Развод. Искусство слать всех на... (СИ) - Шевцова Каролина

- Зачем, - не понимает мой охламон.

- За шкафом! – Я больше не повышаю голос, знаю, что за этим последует новый приступ боли. Теперь я говорю тихо, почти шепотом, и это звучит даже страшнее. – Рита не вернется ко мне просто так, я уже все перепробовал. А мне нужно выманить ее к вам домой, мама приедет, чтоб с малым Ольге помочь, а там я с цветами. Ты ж знаешь ее, она упертая, но отходчивая.

Коля думает. Слишком долго для такой простой просьбы, но видит Бог, я не могу его торопить. Сам сейчас еле соображаю, так у меня хоть есть оправдание – я пил. А он что?

- Я не буду прикрываться болезнью сына, - наконец говорит мое сокровище. Наследник млять года!

- А зарплату больше всех, получается, будешь? И в отпуск, не в Анапу, а Анталию тоже будешь. И хату в Хамовниках прям совсем-совсем будешь! А отцу помочь семью спасти, не будешь, - у меня едва хватает сил на ехидство. Но ситуация бесит. Единственный, у кого могу попросить помощи, мне отказывается. И это сын! Что об остальных говорить! Не зря Саргсян сказал, все они эгоисты!

Я для них нараспашку, а мне в ответ кукиш.

Под моим взглядом Колька смурнеет, опускает лицо вниз. Знает же, где б он был, если бы не моя фирма. И если б не его китайский, потому что сейчас хер найдешь кого-то с приличным языком, а Коля многостаночник, умеет по-всякому заграничному, а не только с Китаем.

- Я скажу, - наконец отмирает он, - что мы с Олей в кино идем. А ее попрошу с Маркусом посидеть. Только, пожалуйста, когда будете мириться, не разнесите нам квартиру.

Машу рукой. По хер. Давно уже по хер. И квартира Колина по сути не его, а моя, и разносить мы с Риткой ничего не будем. С момента ее операции мы больше друг другу стихи вслух читаем, чем это самое. Да и как теперь, когда Рита без органов? Там же типа пустота, или что? Мне ее врач объяснял, схему рисовал, что там теперь и как, только я ни черта не понял. Потом и психолог что-то советовал, рассказывал как Риту лучше поддержать, когда она плакала, я и поддержал. Купил ей ее любимого Пушкина, в парк вывез, вслух читал.

Рите, слава Богу, потом полегчало. У меня сердце разрывалось, когда видел ее слезы, а помочь ничем не мог. Снова пошла на свою йогу, цветочками там занялась, внуком, опять же. Красота!

Я, получается, ее спас, а о том, как мне самому дальше жить, никто почему-то не думал.

И когда я нашел выход из ситуации, то меня еще и с дерьмом смешали.

Головная боль наконец отступает, я возвращаюсь к работе и увлекаюсь настолько, что забываю и про Колю, и про свою просьбу. Тем неожиданнее слышать его взволнованный голос:

- Пап, там мама пропала. Совсем!

- Чушь не мели, - резко смотрю на сына. Тот стоит красный, еле дышит.

- Ее нигде нет. Ни дома, ни у Оли, ни у Карины. На квартире старой тоже пусто. И это… телефон выключен.

Глава 14. Николай

- Славик, да что значит, я не могу заявление оставить, - друг говорит, но я его не слышу. Или не хочу понимать, казалось бы, простых слов.

У меня мать пропала, а тут кое-кто заявление принимать не хочет!

Как мамины блины жрать, так он первым прибегал, а как помочь ее найти – полномочий не имеет.

- Коль, да ты пойми, - доносится из динамика, - она у тебя не пропала, она на вас мудаков обиделась! Ну не пропадают так люди. Сняв с карты все деньги, и тупо вырубив телефон. И судя по камере в банке, делала она все это с кайфом! Подумай, может твой батя ее где-то обидел, а может она трахаля себе завела. Ну, вот ищешь ты любимую мамочку, а найдешь развратную милфу в каком-нибудь отеле верхом на левом мужике.

От омерзения меня перекашивает. Слава тот еще извращенец, такое здоровый человек не придумает!

- Исключено, маме все это не интересно, она у меня фея зефирная, даже машину водить не может. Ей папа на праздники книги дарит, понимаешь? Книги, Слав! Пушкина! Так что ни в каком отеле она не будет, я боюсь, что ее с такими деньгами какие-нибудь мошенники уже к батарее наручниками приковали.

