Мы усмехнулись друг другу, переглядываясь.
Он, надеюсь, уже остыл к ней. Я был наслышан о том, что Ян смастерил себе блестящую карьеру и закрепил весьма выгодный брак.
Она, глядя на нас, заулыбалась… Я взял её за руку; мы последовали за Яном по аллее к дому, где нас уже ждали. Войдя в холл, я испытал такие смешанные чувства, что голова моя закружилась. Я столько раз представлял, как появлюсь дома… Что я только не придумывал!.. То, как я спущусь по верёвочной лестнице на крышу, прямиком из самолёта мистера Крига, то ли приеду на верблюдах, к горбам которых будут привязаны разноцветные шары!. Но именно сейчас, я подумал, что не могло быть иначе. Только так. Только так, как я появился здесь сейчас.
Я сделал шаг из прохладного холла к залу. Фиби повторила мой ход. Брат шёл следом. Краем глаза, в зеркале, я заметил наше трио… «Какие интересные молодые люди», — подумал я, улыбаясь. Молодые… «Хорошо, что я возвращаюсь в дом не седым стариком», — пошутил я над собой. Я почувствовал запах… Знакомый запах родного дома. Это были ароматы цветов из зимнего сада, перемешанные с духами мамы, со знакомым ароматом благовонных масел. А оказывается, я скучал…
Боже мой, я скучал. Я помнил всё в совершенстве. Да, я всегда знал, что я не любимый сын, но я обожал быть дома, хоть и старался быть здесь как можно реже… Я до сих пор помню ту нашу фотографию с Яном, где мы, ещё совсем младенцы… Но даже тогда — Ян лежал как подлинный наследник, прямой, широко открыв в мир свои голубые глаза… А я, лежал в той же самой кроватке где-то в углу, зажмуренный и пытающийся выбиться из тисков пелёнок… Видимо, поэтому меня и назвали Адам — так как, я был просто дан Богом, меня не было в планах. Бог просто захотел меня создать — и, вот тебе и Адам… А к Яну всегда было другое отношение. Хоть, я толком и не понимал, в чём оно отличается… Нам всегда было запрещено одно и то же, и позволялось другое. Но само отношение, казалось мне отличным оттого, как они вели себя с Яном… И всё же, мой дом… Но ведь теперь, у меня есть и другой… не просто «другой», а родной дом, который я очень люблю…
Тут, Ян хлопнул меня по плечу, возвращая обратно из мыслей.
— Мы почти входим… Я сейчас открываю дверь в зал. О чём ты всё время думаешь?
Я поморгал, точно очнулся ото сна.
— Да, ты прав… Я сейчас часто думаю не о том, что нужно.
— Единственная здравая мысль за вечер. Аллилуйя, — ухмыльнулся Ян.
Дверь открылась. Мы вошли в комнату. Ярко горела огромная хрустальная люстра, висящая между двумя этажами от самой крыши — и, достигающая начала перил винтовой лестницы… И в этом свете, я увидел сидящего в большом кожаном кресле важного отца и гордо стоящую рядом с ним мать, касающуюся изящными пальцами пианистки изголовья кресла. У меня промелькнула мысль: «Зря Ян шутит на их тему… Они, действительно, чтобы он не говорил — образец для подражания и светской хроники. Столько лет прожить вместе, не потеряв лица, держа удары… Они сохранили семью. Этот дом, в который я сейчас захожу. Вырастили нас. Их есть, за что уважать… Безусловно, талантливый в своём деле отец, полностью посветивший себя больным клиентам, и моя мать, которая каждый вечер лечила его психоз. И, вот, сейчас… Отец встал. Они стоят рядом друг с другом, такие торжественные, красивые… Я забылся в своих мыслях даже не заметив, что мы уже совсем близко. Ох, вот в чём дело! Я до сих пор не посмотрел на их лица… Когда я посмотрел на мать, я увидел, как равнодушное и холодное лицо дрогнуло. Она, как будто бы прищурилась… Отец всё ещё не смотрел мне в лицо. Он смотрел на меня оценивающе и профессионально, рассматривая мой костюм, чтобы вычислить мой годовой доход и психическое состояние… Так, как он это делал со всеми больными. Я помню, что как-то однажды я спросил у отца: «Тебе надо долго говорить с человеком, чтобы выяснить, насколько он болен?» «Нет», — отвечал отец, — «Я могу поставить диагноз только посмотрев на то, как он идёт. Как он садится в кресло. Как стряхивает пылинки с костюма, какими глазами смотрит на циферблат. А главное, это руки. Не только кисти, а руки в целом — плечи, локти, пальцы… По плечам я тоже могу поставить диагноз».
