Красавица Бешарам - Вейл Лилли

– Послушай, – говорит Поппи. – Я знаю, что ты ждала совсем другого, но я позвала тебя, чтобы предложить еще одну роль вдобавок к Белоснежке. В прошлом году ты подменила неявившуюся Принцессу-русалочку. Как насчет того, чтобы повторить?

Мне не очень-то импонирует предложение сыграть принцессу, которая лишилась голоса.

Поппи глядит в ежедневник.

– У нас наблюдается рост интереса к этой принцессе с ее принцем. Не такой, чтобы взять кого-то на полную ставку, но наша нынешняя русалка сейчас занята другими ролями, у нее полная загрузка. Мне нужна срочная замена, и ты идеально для этого подходишь.

Я не успеваю и слова вставить – Поппи продолжает говорить, как будто все больше влюбляясь в эту мысль.

– А когда начнется учебный год, ты решишь, сможешь ли оставить себе обе роли. По-моему, это предложение идеально тебе подходит.

У нас разные представления об идеале. Но мне очень нравится здесь работать, а Поппи одна из немногих взрослых, которые относятся ко мне хорошо, и причем настолько, что доверяет репетировать с новыми ребятами. С такой верой в меня я не посмею ей отказать.

– И тебе так идет рыжий парик! – добавляет она.

Я скромно улыбаюсь.

– Можете не уговаривать, я… я в деле.

Она загорается.

– Как насчет бюстгальтера в виде ракушек? Обещаю, там все прикрыто!

Все равно что бикини.

– Я не против.

Поппи радуется:

– О, и самое лучшее: мальчик, которого я взяла на роль Принца после кораблекрушения, учится в твоей школе!

Я моргаю. Немногие парни сочтут эту работу классной, ведь можно подработать спасателем или болтать об алкоголе за деньги в баре.

– Неужели?

Она кивает, указывая на мой портрет между фотографиями Эми и Самера на стене.

– Он сказал, что вы друзья, и я подумала, что ж, судьба.

Заинтригованная, клонюсь навстречу. Кажется, ей нравится держать интригу.

– И кто он?

Поппи выдвигает ящик стола и что-то ищет. Потом с негромким «Ха!» достает и открывает папку.

– Вот. – Она снимает скрепку и взмахивает фотографией перед моим лицом. – Узнаешь?

Я резко выдыхаю. Да еще бы.

Узнала бы и вверх ногами. И в двух сантиметрах от лица.

Этого не может быть. Мне перед ним надо звездить в лифчике из ракушек?

Хотела бы я взять свои слова назад.

Глаза начинает жечь – забыла поморгать.

– Поппи…

– Клянусь, он принц Эрик… о-о-ой, то есть Принц после кораблекрушения во плоти. Вы будете прелестно смотреться вместе, – воркует она, хлопнув в ладоши.

«Прелестно» – это не то слово, которое я бы использовала.

Хуже было бы только увидеть портрет Паркера.

– Он идеален для роли, – продолжает Поппи, не обращая внимания на шок, который наверняка читается на моем лице. – Вам с Яном Джуном будет весело вместе.

Ага. Весело. Конечно.

Если не прикончим друг друга.

9

Мой идеальный враг

Капли недопитого молочного бабл-ти с дыней-канталупой собираются и капают на стол. Отец Вэл не разрешил ей выйти пораньше, и ее эмодзи с жалобными глазками под моим сообщением разбивает сердце.

По субботам я обычно стараюсь разделаться с домашкой. Сегодня в списке осталось только одно: сделать «пакетик радости» для урока продвинутого английского. На первый взгляд, задание для малышей, но зато как весело: надо украсить крафтовый пакет, куда одноклассники накидают мотивирующие записки в последний день учебы.

Дневное солнце прорывается в комнату сквозь отворенное окно на втором этаже, частично скрытое кленом; клен этот заслоняет мне почти весь вид на дом Капуров через дорогу.

Гляжу на розовый стикер на мониторе моего мака: «Сделай график перерывов».

