Семь лет между нами (ЛП) - Постон Эшли

Может, всё не так уж плохо.

— Клементина, — ответила я.

— О, как…

Я сжала его руку чуть сильнее и, не меняя выражения лица, предупредила:

— Если ты запоёшь эту песню, мне придётся тебя убить.

Он рассмеялся.

— Даже в мыслях не было.

Я отпустила его руку, и он, наконец, стянул с плеча свою сумку, бросив её у дивана, а затем поспешил на кухню. Я с неохотой пошла за ним.

Он закатал рукава, хотя те и так были короткими, схватил со стола разделочную доску и, ухватившись за ручку, ловко провернул её в воздухе.

Это была ужасная идея. Самая худшая идея. Что на меня нашло?

Он бросил на меня быстрый взгляд, заметив, как я застыла в дверном проёме кухни.

— Хочешь стакан воды, пока ждёшь? — спросил он. — Или что-нибудь покрепче?

— Покрепче, — твёрдо сказала я, отрывая взгляд от этого слишком красивого мужчины в кухне моей тёти. Впервые за весь день у меня появилось ощущение, что я только что совершила огромную ошибку. — Определённо покрепче.

7

Лучше познакомиться

Я наблюдала со своего места на барном стуле, как Айван уверенно обустраивается на кухне моей тёти. Мы с ней обычно питались полуфабрикатами или ели в кафе, а за последнюю неделю, что я жила здесь, я просто заказывала еду из своего любимого тайского ресторана. Кухня была для меня чем-то вроде чужого поля боя, местом, через которое я осторожно проходила на пути в спальню или за очередным бокалом вина. Я умела готовить самое необходимое — мама настояла на этом перед тем, как я уехала в колледж, она не собиралась позволять своей единственной дочери умереть с голоду. Но сам процесс готовки меня никогда особенно не интересовал. А вот Айван, напротив, казалось, чувствовал себя здесь совершенно естественно, словно уже знал, где что лежит. Он достал из своей дорожной сумки потёртый кожаный рулон с ножами, убрал сумку обратно в спальню и разложил ножи на столешнице.

— Значит, — сказала я, потягивая дешёвое розе, которое моя тётя купила перед тем, как уехать на лето, — ты шеф-повар или что-то в этом роде?

Он вытащил из холодильника коричневый бумажный пакет с овощами. Я даже не заметила, когда он успел забить холодильник едой. Последнюю неделю там хранились только остатки еды на вынос. Айван кивнул в сторону своих ножей.

— Меня ножи выдали?

— Немного. Логика, знаешь ли. А ещё, пожалуйста, скажи «да». Альтернативный вариант — ты Ганнибал Лектер, и мне грозит смертельная опасность.

Он указал на себя.

— Думаешь, я похож на человека, который испортил бы себе вкусовые рецепторы кусочком человеческого филе?

— Я не знаю, я тебя почти не знаю.

— Ну, это легко исправить, — сказал он, опираясь руками о столешницу с обеих сторон от разделочной доски. На внутренней стороне его правого предплечья я заметила татуировку — дорога, извивающаяся среди сосен. — Я поступил в Северную Каролину в Чапел-Хилл на стипендию, планировал пойти в юридическую школу, как мама и сестра, но бросил учёбу на третьем курсе.

Он снова пожал плечами — этим его фирменным, небрежным жестом.

— Работал на кухнях, пока пытался понять, чем хочу заниматься. Единственное место, где мне было действительно комфортно. Дедушка с детства воспитывал меня на кухне. Так что в итоге я решил поступить в CIA (CIA чаще означает ЦРУ).

— Центральное…

Его губы дрогнули в улыбке.

— Кулинарный институт Америки.

— Ах, это был мой второй вариант, — кивнула я.

— Получил диплом по кулинарному искусству, и вот, ищу работу.

— Ты гонишься за луной, — пробормотала я, скорее себе, чем ему, думая о своей карьере — четыре года в университете, изучая историю искусств, потом семь лет медленного восхождения по карьерной лестнице в издательстве Strauss & Adder.

— За луной?

Я смутилась.

— Так говорит моя тётя. Это одно из её жизненных правил. Знаешь, такие основные заповеди: держи паспорт в порядке, красное вино — к мясу, белое — ко всему остальному…

Я загибала пальцы.

