Как будто бы у меня был выбор, мысленно негодую я, почти ослепнув от обилия белого в интерьере этого модного дома. Возможно, кому–то и нравится подобный аскетизм, но у меня он упорно ассоциируется с больничными коридорами, а я принадлежу к той категории людей, которая не приемлет больницы в любом их виде...
— Надеюсь, теперь мы в расчете, — говорю я только, пятясь назад в сторону двери, и мужчина в банном халате улыбается мне:
— Куда вы так торопитесь, Ева? Давайте хотя бы чего–нибудь выпьем... Что вы предпочитаете?
— Я предпочитаю уйти...
Маттиас Фишер разом отключает свою высоковольтную улыбку и самым серьезным тоном осведомляется:
— Может, хотя бы посмотришь, от чего так необдуманно отказываешься?
— Что, простите?
— Я говорю, может, хотя бы посмотришь, что я для тебя приготовил... — И распахивает махровый халат, под которым оказывается абсолютно голым.
Я вскрикиваю, упираюсь спиной во входную дверь и кое–как нащупываю ручку, стараясь не подпустить голого мужчину ближе, чем он уже есть. Потом распахиваю дверь и со всех ног припускаю в сторону Патрика... Тот стоит у капота и крутит во рту кончик длинной травинки.
— Эй, что с тобой? — он хватает меня за плечи и слегка встряхивает. — Этот парень приставал к тебе? Ева, Ева...
— Он мне свои причиндалы показал, — и неожиданно нервно хихикаю.
— Причиндалы?
Машу головой, все еще слишком шокированная, чтобы реагировать адекватно.
— По–моему, он эксгибиционист, — неудобовыговариваемое слово вязнет на языке, словно кусок жевательной резинки, и я не сразу замечаю сжатые в кулаки руки Патрика — и вот он уже срывается с места и несется в сторону дома Маттиаса Фишера, а я бегу за ним следом...
— Патрик, не надо! Брось.
Но он нажимает на кнопку звонка, не обращая на меня никакого внимания.
— Не надо, — повторяю я снова. — Он ведь ничего мне не сделал...
— Просто смутил своими причиндалами.
— Вот именно, — пожимаю я плечами. — Мне даже не понравилось...
Патрик переводит рассерженный взгляд с двери перед собой на меня и с расстановкой произносит:
— В противном случае меня бы здесь не было.
Дверной замок щелкает, и дверь медленно раскрывается, являя миру... и нам, в частности, все того же задрапированного в банный халат Маттиаса Фишера, улыбающегося во все тридцать два зуба.
— Ева, вы вернулись! — успевает пропеть он елейным голоском, пока не полностью распахнутая дверь являет перед ним лишь мое перепуганное лицо, а потом мощный апперкот справа размазывает его улыбку по лицу, превращая ее в маску перепуганного недоумения.
— Что вы себе поз... — Патрик снова размахивается и еще одним ударом с разворота бьет нахала прямо по зубам.
Тот даже не успевает вскрикнуть, когда сила удара откидывает его плашмя на мягкий кипенно-белый коврик позади, и он затихает в позе выброшенной на берег морской звезды.
— Что ты наделал? — шепчу я перепуганным голосом. — Ты его убил... Боже мой, боже мой... Тебя посадят... ни за что.
— Да жив он, — Патрик слегка пихает затихшего противника носком свой туфли. — Просто хлипкий слишком оказался...
Я опускаюсь на колени и прикладываю пальцы к яремной вене на шее мужчины.
— Сердце бьется...
— Я же говорил. Пойдем уже... С ним все будет в порядке.
Я поднимаюсь на ноги и мимоходом прикрываю распахнувшийся при падении халат на чреслах распластанного мужчины...
— Тут и смотреть–то особо не на что, — презрительно бросает мой спутник, разворачиваясь к выходу. — Пойдем...
В этот момент Маттиас Фишер слабо стонет и отирает рукой окровавленные зубы. Пора уходить... Только я никак не решаюсь: вдруг этому типу понадобится помощь. Но Патрик берет меня за руку и тянет к выходу... я поддаюсь. Мы выходим и прикрываем дверь в тот самый момент, когда хозяин в распахнутом халате садится на полу и начинает трясти головой.
