Жестокий Лорд (ЛП) - Торн Айви

У края чашки металлический привкус, вино слишком сладкое. Мой желудок слегка переворачивается от смешения вкусов, но я заставляю себя не думать об этом, отдавая остатки вина Джексону.

Он улыбается, принимая бокал, и поднимает его вверх, как будто произносит тост.

— Отныне и до тех пор, пока наши кости не обратятся в прах, — говорит он, а затем наклоняет бокал назад, как будто делает глоток, и выпивает остатки вина одним большим глотком.

Я вижу, как в глазах моего отца закипает гнев. Он по-прежнему ничего не говорит, только берёт кубок, когда Джексон заканчивает, и снова ставит его на середину алтаря.

— Вино, — повторяет он, и отец Дина снова протягивает ему бутылку. Мой отец выливает остатки вина в бокал, и мой желудок снова сжимается. Я чертовски надеюсь, что мы не собираемся повторять это.

— Приведите жертву! — Его голос эхом разносится по комнате, и я замираю, у меня кружится голова.

Жертвоприношение животных? Черт, а если меня попросят выпить и эту кровь тоже?

Но когда дверь открывается, выходит не животное.

Это девушка, закутанная в белое. Её руки связаны перед ней. Её лицо и волосы скрыты под толстой непрозрачной белой вуалью, сквозь которую ничего не видно.

— Если надо убить девушку, я ухожу, — шипит Джексон слишком тихо, чтобы кто-то ещё мог услышать. Или я так думал, но, очевидно, мой отец его слышит.

— Много веков назад мы приносили в жертву девственницу в ночь проведения ритуала. Именно её кровь мы пили вместо вина, чтобы укрепить наши узы и сделать наших сыновей взрослыми. Новая жизнь, принесённая в жертву смертью. Но теперь мы приносим её в жертву по-другому.

Девушка издаёт приглушенный звук, извиваясь в руках людей в капюшонах, которые стоят по бокам от неё, но они крепко держат её.

— Замолчи, девочка! — Из комнаты доносится голос моего отца, когда её подводят к алтарю, её связанные руки вытянуты перед собой так, что она сжимает кубок. — Это честь – быть принесённой в жертву принцам Блэкмура. Для тебя большая честь быть тем гамбитом, который будет брошен, чтобы один из них мог занять своё законное место наследника.

Она всё ещё сопротивляется, но, когда фигуры в капюшонах берут её за руки и подносят кубок к её губам, она вынуждена выпить вино через вуаль, иначе задохнётся. Под тяжестью бокала она прилипает к её носу и рту, и когда жидкость, просачиваясь сквозь ткань, попадает ей в рот, я слышу, как она задыхается и что-то выплёвывает.

Но она всё-таки проглатывает её. И через несколько мгновений, я вижу, как она обмякает в руках фигур.

— Положите жертву на алтарь.

Лакеи делают, как им сказано, поднимают девушку и укладывают её на спину, белая ткань её платья прилипает к телу так, что я не могу этого не заметить. У неё полная грудь и узкая талия, но мой взгляд то и дело возвращается к пятну красного вина на её вуали, гротескно расплывшемуся там, где её губы похожи на кровавый порез.

— Самопожертвование этой девушки определит будущее этого города, — нараспев произносит мой отец. — Она будет жить с вами в доме при университете Блэкмур, как ваш питомец, и вы сможете обращаться с ней так, как вам заблагорассудится. Согласно условиям своего соглашения, она обязана принимать любое обращение и наказания, которые вы назначите, и обслуживать вас любым способом, который вы выберете, вплоть до лишения её девственности. — Он делает паузу, глядя на нас троих. — Тот из вас, кто заявит, что в её жилах текла девственная кровь, станет следующим правителем этого города. Но, отдаться полностью одному из вас она должна будет добровольно, сама желая этого. Так повелось с тех пор, как мы впервые изменили характер жертвоприношения. Доказательство будет представлено здесь, в этом месте, и будущее Блэкмура будет обеспечено.

Он улыбается, но в выражении его лица нет ни капли юмора.

— Она была выбрана специально для вас. Пусть победит сильнейший.

И тут её вуаль откидывается.

Мой мир вращается вокруг меня и с визгом останавливается.

Девушка на алтаре – это Афина.

