Запрещенные слова. книга 2 (СИ) - Субботина Айя

— Это, блять, работа, Би. Или забыла, что у нее проклятый «зеленый фонд» и она имеет право качать права? - цедит он, и его серебряные глаза темнеют, превращаясь в два куска отполированной стали. - Алина - это просто вещи, которые необходимо делать, даже если делать их противно до тошноты. А ты? Что ты здесь делаешь, Майя? Налаживаешь истоки с упакованным мужиком?

Я замечаю, как он отзеркаливает мои собственные слова, но в исполнении Дубровского они звучат заметно ядовитее.

Его пальцы сжимают края раковины, и мрамор под ними, кажется, вот-вот треснет.

Он в ярости. В тихой, холодной, контролируемой - надолго ли? - ярости, которая оглушает сильнее любого крика.

— Он присылал мне цветы, - выдыхаю я, понимая, что оправдываюсь. И ненавижу себя за это. - Практически каждый день. Я решила, что нужно поставить точку. Объяснить, что я не заинтересована.

— Объяснить? - Слава криво усмехается, и в этой усмешке столько горечи, что у меня сводит скулы. - Ты серьезно думаешь, что ему можно что-то объяснить? Ты правда настолько наивна, Би?

Он наклоняется ниже, и я чувствую на своей коже солоноватое дыхание. Оно пахнет чем-то терпким, алкогольным, и сигаретным дымом. Он пил.

— Что он тебе наговорил? - Его голос становится тише, интимнее, опаснее. - Рассказывал, какой он влиятельный и могущественный? Что у него в арсенале все терпение мира? Что ты можешь сопротивляться, но в конечном итоге все равно сдашься? Потому что ему все сдаются. Это же могущественный, блять Форвард - перед ним все капитулируют.

Я молчу. Потому что он попал в точку. Во все точки сразу.

— А ты… - продолжает Слава, и его пальцы, наконец, находят мою кожу, легко, почти невесомо касаясь моего запястья. - … поверила? Подумала, что матерый волчара вдруг решил стать ручным песиком?

— Я пыталась быть вежливой, - шепчу я, чувствуя, как от его прикосновения по телу пробегает электрический разряд. Хочет одернуть руку, но понимаю, что не смогу.

Что я адски соскучилась по его прикосновениям.

— Вежливой? - Слава снова усмехается, и его большой палец начинает медленно, почти лениво, поглаживать тонкую кожу на моем запястье, там, где бьется пульс. Он как будто контролирует каждый удар. - С ним нельзя быть вежливой, Би. С ним можно только воевать. Или сдаваться. Третьего не дано.

Его взгляд опускается на мои губы. Я инстинктивно облизываю их, и вижу, как темнеет серебро его глаз.

— Значит, теперь он нацелился на тебя. - В голосе Дубровского появляются новые, рычащие нотки.

— Это не твое дело, — пытаюсь я вырваться, но его хватка на моем запястье становится крепче. Длинные татуированные пальцы буквально берут его в тиски. - Я прекрасно разберусь сама.

— Мое, - отрезает он. - Теперь - мое.

Он притягивает меня к себе, второй рукой обхватывая за талию. Я упираюсь ладонями ему в грудь, чувствуя под тонкой тканью рубашки твердые, напряженные мышцы. Сердце колотится, как сумасшедшее, отдаваясь гулким стуком в ушах.

— Я видел, как он на тебя смотрит, Би, - шепчет Слава, его губы почти касаются моих, обжигая крепким и дымным. - Как на чертов трофей. Очередную красивую вещь, которую можно завоевать или купить, и поставить на полку. Знаешь, как про него говорят? «Форварду не отказывают даже покойники».

— Знаешь, - вздергиваю подбородок в каком-то наивном жесте протеста, - кажется, это у вас семейное.

Я начинаю задыхаюсь.

От его слов.

От его запаха - такого… незнакомого, но сумасшедшего. Держащего меня крепче, кажется, чем любые цепи.

От его близости мозг отключается, уступая место инстинктам. Я хочу, чтобы он заткнул меня поцелуем, чтобы стер этот идиотский разговор.

Хочу сказать: «Поцелуй меня!», но вместо этого сухо, почти официально интересуюсь, сколько он выпил. Пьяным Слава точно не выглядит, но с тормозами у него явно проблемы. И дело не только в том, что я пришла в этот роскошный ресторан в компании его отца, пока он сам торчит у меня во фрэндзоне. Он как будто и так на взводе.