— Поехали, — Патрик заводит «тайоту» и вылетает с парковки раньше, чем Неприятный Голос успеет запомнить его номер.
Всю дорогу до дома мы проделываем в молчании. Я вижу, что костяшки Патриковых пальцев разбиты до крови, и меня это пугает. Он ведь, вроде как, заступился за меня — мне радоваться бы надо! — а мне отчего–то страшно...
— Что притихла? — интересуется он, когда мы паркуемся у дома. — Испугалась?
— Я не выношу драк.
— Так это была даже не драка...
— Драка, — возражаю я ему. — Ты разбил противнику нос... и, возможно, выбил пару зубов.
— Он богатенький — вставит новые.
— А если он на тебя заявит?
Я возмущена, потому что боюсь... боюсь потерять его из–за какой–то нелепости... боюсь снова остаться одна. Патрик замечает мою панику (хотя и не знает ее конкретной причины) и обхватывает мою голову руками, заставляя посмотреть прямо себе в глаза.
— Все будет хорошо, Ева, успокойся, ладно?
И я смотрю в его янтарно-карие глаза, всем сердцем желая, чтобы так и было. Чтобы все было хорошо...
— Проклятье, — встряхивает правой рукой Патрик, — у этого парня железобетонные зубы... — А потом вдруг улыбается: — Как бы там ни было, я уже давненько не испытывал такого головокружительного куража... Согласись, это было круто!
Я не могу с ним согласиться, но его счастливая улыбка заставляет улыбнуться и меня.
— Наша сила не в кулаках, Патрик...
— Знаю, знаю, — кивает он головой. — Но этот адреналин в крови пьянит, как шампанское... Поехали прыгать на батуте?
— Что?
— Любишь прыгать на батуте? У моего друга огромный батут в саду, и он давно зовет меня опробовать его на прочность...
— Надеюсь, это не тот самый друг, на именины к которому ты сегодня собираешься? — решаюсь осведомиться я для большей ясности.
Глаза Патрика непривычно горят, он весь — ожившие мощь и сила.
— Именно он и есть. Поехали со мной... Вот увидишь, тебе понравится!
— Прыгать на батутах?
— И это тоже.
Патрик касается моей ладони осторожно, почти невесомо, но не заметив сопротивления, сжимает мои пальцы трепетным, красноречивым рукопожатием.
И мы едем с ним прыгать на батуте... Еще никто и никогда не делал мне столь заманчивого предложения!
8 глава
Глава 8
— «Его глаза закрываются в знак признательности к моим нежным прикосновениям, и я чувствую, что его руки обхватывают меня вокруг талии», — я как раз читаю фрау Штайн очередную «сладкую» историю, когда мой телефон оживает вторым за последнее время незнакомым звонком.
Признаться, отвечать мне не хочется: вдруг это Фишер с расспросами про Патрика, сломавшего ему нос... Что я ему скажу? Что сделаю? Хотя номер не тот же, что в прошлый раз...
— Я выйду на минутку, — говорю я старушке, откладывая книгу в сторону. Потом выхожу за дверь в тщетной надежде на то, что телефон перестанет звонить, но, нет, мой абонент настойчив — и я беру трубку.
— Алло. Я вас слушаю!
— Здравствуй, Ева. Как поживаешь?
Телефон выскальзывает из моих рук и заваливается под сервант. Я не спешу его доставать — слишком ошеломлена услышанным в трубке голосом...
Стоило перебраться в нашу квартирку из прошлого, как мне уже мерещится и голос... из того же прошлого. Я засовываю трясущуюся руку под сервант и выуживаю злосчастный телефон.
— Мама? — шепчу я в трубку. — Это действительно ты?
Тишина. Но гудков нет... Кто-то едва слышно дышит в трубку. И наконец:
— Да, это я.
— Мама, — снова шепчу я полузадушенным голосом. — Мама...
У меня щиплет глаза и сбивается дыхание... Сколько лет я мечтала вновь услышать этот голос! И вот...
— Ты где?
— Недалеко, принцесса. Совсем недалеко...
— Ты в Виндсбахе?
— Почти.
— Мама, — я плачу и ничего не могу с этим поделать, — где ты была все это время? Почему бросила меня одну?
Трубка отзывается тишиной, глухой, ватной, топкой, словно зыбучие пески...
