Я молчала пару секунд, капли дождя на моей коже стали ледяными, папка могла вот-вот промокнуть.
И меня выбесило — до боли — что он прав. Как бы я к нему не относилась, сейчас это был самый подходящий вариант. До остановки пешком идти минут пятнадцать, а я уже и так мокрющая.
Сжав губы, я дёрнула дверцу. Мгновение — и я оказалась внутри, на кожаном сиденье, дрожа от холода и злости одновременно.
Дверь закрылась — отрезав шум ливня, оставив только его запах и тишину.
Он взглянул на меня краем глаза.
— Упрямая, как всегда, — сказал он. — Но хотя бы не совсем глупая.
Я повернулась к нему, но промолчала.
Машина плавно сорвалась с места.
А у меня внутри вновь что-то дернулось — болезненно, слишком знакомо.
Потому что рядом со мной снова сидел человек, которого я должна была ненавидеть.
И которого — несмотря на всё — я никак не могла перестать чувствовать каждой клеточкой тела. — Только мне не к общежитию, — тут же уточнила я. — Если можешь, довези, пожалуйста, к остановке.
13
Салон был тёплым, почти душным после улицы, а я ещё не успела согреться: одежда липла к коже, под коленями скапливалась вода, волосы стекали по плечам тонкими холодными струйками. Я ощущала себя неуютно. Как и в целом от того, что нахожусь рядом с ним, так и от того, что порчу его дорогущий салон. Коул вёл машину уверенно, будто дождь был только фоновым звуком, не влияющим ни на дорогу, ни на него самого.
Несколько секунд он молчал. И эта тишина раздражала сильнее, чем любой его комментарий.
— С какой стати ты вообще вышла под такой ливень? — спросил он наконец, не отрывая взгляда от дороги. — Мозг отключился? Могла переждать в универе.
— Мне нужно было идти, — сказала я ровно, упрямо глядя вперёд.
— Куда? — так же спокойно спросил он.
Слово скользнуло между нами, как скальпель — тонко, почти холодно.
— Неважно.
Он коротко усмехнулся. Даже не усмехнулся — выдохнул воздух так, будто я сказала что-то предсказуемо глупое.
— Очевидно важно, — сказал он. — Иначе ты бы уже вывалила мне в лицо очередную язвительность.
— Коул, — произнесла я сухо, — это не твоё дело.
— Всё, что происходит на моей территории, — моё дело, — сказал он так, будто я должна понять смысл какой-то скрытой фразы. — А ты вышла с кампуса и шла куда-то с документами под дождём. Это уже подозрительно.
Я прижала папку ближе к груди. Она была почти сухой — чудом, скорее всего.
— Серьёзно? Теперь моё передвижение по городу — твоя «территория»?
Он бросил на меня короткий взгляд. Острый, раздражённый, но слишком внимательный.
— Когда ты выглядишь так, будто готова упасть в обморок, — да, это становится моей территорией. У тебя лицо бледнее мела.
Внутри что-то дёрнулось. Не от нежности — от злости на сам факт, что он говорит это так, будто ему действительно не всё равно.
— Я в порядке, — сказала я. — Могу сама добраться куда хочу.
— Я видел, как ты «добираешься», — сказал он тихо. — Без зонта, без нормальной куртки, в туфлях, которые скользят на мокром асфальте. Прекрасная тактика, Рэн. Очень стратегическая. Хочешь сломать ногу? Или просто простудиться до госпитализации?
— Прекрати преувеличивать.
— Я не преувеличиваю, — его голос стал ниже. — Ты промокла насквозь
Я почувствовала, как злость поднимается выше. Но и… что-то ещё. Не хотелось признавать это вслух.
— Мне надо было успеть в одно место, — сказала я осторожно.
Он медленно повернул голову.
— В какое?
Не вопрос. Требование.
Я сжала пальцы на папке. И понимала, что он всё равно не отстанет. Коул не был из тех, кто сдается после первого «нет».
— Это личное, — выдохнула я.
— Прекрасно. Я ведь спрашиваю как посторонний.
— Ты не посторонний. Ты… — я осеклась. Слишком остро. Слишком честно.
Его взгляд на долю секунды стал темнее.
— Я кто, Рэн?
Я отвернулась к окну.
— Неважно.