— Видимо, недостаточно, раз до сих пор тебя не ебу, - криво усмехается. Хищно проводит кончиком языка по нижней губе, цепляя маленькое серебряное колечко.

— Зато достаточно, чтобы забыть берега. - Но я сама понятия не имею, где они, хотя в моем рту не было ни капли алкоголя.

— Тебе не нравится, что я говорю? - Взгляд и дыхание снова опускаются на мои губы. На этот раз настолько очевидно, что я чувствую себя почти что поцелованной. А может, просто так сильно этого хочу, что мозг подкидывает фантомные не существующие воспоминания, чтобы я окончательно не сошла с ума?

— Проблема в формулировках, Дубровский, - собираю остаток сил на достойный, как мне кажется, ответ на его стопроцентную провокацию.

— Что не так в формулировке: «Хочу тебя выебать»?

— Может потому что нормальные люди занимаются любовью? Сексом - как вариант? - Господи. Зачем я вообще продолжаю этот разговор? Чтобы что?

Ты его просто провоцируешь, Майя. Сопротивляешься, как героиня той дурацкой книги - потому что хочешь, чтобы он сломал твое сопротивление.

Это настолько очевидно, что в ответ Слава только шире улыбается, показывая белоснежные, почему-то выглядящие очень хищно зубы.

— «Заниматься любовью»? Ты серьезно? - Вскидывает свою чертовски идеальную бровь с маленькой поперечной штангой. Это выглядит так, будто пирсинг придумали специально для него, чтобы «разукрасить» эту хищную красоту. - Нет, Би, тебя нужно только ебать.

— Ты - больной.

— Ебать так, чтобы кричала и выпрашивала - еще, еще… - Ему как будто нравится доводить меня до грани… чего-нибудь, выбирая для этого самые грязные слова. Совершенно намеренно. Без намека на стыд. - Помнишь, Би? Спортивные тачки нужно драть хорошими скоростями, потому что они для этого, блять, созданы.

Я, кажется, больше вообще не дышу.

Не сопротивляюсь, когда Слава кладет ладони мне на талию, легко отрывает от пола, сажает на мраморную столешницу раковины. Холодный камень обжигает кожу сквозь тонкую ткань платья. Он вклинивается между моих ног, его бедра прижимаются к моим, пальцы соскальзывают на колени, рыком разводят так широко, что тянет между ног.

Рывком подтягивает, вдавливает меня в совершенно очевидно вставший член.

— Дубровский, это - женский туалет, - выдыхаю я, и это - последняя, жалкая попытка сопротивления.

— Я достаточно зарабатываю, Би, чтобы заплатить админштраф.

— А у меня нет второй репутации, чтобы отмываться от скандала!

— Би… - Серебряные глаза на секунду фиксируются на моем лице. Не на губах, а как будто он разглядывает меня всю сразу, глядя при этом только в одну точку. - Помолчи, а?

Он безапелляционно притягивает меня за затылок.

Накрывает губами мой рот.

Открывает - и оттуда сразу мой совершенно пошлый стон.

Это не поцелуй. Это - шторм. Наказание. Заявление. Его губы обрушиваются на мои - жестко, требовательно, без единого намека на нежность. Он не просит, он просто берет. Вкус алкоголя, горечь табака и его собственная, ни с чем не сравнимая соленая ярость смешиваются у меня во рту, лишая воли.

Я упираюсь ладонями в его плечи, пытаясь оттолкнуть, но это все равно, что пытаться сдвинуть скалу. Его руки - тиски. Одна сжимает мою талию, вдавливая в холодный мрамор, вторая зарывается в волосы на затылке, с силой удерживая мою голову, не давая отвернуться.

Слава кусает мою нижнюю губу, несильно, но ощутимо, заставляя меня ахнуть, и в этот момент его язык вторгается в мой рот. Наглый, горячий. Такой… знающий, как мне надо. Он подчиняет, помечает территорию. Я чувствую холодный металл штанги в его языке, и от этого контраста - горячая плоть и холодный металл - по телу пробегает судорога.

Мое сопротивление тут же позорно капитулирует.

Я перестаю бороться. Я отвечаю.

Мои пальцы, которые еще секунду назад пытались оттолкнуть Дубровского, теперь цепляются за его рубашку, сминают дорогую ткань. Я притягиваю его ближе, плотнее, как будто хочу забраться ему под кожу, оставить на себе следы его татуировок, даже если между нами много… черт, так много лишнего…