- Я не хотел этого ребёнка
- Тоже не хотел? — ляпаю, не подумав. А он поворачивается и смотрит.
- Нашего с тобой я хотел. Сильно. И мне было больно, когда ты сказала, что сделала аборт.
- Ты сказал «решай сама». — я говорю спокойно.
- Я знаю. Я посчитал, что это неправильно заставлять тебя рожать малыша, зная, что я не смогу вернуться в ближайший год точно. Я тогда думал, что не вернусь.
- Ясно. Ладно, Леш, это всё... прошлое, давай не будем.
- Не будем. Мы приехали.
Да, как удивительно близко, быстро.
Слишком быстро.
Я не готова.
Сердце сжимается.
Я не то, чтобы боюсь, чего мне бояться? Я могу в любой момент сказать «нет», встать и уйти. Он не будет держать меня силой. Просто…
Просто я сама не понимаю, как я оказалась в этом месте, с этим человеком.
Зачем?
Закрыть гештальт?
Мы сразу проходим к лестнице минуя ресепшен. У двери номера Алексей достаёт ключ-карту, открывает, пропуская меня. Заранее зарегистрировался? Уже был тут сегодня?
Вставляет карту в специальный порт. Зажигаются бра.
Номер большой, но при этом какой-то очень уютный, интимный, я бы сказала.
Может, виной всему приглушенный свет? Темные тона отделки и мебели?
- Может ты хочешь что-то выпить?
- Нет, не уверена. Я... я хочу в душ
- Аня, подожди.
Он тормозит меня, хватает за плечи, прижимает к стене, нависая.
- Аня…
И тут я полностью рассыпаюсь.
Вся так тщательно мною выстроенная модель поведения рушится. Деталь за деталью. Позвонок за позвонком. Мысль за мыслью. Преграда за преградой. Щит за щитом.
Я утыкаюсь в его грудь и реву.
26.
- Аня... Аня... Анюта... девочка моя... тихо, тихо... ну всё...Рудый, рыжик, тише.
Его слова прошибают, в самое сердце.
Рудый.
Это от Руданова.
И еще... В нашем детстве, конечно, все смотрели кино «Четыре танкиста и собака» еще шутили — «четыре поляка, грузин и собака», так вот там танк носил имя Рыжий, Рудый по-польски. А Я... я в то время красила волосы хной в ярко рыжий цвет. И вот Лёшка придумал мне два прозвища сразу, Рудый, и Рыжий.
Я уже забыла об этом.
О многом забыла. А сейчас вспоминаю.
Вспоминаю как он меня любил.
А что, если это и была самая настоящая любовь?
Что если вот это было самое искреннее, верное, единственное?
Слава... Любил ли меня Слава?
Любил, наверное.
Просто сейчас всё это завалено такими тоннами боли и обиды, что любви не прорваться. Даже если была когда-то — вспоминать не хочется.
Там даже не пустыня — в пустыне есть жизнь, пустыня великая!
Это не пустыня:
Это пепелище.
Пепел, который ничто.
- Анюта.
Мне уютно на его груди, тепло.
Он приятно пахнет.
И я.
Я словно проваливаюсь во временную воронку, в кротовую нору, на машине времени по краю горизонта событий пробираюсь туда.
В свои восемнадцать.
К мальчику, в чьих глазах я тонула.
В чьих руках я горела.
Хотела гореть.
К тому, кому я отдавала всю себя без остатка с тем пылом, который бывает только в восемнадцать.
Леша... Лешка мой.
Мой Буян, Буянчик... Лянчик-буянчик... Мой хороший. Родной мой мальчик.
Да, он тоже причинил боль.
Много боли.
Но…
Это было давно и неправда — моя любимая присказка.
- Леша... Лешка... Леш.
Я шепчу, шепчу не разбирая. И прячу все свои боли и страдания на его широкой груди.
Он уже не мальчик совсем, конечно, не мальчик, а муж... Мужчина.
БОЛЬШОЙ, СИЛЬНЫЙ.
Такой, за которым можно спрятаться. Хоть раз.
Мне сейчас очень нужно за кем-то спрятаться.
От всего.
И от себя.
От своего нежелания жить.
От того, что хочется закончить эту жизнь и начать новую.
- Леша.
- Аня, всё хорошо будет, всё будет хорошо.
- Ты узнавал?
- Я знаю.
