— Арина?
Мне предоставляют право первой озвучить пожелания. Мысленно хмыкнув, оцениваю собственный аппетит и перечисляю:
— Филе-миньон из говядины и теплый салат с баклажанами и помидорами. На десерт чизкейк «Арахисовый кранч» и двойной эспрессо. Пока всё.
Следом за мной Арбатов перечисляет свой выбор. Как и я, он называет мясо в качестве основного блюда, дополняя его еще несколькими наименованиями, а стоит официанту исчезнуть, демонстративно медленно приподнимает бровь.
— Пока всё? — повторяет мою последнюю фразу.
— Ух. Вот сижу — раздумываю, стоит ли еще дозаказать долму или так наемся, —пожимаю плечом и, не скрывая сарказма, ерничаю. — Только не говорите, что ожидали, будто я буду как гусеница, жевать траву или подобно Дюймовочке насыщаться нектаром из цветка.
Откидываюсь на диване и, скрещивая руки в запястьях, размешаю те на колене.
— В моем присутствии девяносто пять процентов знакомых мне женщин поступают именно так.
Внимательно отслеживаю мимику и понимаю, что собеседник не шутит. Еще бы Измайлов же предупреждал, что у Арбатова в почете суповые наборы, которые один зеленый лист на тарелке умудряются раскромсать на двадцать кусочков и важно жевать это «множество» в течение всего обеда.
Как там? Модель на модели моделью погоняет? Ну, примерно, так. И мне до них так же далеко, как от Москвы до Парижа пешком.
— Ну, каждому своё, Руслан Германович. Поверьте, я не комплексую, что не попадаю в категорию тех принцесс, которые обычно составляют вам компанию за столом.
— Принцесс?
— Ага. Тех самых, где ноги от ушей, волосы до попы, а сорок килограмм костей обтянуты кожей, такой же бархатной, как лепестки роз.
Реакция моего визави оказывается неожиданной. Несколько долгих секунд он, не моргая, меня изучает, а потом фыркает. Вот так берет и фыркает, кривя губы в подобии улыбки.
— Приятного аппетита, Арина. Я рад, что вы не цените голодовку. Да и упадок сил —вовсе не то, что вам сейчас нужно.
Ожидаю, что руки, держащие вилку и нож, дрогнут под прицельным немигающим взглядом графитовых глаз, но всё оказывается проще. Как и я, Арбатов оказывается голодным и всецело отдается обеду. Я присоединяюсь.
— А долму здесь хорошо готовят, — выдает мой сотрапезник между делом, когда я откромсав кусочек от сочного говяжьего стейка и отправив его в рот, довольно жмурюсь. — Обязательно попробуйте.
17.
— Рассказывайте, Арина, — произносит Арбатов спокойно.
Такие, как он, говорят тихо, а слышно их хорошо.
— Что именно?
Нет, я не собираюсь ходить вокруг да около, но проще отвечать на конкретные вопросы, чем распыляться на то, что кажется важным мне, но неинтересно моему собеседнику в принципе.
— С чего вдруг одна из самых верных и преданных жен Петербурга решает собственноручно запачкать своё имя короткой, но громкой интрижкой и при этом бездарно слить многомилионную коллекцию? Ну, узнали вы о неверности Зотова, и что? Не проще ли пойти и мирно развестись?
Арбатов говорит о загуле моего мужа с тем же выражением лица, какое бывает при обсуждении погоды. Пофигистским.
Странно ли это видеть? Нет, не особо. Трагедия произошла в моей жизни, а не в его.
Больше цепляет другое. Начинаешь задумываться, а сколько еще людей вокруг в курсе моих больших и ветвистых рогов? Смеются за спиной? Жалеют?
Злорадствуют? Называют наивной курицей? Ах, нет, удобной женой.
— Проще, конечно, — возвращаюсь к беседе.
Подхватив чайную ложку, бездумно крошу чизкейк на кусочки и размазываю их по блюдцу. Еще минуту назад пирожное выглядело очень аппетитно, жаль, что попробовать его так и не удалось.
— Я так и решила, Руслан Германович, — хмыкаю, вспоминая собственную самоуверенность. — О разводе Роману сказала, как только он... появился дома. Но…оказалось, что слабые точки есть и у меня. Муж не погнушался на них надавить.