— Найди работу, которая приносит удовольствие, влюбись и гонись за луной.

Он ухмыльнулся, делая глоток бурбона.

— Звучит как хороший совет.

— Возможно. Так, тебе сколько? — я пристально посмотрела на него. — Двадцать пять?

— Двадцать шесть.

— Чёрт. Я чувствую себя старой.

— Ты не можешь быть намного старше меня.

— Двадцать девять, почти тридцать, — мрачно ответила я. — Одна нога уже в могиле. На днях нашла седой волос. Думала, может, обесцветить всю голову.

Он расхохотался.

— Даже не знаю, что буду делать, когда начну седеть — а я именно поседею, не посерею. Мой дед не поседел. Может, побреюсь налысо.

— Думаю, тебе бы пошло немного седины, — задумчиво сказала я.

— Седины, — повторил он, явно наслаждаясь этим словом. — Скажу деду, что ты так сказала.

Он снова пожал плечами.

— Вообще, я не славлюсь постоянством. Когда заявил, что хочу в CIA, мама чуть с ума не сошла. Я ведь был в шаге от диплома по бизнесу. Но я просто не мог представить себя в офисе за столом весь день. Так что теперь я здесь.

Он картинно развёл руками, словно показывая волшебный фокус, но в глазах его сверкало настоящее воодушевление.

— Есть вакансия в одном довольно известном ресторане, и я хочу туда попасть.

— Шеф-поваром…?

Он абсолютно серьёзно ответил:

— Посудомойщиком.

Я чуть не подавилась вином.

— Прости… что? Ты шутишь?

— Как только я попаду внутрь, смогу подняться по ступеням, — сказал он тем же равнодушным тоном и вытащил из бумажного пакета первый овощ. Помидор. Затем взял большой поварской нож из своего набора — лезвие было острым, — и начал нарезать его быстрыми, уверенными движениями. Сталь сверкала в тусклом желтовато-белом свете отвратительной разноцветной люстры, которую моя тётя «спасла» с обочины дороги.

— Ну, — продолжил он, не прекращая работать ножом, — теперь, когда ты знаешь обо мне всё, расскажи о себе.

Я выдохнула.

— Ох… А что обо мне? Родилась в долине Гудзона, потом жила на Лонг-Айленде, а в городе уже половину жизни. Училась в NYU на истории искусств, потом устроилась в издательство, а теперь вот здесь.

— Ты всегда мечтала работать в издательстве?

— Нет, но мне нравится, где я сейчас. — Я сделала ещё один глоток розе, раздумывая, стоит ли рассказывать ему о других частях моей жизни — о поездках за границу, о паспорте, испещрённом штампами так, что позавидовал бы любой заядлый путешественник. Но каждый раз, когда я показывала его кому-то, у людей возникало обо мне определённое представление. Будто я какая-то искательница приключений с бешеным сердцем, когда на самом деле я была просто испуганной девочкой, цеплявшейся за голубую шаль тётки, пока она носила меня по миру.

Я хотела, чтобы он видел меня настоящую — ту, которая больше не покидала город, даже чтобы навестить родителей на Лонг-Айленде, ту, которая ходила на работу, возвращалась домой, пересматривала «Выжившего» по выходным и не могла выкроить пару часов, чтобы сходить на выставку бывшего парня.

Так что я решила ничего не говорить и просто сказала:

— Ну, вот и всё. Историк искусства, ставший книжным публицистом.

Он посмотрел на меня с каким-то скрытым смыслом и поджал губы. На левой стороне нижней губы у него была родинка, и не смотреть на неё было почти невозможно.

— Почему-то мне кажется, что ты себя недооцениваешь.

— Да?

— Это просто ощущение, — сказал он, вытаскивая из пакета ещё один помидор, и снова небрежно пожал плечами. — Я неплохо читаю людей.

— Да?

— Более того, я почти разгадал твой любимый цвет.

— Это…

— Нет! — воскликнул он, поднимая нож. — Не говори. Я сам угадаю.

Меня это развеселило. Я выразительно посмотрела на кончик ножа, пока он не понял, что направил его на меня, и быстро опустил обратно на разделочную доску.

— Так вот как?

— Это моя единственная суперспособность, позволь впечатлить тебя.

— Хорошо, хорошо, — сказала я, уверенная, что он не угадает.