Это тоже была наша старая присказка. Про всё будет хорошо, и ты узнавал.
И его ответ - я знаю.
Я точно в прошлом. Еще счастливом. Еще без трагедий.
Может только с предчувствием беды.
Да, я вспоминаю это сейчас отчётливо. Тогда я, несмотря на любовь сильную и веру в будущее всё-таки подспудно ждала чего-то нехорошего. Какой-то трагедии.
Интуиция?
Или правы современные учёные и никакой интуиции нет и в помине? Есть просто анализ, которые проводит наше подсознание, выдавая предполагаемую картину будущего?
Не знаю.
О чём я вообще думаю? Зачем?
Я не хочу думать.
Не хочу.
Я устала.
- Аня.
Он поднимает мою голову, держит лицо в ладонях, и…
Целует.
Целует меня жадно. Страстно. Так голодно. Дорвался.
А дальше…
Дальше всё очень быстро. И так... по-настоящему.
Как должно быть.
Свет приглушенный, которые не ранит и скрывает, который показывает только то, что хочешь видеть.
Я его хочу, Мне интересно. Но я не хочу, чтобы он видел меня. Мне страшно.
Понимаю, что надо себя отпустить.
Просто отпустить.
Расслабиться.
Позволить этому случиться.
Я так и делаю.
Забываю, что мне не восемнадцать.
Что у меня жизнь летит в пропасть.
Пусть летит.
Эта - куда угодно.
Хочу другую.
И прямо сейчас я её получаю.
С другим.
Боже, какие у него широкие плечи! Таких точно не было тогда. И бицепсов. Нет, фигура у него была классная, спортивная, подтянутая и с кубиками. Но он был достаточно худым, сухощавым. Сейчас Буянов мощный. Крепкий. И кубики не так отчётливо видны. И грудь стала такой волосатой — и мне это неожиданно так сильно нравится! Всё нравится. И поцелуи сладкие. И его вкус. И руки, которые находят мои самые чувствительные точки. И губы, которые следуют за руками.
Всё, мне нравится всё.
Я хочу быть любимой.
Хочу, чтобы у нас получилось. У него получилось.
- Сладкая вся такая... Нежная... вкусная.
Да, да, это именно те слова.
То, что хочется слышать от мужчины.
- Такая отзывчивая.
Да, я готова, всё очень быстро происходит.
И правильно.
Да, всё время в голове мысль, что это правильно.
Правильно здесь и сейчас.
А что будет завтра…
А может не будет его, этого завтра? Почему мы всё время оглядываемся на какое-то завтра? Когда мы не можем просчитать свою судьбу даже на сутки? Потому что как говорил великий мы «внезапно смертны». Да, да... Ты рассчитываешь завтра начать новую жизнь, а сегодня тебе кирпич на голову. Тот самый пресловутый кирпич, который отнимает у нас право на планирование и вечную жизнь. Условный кирпич, который может быть чем угодно. Аварией, болезнью, ошибкой врача, несчастным случаем, костью в горле, рукой убийцы и прочими неприятностями.
Не хочу про завтра.
Хочу про сейчас.
Жить свою жизнь сейчас.
Новую.
Вот такую.
Я не понимаю, как мы уже так быстро оказываемся голыми на кровати и его голова между моих ног.
Он не отпустил меня в душ, но я не чувствую никакого стеснения. И я тоже готова его целовать везде.
Боже, как хорошо! Это всегда было так хорошо? Или я уже забыла, как это бывает?
Забыла.
Просто хочется всё забыть и наслаждаться.
Выключить голову.
Это я и делаю.
Просто представляю нас в юности, в молодости.
Он всё тот же влюблённый мальчишка, неожиданно для меня сильно влюблённый.
Да, да, я тогда реально не думала, что Лёшка настолько в меня влип. Он, наверное, и сам не думал. Он ведь дышал мной! А я им... И он меня боготворил. Как умел.
Умел неумело, да, уж простите за тавтологию.
Но старался.
Любил.
И сейчас тоже любит.
Да, сейчас делает всё как надо. Правильно.
Просто отпускаю себя.
Позволяю быть свободной, раскрепощенной, отдавать и брать.
Отдаюсь.
Принимаю.
Погружаю в себя.
Захватываю.
Глаза в глаза.
- Аня... Анюта…
Целуемся, срываемся, зубами сталкиваемся, двигаемся очень быстро, на пределе.