6

АФИНА

Когда я просыпаюсь, то на мгновение совершенно теряю ориентацию. Мне кажется, что я не знаю, где нахожусь, голова болит так, словно в неё вогнали дюжину гвоздей, а во рту сухо и как будто набито ватой. Мои глаза слипаются, когда я пытаюсь их открыть, и мне приходится несколько раз моргнуть, прежде чем я открываю их полностью, медленно садясь в постели.

И тогда я понимаю, что на самом деле не знаю, где нахожусь. Простыни под моими руками – не мои, гладкие и мягкие, и ниток на них на много сотен больше, чем на тех, на которых я сплю в нашем с мамой маленьком домике. Матрас на ощупь мягкий, как дорогая пена с эффектом памяти, а подушка, на которой я только что лежала… Я поворачиваюсь, мои глаза всё ещё затуманены сном, и я прижимаю к ней руку. Конечно же, она чертовски мягкая. Мягкая, как грёбаное облако.

Моя кровать в поместье лучше, чем та, на которой я привыкла спать дома, но она определенно не так хороша, как эта. Это роскошь.

Я заставляю себя полностью открыть глаза, прогоняя сон, пока моё сердце учащённо бьётся в груди. Что, черт возьми, происходит? Я также не узнаю комнату, в которой нахожусь. Кровать из красного дерева с балдахином, деревянный пол покрыт толстым ковриком из овчины, а у одной стены стоит что-то похожее на антикварный шкаф. Рядом с эркерным окном находится письменный стол с блокнотом и несколькими ручками и дорогое кожаное кресло. В другом конце комнаты я вижу дверь, ведущую, вероятно, в стенной шкаф, и ещё одно кресло, на этот раз с бархатной спинкой, с мягким на вид чехлом, накинутым на пуфик перед ним. Здесь также есть книжная полка, пустая, но, тем не менее, есть.

Что произошло прошлой ночью? Я напилась? Я потеряла сознание? Я пошла с кем-то домой?

Но это совсем на меня не похоже. Я не хожу домой с парнями. И никогда не ходила. Есть причина, по которой я всё ещё девственница, хотя я почти уверена, что все остальные девчонки в моем классе, кроме Мии, и все, кто выше и ниже, уже потеряли это. Я даже не пью так много с той ужасной ночи на вечеринке у Кейда Сент-Винсента. Это в значительной степени научило меня тому, к чему приводит чрезмерное употребление в незнакомых местах.

Но во рту у меня пересохло, а голова болит, как с похмелья. Мой желудок скручивает в болезненный узел, который становится только хуже, когда я отчаянно пытаюсь вспомнить вчерашний вечер и не могу. Я осознаю, что не могу вспомнить даже вчерашний день. Я не помню, что я делала вчера, и даже позавчерашний день кажется каким-то туманным. Всё, что произошло за последние сорок восемь часов или около того, кажется белым, шумным пятном в моей голове. Последнее, что я помню, это как мы с мамой смотрели романтическую комедию, кажется, это было пару дней назад. Но я даже не совсем уверена, сколько времени прошло с тех пор.

Моё сердце подскакивает к горлу, и я борюсь с паникой. Это не моя комната. Я даже не узнаю этого места. Откинув тяжёлое плюшевое одеяло, я вылезаю из кровати и подхожу к письменному столу, глядя на пачку канцелярских принадлежностей, аккуратно разложенных в центре, прямо под ежедневником.

В верхней части, под замысловатым гербом, вплетены знакомые мне инициалы «БУ».

Я знаю этот герб. Я знаю эти инициалы. В городе, где я выросла, они есть у всех.

Блэкмурский Университет.

Но это невозможно. Я не знаю, как я вообще смогла поступить в Блэкмур. Я никак не могла позволить себе там учиться, и это не входило в программу трудоустройства моей матери. Я подала заявление в государственный университет, расположенный примерно в часе езды отсюда, и меня приняли. Я хорошо это помню. Я должна была уехать... скоро? Вчера? Завтра? Я понятия не имею, какой сегодня день на самом деле, и я не знаю, где мой мобильный телефон.

На самом деле, я нигде не вижу своих вещей. Ни телефона, ни сумочки, ни даже обуви. В этом нет никакого смысла. Я всегда бережно отношусь к своим вещам. У меня их никогда не было много, так что я не могла быть беспечной, как многие богатые девочки из школы Блэкмур. Мои родители не могли просто заменить то, что я сломала или потеряла, особенно сейчас, когда у меня осталась только мама.