Я написала это пару лет назад, когда перешла в старшую школу. Стикер был зеленым, а обивка на стуле еще не порвалась от слишком долгого сидения с подогнутыми ногами. Свет настольной лампы, позвоночник, вытянутый в струнку, и вишневая конфетка подгоняли меня навстречу дедлайну, который я сама же себе и поставила.

Если нужно было напоминание, я снимала стикер и писала новый. Другой цвет, другая толщина маркера, другой шрифт. Иногда почти каллиграфия, но чаще всего мелко, округлым курсивом или печатными заглавными буквами, чтобы воспринимать послание самой себе всерьез.

Боже, я уже хочу на перерыв, хотя еще ничего не сделала! Вздыхаю и тянусь к одной из многочисленных кружек с маркерами, прохожусь по колпачкам большим пальцем. Знакомое движение не очень успокаивает, и я берусь за телефон.

Мой мозг превратился в яичницу, – пишу в чат лунных девчонок и кидаю им грустную фотку.

Кейти отвечает сразу:

Блэр присылает вслед сердечко и эмодзи с бицепсом.

Умом я понимаю, что диснеевский персонаж не определяет мою сущность. Но сердце так остро переживает потерю, что слезы на глазах выступают.

Ведь Белль – это я. А я – это Белль.

Я люблю и Рапунцель, и Эльзу, и Моану, но в детстве именно с Белль у меня выстроилась особая связь. В мультике у нее есть увлечения – настоящие увлечения, а не потому, что кто-то запер ее в башне и заставил читать, рисовать и печь, чтобы развлечь себя в заточении. Белль умеет творить.

Третьеклашкой я нисколько не сомневалась, что ей бы тоже прилетало за чтение на уроках. Белль говорит то, что думает, и не боится спорить с Гастоном и Чудовищем, когда это нужно. Благодаря ей мне казалось, что хотеть большего – это нормально, и я чуть меньше чувствовала себя белой вороной во всеобщем хоре о том, что я неисправимая бешарам.

– Кавья, ты в хлеву родилась? Возьми подставку.

Разворачиваюсь на стуле и вижу сестру, она стоит, прислонившись к косяку. Симран цокает языком и указывает на мой бабл-ти, вокруг которого скопилась лужица воды.

Роюсь среди творческих принадлежностей, суккулентов в красивых горшочках, кабелях для зарядки и наконец вытаскиваю купленный на Etsy бирдекель из эпоксидной смолы со спрессованными цветами. Он прятался под моим планшетом для графической иллюстрации. Если разбудить экран, на нем загорится мой последний проект – дизайн для библиотечных закладок этого года.

Ставлю стакан на подставку и демонстративно поднимаю бровь.

Довольна?

Симран входит с видом аукциониста, выискивающего и запоминающего, что изменилось за прошедшие годы. Раньше моя комната была комнатой принцессы: с розовыми стенами и кроватью с черным стеганым изголовьем, ковром из искусственной овечьей шкуры и трехъярусной люстрой из «Поттери барн», которая так дорого стоила, что мне пришлось клясться папе в том, что она мне никогда не надоест.

Люстра осталась, но свисает уже с угольно-черного потолка. Стены спокойного песочного оттенка, и одна, на которой окно, увешана яркими картинами моих любимых художников в тонких черных рамах, винтажными диснеевскими постерами и радугой из полароидов нашей лунной компашки. Вместо односпальной кровати теперь стоит большая, искусно застеленная приглушенно-розовыми простынями и покрывалами с оборками всевозможных оттенков бежевого и серого.

Помимо двух стеллажей «Билли» из «Икеи» книги лежат высокой стопкой в углу у шкафа, не давая дверце-гармошке полностью открыться. Сдернутые с вешалок сарафаны валяются на фиолетовом джайпурском пуфике, расшитом блестящими цветами. По туалетному столику раскиданы косметика и украшения на сегодня.

Сестра пристально разглядывает комнату и не замечает, что я наблюдаю за ней.

Сержусь на недовольство в ее взгляде.

– Ты что-то хотела?

Она поджимает губы.

– Хотела спросить, как ты. Когда вы тут были с подругами, ты вся была на нервах. – Ее взгляд падает на мой бабл-ти. – И чай ты обычно берешь другой, с миндальной ириской. Что-то произошло?