И вот, он привычно, по-английски цинично оглядел мою фигуру.
— Милости просим, — раздался его поставленный голос и тонкая улыбка изогнула равнодушные губы, — Кажется, я знаю вашу спутницу. Не так ли?..
Он посмотрел на моего брата.
— Ян, это же Фиби Грей, верно?
Он кивнул.
— Мы рады видеть тебя, Фиби, — спокойным голосом произнесла моя мать.
— Надеюсь, вы представите нам своего спутника? — спросил папа у неё.
Сердце во мне дрожало. Они не узнают меня! И тут, у меня в носу защекотало. Предательски защекотало, а я почувствовал себя мальчишкой… Мои плечи как-то сразу сникли. Да, я почувствовал себя мальчишкой, который натворил что-то на газоне, или в саду. Тот мальчишка, которого за ухо привёл садовник. Я стал снимать свои дорогие чёрные очки и почувствовал лёгкую испарину на лбу…. Мне так захотелось кинуться к ним. Кинуться!.. Но я помнил с детства, что нельзя кидаться на маму, когда она при параде — можно испортить её причёску или помять платье… В конце концов, она создавала свой образ не менее трёх-четырёх часов, перед выходом к гостям. Я схватил её за руку и припал губами с поцелуем. Тишина. Как только я поднял глаза на её лицо, я услышал шелест её губ, которые побледнели даже через помаду…
— Не может быть, — прошелестели губы.
Я опустил глаза и проговорил:
— Может, мама… Может.
Та же затяжная пауза.
— Что это значит?! — раздался грозный голос отца, — Потрудитесь поднять голову, молодой человек.
Я поднял голову, отпуская руку мамы… Выпрямился, замечая, что у матери из глаз льются слёзы. Льются ручьём. Наконец, она выговорила:
— Ты жив, мой мальчик! А я знала… — всхлипнула она, — Я всегда знала. Я чувствовала, что ты жив. Я думала, что ты живёшь там, где нет связи, в каких-то джунглях…
— Ага, и питается баобабами, — вставил отец.
Он пытался сохранить спокойствие, но крепко — до боли сжал мою руку, а потом, сгрёб в свои объятия так, что спина у меня хрустнула… Сердце во мне упало.
— Это ты, маленький мерзавец! — с дрожью в голосе произнёс отец.
— Но… но, что произошло?! — приобняв меня и отца, стала спрашивать мама.
Папа отпустил меня, обращаясь к ней:
— Райан, пожалуйста, выпей сердечное лекарство — оно у меня на комоде. Это мой собственный настой. И мне налей тоже!
— Здесь надо жахнуть текилу, настой не поможет, — весело произнёс Ян.
— Как ты выражаешься? Постыдись, — шикнула на него мама.
— Давайте сядем за стол и спокойно обо всём поговорим, — точно не замечая перепалку, произнёс отец.
— Да, папа, — произнёс тихо я.
— «Да, папа!», — всплеснул руками отец, дразня меня, — Лучше бы ты раньше мне всегда отвечал «Да, папа!», — мы прошли к столу, — Странно, ты хорошо выглядишь. Если бы мне сказали, что я, всё же, увижу своего сына спустя несколько лет, я был бы готов встретить оборванца с гитарой за спиной. А учитывая твоё непостоянство в зоне увлечений, возможно даже, человека-оркестра.