- Фильмов смотри меньше, придурок. Какая батарея? – Ржет мой, кажется, уже бывший друг, отчего я закипаю еще сильнее. Конечно, его мама как порядочная женщина сидит дома и жарит котлеты, а моя непонятно где! А уже ночь и я тупо не знаю, все ли с ней в порядке! Так что это не Слава, а я полдня носился по городу, чтобы найти хоть какую-то зацепку, где может прятаться драгоценная Маргарита Сергеевна. Тишина! Ничего кроме моей тахикардии и нервической сыпи на спине. Черт, там же еще холодно на улице, а она одна, в тонком пальто, без связи! Все эти мысли занимают настолько, что я почти не слышу Славу. – Коль, а Коль? А на хрена твоей маме Пушкин?

- В смысле, - не понимаю я.

- В прямом. Ну, вот я тупой следак, ты умный предприниматель, объясни мне, зачем учителю русского языка и литературы дарить Пушкина. Это какое-то особенное издание было? С подписью самого Онегина?

- Онегин это литературный герой, он не мог ничего подписать, - на автомате поправляю я.

С моей мамочкой мне светили не только хорошие оценки, но и безупречные знания. Так что она вымуштровала меня по всем предметам так, что я даже сейчас с закрытыми глазами ЕГЭ написать могу. И знаю все и про Пушкина, и про Евгения Онегина. Вот только вопроса Славика не понимаю.

- По хер, персонаж, антураж, ну, правда не суть все это. А суть вот в чем: это какая-то особенная книжка был? Ну, может с золотым тиснением и изумрудной закладкой?

- Нет, - растерянно шепчу я. – Самая обычная.

- А у твоей мамы что, Пушкина дома нет? Самого обычного?

- Полно. Она ж учитель литературы.

- Ага, а батя, значит, ей его на праздники дарит.

- А что не так?

- Да, все! Это то же самое, что шахтеру землю, проститутке гондоны, а менту новый акт для заполнения. Оно у нас всех во где сидит! Вы б свою женщину на Мальдивы отвезли, шубу норковую купили, машину, в конце концов! А не Пушкина этого!

- Мама Турцию любит, - растерянно шепчу я. – Я водить не умеет, я ж говорил.

- Ага, ага, и шуб не носит, и на бриллианты у нее аллергия, зато тащится по Пушкину. Короче, Склифосовский, хватит меня лечить! Я б от твоего бати сам ушел, прости Господи. Дай маме отдохнуть, а лучше подари ей машину и отправь на права, хватит из бедной женщины носок вязать. Будет с подружками по CПА ездить.

- У нее нет подружек, - как-то неуверенно произношу я. Потому что сейчас я уже ни в чем не уверен.

Ну да. Кажется, что нет, иначе я бы и там сегодня искал. Но кроме Карины – никого. Да и та бракованная, выставила меня из дома, и сказала, что мало меня в детстве ботинками били. Надо было кочергой.

- Так заведи ей их! А мне мозги не тра*ай! У меня полное отделение обдолбанных подснежников, которые рассказывают, как в земле цветы искали, а ты мне тут про мать впариваешь! Сами ее довели, сами и извиняйтесь!

Я с удивлением смотрю на трубку. Слава отключился после того как знатно на меня наорал. И, судя по голосу и тону, перезванивать другу не стоит.

- Знаешь, - Оля, еще мокрая после душа, мажет крем на неприлично довольное лицо, - а мне этот твой Слава всегда нравился. Хороший мужик, может, ты с ним на рыбалку съездишь? Мудрости вашей мужской послушаешь? А то отец, как сенсей, уже давно не вывозит.

Устало тру переносицу. Ко всем проблемам этого дня добавилась еще одна – мигрень. Это у меня наследственное, в отца. Хочу попросить Олю принести таблетки, но жена так сосредоточенно мажет щеки очередным кремом, что просто не решаюсь ее отвлекать.

В последнее время Оля с такой фанатичной серьезностью относится ко всем этим склянкам, что меня это даже пугает. Наверное, стоит обсудить с ней ее новое увлечение, но позже. Пока есть дела поважнее.

Иду на кухню, достаю из шкафа огромную аптечку, один в один как у родителей дома и нахожу нужную упаковку. Даже в лечении вышло скопировать отца – нам обоим помогают одни и те же таблетки.

Когда я возвращаюсь обратно, Оля елозит игольчатым роллером по белой маске у себя на лбу. Видок тот еще. А на тумбе тем временем выросла новая гора банок, которые нужно непременно намазать на себя.