— И что же это за точки? — следует закономерный вопрос, небольшая пауза, и следом продолжение. — Только не говорите, что благотворительный фонд?
Арбатов вглядывается в моё лицо, ловит и удерживает взгляд, а затем хмыкает и качает головой.
— М дааа... — звучит его вердикт.
Вижу, что собеседник реально не понимает, почему меня тормозят угрозы мужа устроить проблемы чужим людям. Пусть даже больным детям.
Руслана Германовича сей факт не пробивает.
А я не могу ему объяснить, что слишком близко воспринимаю их боль. Нет не всех детишек подряд, не настолько я дурная. Но тех малышей, чьи личные дела уже больше полугода лежат у меня в столе, изученные от корки до корки, бросить не могу.
Я обещала им участие, я согласовывала план финансовой помощи каждому, я их систематически навещала... и вот так взять и забыть, отвернуться, сделать вид, что... простите, маленькие, теперь не выходит — ну не могу я!
Они — моя ответственность, пусть фактически чужие. А время поджимает. У двоих счет идет на недели, у остальных на месяцы, и от обострения никто не застрахован.
— То есть, Роман развода не хочет?
Новый вопрос вытягивает из трясины переживаний.
— Нет Не хочет.
—А вы?
— Не понимаю. К чему вы клоните?
Хмурю брови, прищуриваюсь, проматываю в голове чуть более ранние вопросы и мои ответы. Стараюсь нащупать подводные камни, но сдаюсь.
— Я же уже сказала, что хочу развода.
— Сказать и сделать, Арина, — разные вещи. По тому, что я пока вижу и слышу, ваше поведение смахивает скорее на действия обиженной жены. Показать характер, подергать Зотова за усы встречами со мной, но остаться в итоге при нем.
«При нём», не «с ним».
Арбатов не смягчает краски. Смотрит в глаза и прицельно бьет по больному.
Наблюдает и снова бьет. Каждой фразой.
Самое ужасное, что его слова не так далеки от правды.
Я действительно не пошла в ЗАГС и не написала заявление. Я вообще ничего не сделала, будто действительно рассматриваю возможность закрыть на случившееся глаза и плыть по течению.
Шумно выдыхаю, тру переносицу и откидываюсь на спинку дивана.
— Дайте мне пять минут, чтобы собраться с мыслями, — прошу и тянусь к стакану с минералкой.
Рука дрожит, когда делаю первый небольшой глоток. Пара капель соскальзывает по подбородку. Смахиваю их пальцами, игнорируя салфетку. Но от платка появившегося перед глазами, так просто отмахнуться не могу.
— Он чистый, — в этот момент рокочущие нотки в голосе Арбатова действуют на нервы как никогда сильно.
Прошивают насквозь.
Вместо того чтобы смотреть на белоснежную ткань, поднимаю взгляд на собеседника и начинаю говорить.
— Про наличие у Романа любовницы я узнала около недели назад, когда он с Кирой попал в аварию, а я приехала к нему в больницу. Явилась, как говорят, в самый пиковый момент. До этого дня ни о чем не догадывалась. У меня и в мыслях не было, что он может... - понимаю, что на эмоциях несет не в те дали, которые важны.
`Обрываю себя и дальше пробую выдавать лишь сухие по остатку факты.
Про Измайлова, засунувшего меня в другую палату и «открывшего» на всё глаза про его навязчивое в последние дни внимание.
Про Киру, которая по словам моего мужа неизлечимо больна, а по поведению живее всех живых.
Про Романа, его угрозы и попытки меня образумить и подвести к мысли, что совсем скоро нас станет трое. Меня заставят воспитывать чужого ребенка как своего.
— Вы говорите, что я ничего не сделала, — продолжаю подбивать итоги. — Верно. В данный момент я не вижу способов, как лавировать. Подавать заявление на развод электронно — а в чем смысл, если Зотов со своей стороны его не подпишет? Ехать в ЗАГС — кто пустит? У меня охрана на хвосте двадцать четыре на семь. Без их ведома дом я покинуть не могу. Они везде и всюду. Нет, я конечно могу прорваться, но знаю, что хода бумаге не дадут. Она затеряется раньше, чем её внесут в реестр.
