к дому, Ахмет садился в машину. На нем не было костюма – значит, он отправлялся куда-то не по работе. Сердце у меня упало. Я в совершенстве овладела суперспособностью расстраивать себя, предполагая, что каждый раз, когда он уходит из дома, но не на работу, он направляется к какой-то девушке.

Завидев нас, он снял очки и, с шиком прислонившись к дверце машины, наблюдал за нашим приближением. И, черт бы его побрал, выглядел он при этом как главный герой в первой сцене фильма. Я заранее начала размеренно дышать.

Дождавшись, когда мы подойдем, Ахмет выпрямился:

– Возвращаетесь с пустыми руками? Бабочек не наловили?

Я ограничилась улыбкой, а Эрва хихикнула:

– Скажем так, они сорвались с крючка.

Эрва оглядела брата с ног до головы и подняла бровь:

– А ты куда это собрался? Тоже на охоту – за курочками?

Губы Ахмета искривились:

– Повежливей, сестренка. – Голос у него был мягким, но в нем прозвучало предупреждение.

Эрва, похоже, обозлилась:

– А ты тогда скажи мне уже, что там у вас с Ясмин. – Она скрестила руки на груди. – Я с утра с дюжиной людей объяснялась на эту тему.

Сгорая от любопытства, я не сводила взгляда с красивых губ Ахмета.

– А что они говорят? – спросил он с удовольствием.

Эрва закатила глаза: