Мост висельников (ЛП) - Валенти Сюзанна

Она подошла к ведру, в котором Рик смывал кровь со своих рук, подняла его и вылила мне на голову одним махом. Я открыл рот, пытаясь проглотить ее и впустить в свое тело как можно больше влаги.

— Ты милосердна, — сказал я. — Спасибо тебе, сладенькая.

— Что я говорил об использовании этого имени? — Маверик сплюнул, подходя к ней сзади, как маячащая тень, и я вздрогнул, пытаясь вжаться в металл за моей спиной.

— П-прости, — пробормотал я. — Я больше не буду этого произносить. Не забирай мой язык. Пожалуйста, пожалуйста. — Я разразился рыданиями, и Маверик, фыркнув, ушел, оставив меня там со своей девушкой, которая изучала меня, склонив голову набок.

— Роуг, — взмолился я, встретившись взглядом с ее глазами цвета океана, дрожа от силы ее могущества. Я потерял все, каждая частичка силы в моем теле теперь принадлежала ей. Ее мальчики вырвали ее из моей плоти и вложили ей в ладонь. И я так хотел угодить ей, добиться ее снисхождения. — Разве я недостаточно страдал? Разве я не заплатил высшую цену?

Ее взгляд скользнул по моей обнаженной груди, усеянной открытыми ранами, прежде чем она снова перевела взгляд на мое лицо и зияющую дыру на месте моего правого глаза.

— Я… я ведь скоро смогу уйти, правда? — взмолился я.

Она наклонилась, ее верхняя губа приподнялась, когда она пристально посмотрела на меня. — Ты останешься здесь, пока я и мои мальчики не дадим тебе почувствовать то, что мы чувствовали внутри из-за тебя. Ты будешь страдать за них, за меня и за все, что ты отнял у нас. И заберем мы все это лишь из твоей плоти, будь благодарен за это.

— Нет, — прохрипел я. — Это нечто большее, и ты это знаешь. — Слеза скатилась по моим волосам, когда я рухнул под королевой своего разорения. — Ты в моей голове.

Ее губы приоткрылись от удивления, и мой взгляд скользнул по ее прекрасному лицу, видя то, что я не позволял себе видеть все эти годы. Как она могла не знать, что вырезала себя на внутренней стороне моей плоти так же, как и снаружи? Как она могла не видеть, что она была хозяйкой моего существа? Властительницей всего, чем я был и когда-либо буду, с этого дня и впредь.

— Я был дураком, — сказал я ей. — Теперь я вижу правду.

— И что же это за правда? — прорычала она, и я вздрогнул от грубости ее тона.

— Ты сильнее, чем я когда-либо был. Ты сильнее, чем я думал. Я не понимал этого, не видел того, что видели те мальчики все это время. Но теперь я вижу это. Я вижу это, Роуг Истон.

— Арлекин, — с рычанием поправила она.

— Арлекин, — согласился я, это имя связывало меня до смерти и за ее пределами. Оно было выжжено на моей коже, навсегда врезано в плоть моей груди рукой Фокса. Это было напоминанием об их бесконечном правлении, о том, что они впятером были правителями империи, созданной ими самими.

У меня не было ни единого шанса. Теперь я увидел свое высокомерие, я увидел, где я потерпел неудачу, в тот момент, когда мне следовало убежать далеко-далеко и никогда не оглядываться назад. Но было уже слишком поздно сожалеть, я сам выбрал свой путь, и теперь мне предстояло идти по нему.

— Я преклоняю перед тобой голову, — сказал я ей. — Если бы я мог сейчас преклонить колени у твоих ног, я бы это сделал. Пожалуйста, прими мои извинения. Пожалуйста, прости меня за мои ошибки, Роуг Арлекин.

Она склонилась надо мной, ее радужные волосы упали вперед, и прядь коснулась моей щеки, заставив меня вздрогнуть.

— Нет, — прошептала она, и даже легкое ее дыхание на моем лице обожгло мои раны.

Она отстранилась от меня, подставив мне спину и взяв Маверика за руку, когда выводила его из подвала. Я бился, выкрикивая ее имя, когда они выключили свет и оставили меня в темноте. Дверь с грохотом закрылась, звук щелкающего замка заставил мои кости задрожать от страха.

— Роуг! — Я позвал ее по имени в пустоту, в которой был заключен, боль пронзала меня со всех сторон, когда я потревожил свои раны.

Теперь она была во мне, ее голос звучал в моей голове, нашептывая правду о том, кем я был. А я был никем, ничтожеством, человеком, которого забудут, когда они закончат свои пытки. Я буду изгнан из этого мира, как только она так решит, и ужас от того, что я не знаю, когда этот день наступит, приводил меня в состояние отчаяния.

Я был один, оставшись здесь ни с чем, кроме своих недостатков и воспоминаний об этих голубых-голубых глазах, заглядывающих мне в душу. И когда звук их шагов затих и они снова покинули этот пустой, одинокий дом, чтобы вместе вернуться к солнечному свету, у меня не осталось ничего, кроме сожалений, которыми я мог бы наслаждаться.

— Мама? — Прошептал я в темноту, рыдание застряло у меня в горле, когда я захотел почувствовать близость единственной женщины, которая когда-либо любила меня, зная при этом, что я был той самой причиной, по которой она не могла ответить на мой зов. — Мама!

ЧЕРЕЗ ДВА МЕСЯЦА ПОСЛЕ ЭТОГО…

Похороны Мейбл были тихими, но все равно идеальными. Мы все впятером стояли вокруг ее гроба, когда его опускали в землю, и рассказывали наши любимые истории о ней. Она была единственным взрослым, который проявлял ко мне любовь в детстве, и я нуждалась в этом и ценила это больше, чем она когда-либо могла себе представить.

Мы смеялись, рыдали и напивались в ее честь, поднимая тосты за ее загробную жизнь, где, как мы надеялись, она поднимет настоящий шум и изобилие скандалов.

Нам потребовалось время, чтобы справиться с этим горем и залечить раны, полученные в ночь, когда мы схватились с Шоном, но, как и боль от ее смерти, мои синяки исчезли, и теперь я могла вспоминать лучшие времена с радостью, а не с горем, окрашивающим их слишком мрачно. Я любила ее, и я хотела, чтобы эта любовь продолжалась, а не была отброшена в сторону моей неспособностью осознать ее уход.

Мои волосы были свежевыкрашены в яркие пастельные тона и уложены до совершенства, и я надела свое платье с радужными блестками и пару смехотворно высоких кроссовок на платформе, чтобы завершить образ, прежде чем накрасить губы в нежно-розовый цвет и улыбнуться себе в зеркало.

Моя кожа была безупречна, на лице больше не было пятнистых синяков, и боль от сломанных ребер тоже прошла. У меня было несколько новых шрамов на бедре и плече, но с ними я уже свыклась. Слово «Арлекин» теперь было выведено чернилами поверх шрама, оставленного пулевым ранением на моем бедре, за буквами цвели пять роз, в центре каждой из которых был крошечный череп, символизирующий каждого из нас.

На моем плече, куда Шон ударил меня ножом, была изображена пара танцоров, сцепившихся в объятиях, нога женщины обвилась вокруг бедер мужчины, когда он наклонил ее назад, изображение сопровождалось стилизованным символом туза пик, так что я включила в него двух моих последних мальчиков, а это значит, что теперь у меня есть татуировка для них всех.

Раздался стук в дверь, и, обернувшись, я обнаружила, что Джонни Джеймс ждет меня с дьявольской улыбкой на лице, которая обещала все самое плохое и заставляла мой пульс биться быстрее, как всегда.

— Ты уверена насчет этого, красотка? — спросил он, протягивая руку, и я взглянула на его белую футболку и темно-синие шорты, оценив, как они облегают его тело.

— Пора, — твердо сказала я, беря его за руку и позволяя увести себя вниз по лестнице. — Я готова начать нашу жизнь сначала.

— Ну, по этому поводу ты не получишь от меня никаких жалоб.

— Остальные встретят нас там? — Спросила я, когда мы спустились вниз и я обнаружила, что дом пуст, ночная тьма рассеялась за окнами, когда Джонни Джеймс повел меня к задней двери.

— Да. Ты же знаешь Рика; он хотел повеселиться напоследок, пока еще мог.

Я фыркнула, удерживая свое воображение подальше от этого конкретного направления мыслей, потому что мне не нужны были мысленные образы, и на цыпочках подошла, чтобы украсть поцелуй у Джей-Джея.