— Тогда скажи мне, куда ты ехала, — настойчиво повторил он, будто возвращаясь к прежней теме, но не отпуская подповерхностного смысла. — И адрес назови, я тебя отвезу.
Я сжала зубы.
Он продолжал спокойно:
— Кай должен был тебя забрать. Он не приехал. Ты пошла под дождь. С документами. Значит, место важное. Очень.
Я не ответила.
Он бросил взгляд на папку.
— Это не учебники. Не отчёты. Формат другой. Собеседование?
Слова попали точно в цель. Я чуть вздрогнула, хоть и пыталась скрыть.
Его голос стал ледяным:
— Почему ты едешь на собеседование?
Я глубоко вдохнула.
— Кай знает?
— Нет, — сказала я тихо. — Я… собиралась сказать ему сегодня. Когда он приедет. Но он не приехал. И… — я замолчала, кусая губу.
Коул смотрел прямо на дорогу, но каждая его мышца была напряжена.
— И ты решила ехать одна, мокрая до костей? — спросил Коул медленно. — Гениально.
— Не твоё дело, — повторила я.
— Если бы ты попала в больницу, — процедил он, — это как раз стало бы моим делом.
От него исходил ровный, почти опасный голос, от которого по коже побежали мурашки.
— Я нормально себя чувствую, — выдавила я. — Хватит.
Он замолчал. Но тишина была не легче.
Через секунду он сказал:
— Куда вести?
Я повернулась к нему.
— На остановку.
— Нет.
— Коул…
— Я отвезу тебя туда, где у тебя назначено собеседование. Ты не войдёшь в здание мокрой и дрожащей, как будто тебя только что вытащили из бассейна. У тебя есть шанс — не собираюсь смотреть, как ты его проваливаешь.
Я медленно выдохнула.
— Ты не знаешь, где это.
Он повернул руль, будто ему не нужны были координаты.
— Узнаю от тебя.
Он ждал.
Я чувствовала, что проигрываю.
И всё же сказала:
— Адрес в телефоне.
— Отлично. Дай его мне.
— Нет.
Он усмехнулся. Низко.
— Тогда диктуй.
И я поняла, что выбора у меня больше нет.
Потому что рядом сидел человек, который всегда добивается своего.
И — к своему ужасу — тот, кому я этот ответ всё равно дала бы.
Я продиктовала адрес медленно, будто каждое слово было чем-то личным, чем я делиться не собиралась. Коул слушал так внимательно, что на секунду мне даже стало не по себе — он будто записывал не цифры, а сам факт моего выбора, будто это имело значение.
Когда я закончила, он кивнул едва заметно и переключил передачу мягким, точным движением. Машина ускорилась почти бесшумно.
— Далеко, — сказал он.
— Знаю.
— Это не просто «далеко». Это… на другом конце города.
— Можешь не заморачиваться и высадить меня на остановке..
Он бросил короткий взгляд, острый, как скальпель, но мои слова проигнорировал:
— Чтобы никто не узнал?
— Чтобы твоя семья не решила, что я хочу откусить кусок от их приличного имени, — сказала я сдержанно. — Чтобы никто не подумал, что я использую Кая. Чтобы не говорили, что мне кто-то помог. И чтобы… — я чуть замялась, — чтобы ваша семья не возомнила, что я пытаюсь стать частью бизнеса, круга, сферы влияния. Чем дальше — тем лучше.
Несколько секунд он молчал. Просто смотрел перед собой. Но от этого молчания становилось жарче, чем от его слов.
— Неплохой ход, — сказал он наконец.
Я чуть повернулась к нему, удивившись.
Он продолжил, не глядя на меня:
— Далеко, значит меньше шансов, что кто-то из «наших» увидит. Меньше поводов для сплетен. Меньше точек давления. Ты выбрала работу, о которой никто не догадается. Никаких пересечений с семьёй.
Он усмехнулся — коротко, холодно.
— На самом деле это умнее, чем всё, что делает половина студентов, мечтающих подлизаться к чужой фамилии.
— Я не подлизываюсь, — резко сказала я.
Дождь стучал по стеклу ровно, почти гипнотически. Салон был тёплым, но от его присутствия снова побежали мурашки.
— Мне просто нужна работа, — сказала я тише. — И мне не нужно, чтобы ваша семья… осуждала. Или обсуждала. Или вмешивалась.
