Одна беременность на двоих (СИ) - Горышина Ольга

Патриша плакала ночью, а днём спала, как убитая. Пять дней. Прошло всего пять дней, а они казались вечностью. Выпив в университете два стакана кофе, я приехала домой готовая принять вахту, но не получилось. Патриша не позволила мне даже поменять ей подгузник. Орала, как резаная, пока вновь не получила грудь. Я даже липучки перестёгивала, когда она лежала на руке Аманды, и просто прикрыла её полотенцем.

— Завари ещё чаю, — попросила Аманда.

Это был специальный чай для кормящих матерей, хотя, по мнению многих, нет ничего лучше нашего обычного ирландского чая с молоком, но Аманда требовала травяной.

— Я уже кормлю её второй час, — сказала она, когда я подсела рядом, дуя на чашку, чтобы Аманда могла пить.

— Может, ей молока не хватает? — спросила я и почувствовала, как губы Аманды оттолкнули протянутую мной чашку.

— Всего ей хватает. Я записываю, сколько раз она писает, как посоветовала медсестра, — выплюнула Аманда и больше ничего мне не сказала.

Пока она пила чай, Патриша пару раз бросала грудь и начинала орать так сильно, что личико делалось багровым. Аманда пихала ей в рот сосок, но малышка не брала, она изгибалась всем телом и кричала ещё сильнее. Я обрадовалась возможности отнести в раковину пустую чашку. Патриша снова ела и снова орала. Аманда поднялась и начала ходить с ней по комнате.

— Посади в автокресло, — вспомнила я услышанный на курсах совет.

Аманда пристегнула Патришу и, сев на пол, принялась качать кресло за ручку, но ничего не помогало. Тогда мы решили ехать в магазин. Выбрали самую длинную дорогу и, когда Патриша наконец уснула, я всё не могла решиться остановить машину, а потом всё же пошла в магазин и, сметя в корзину продукты со скоростью урагана, вернулась в машину. Патриша продолжала спать, и даже дома мы не решились вынуть её из кресла. Аманда откинулась на спинку дивана и задремала. Тогда проснулась Патриша, и ужас начался по новой.

— Аманда! — перекрикивала я малышку. — Это ненормально! Она не должна так кричать. Позвони медсестре!

— Всё нормально, — рычала Аманда в ответ. — У меня просто ещё не пришло молоко.

— Как? — я едва на ногах удержалась от такого заявления. — А чем ты её кормишь?

— Молозивом, — процедила она, не разжимая зубов, будто сама держала сосок. — Там есть несколько капель. Молоко придёт. Вот завтра обязательно придёт.

— Завтра шестой день, Аманда! У тебя шесть дней нет молока!

— Ну и что? Оно придёт! Она просто ещё не рассосала грудь! — кричала Аманда слишком звонко, и я поняла, что это крик сквозь слёзы.

Я присела подле дивана и заглянула в лицо Патриши. Та судорожно жевала сосок. Пустой сосок.

— Аманда, дай ребёнку смесь.

— У меня будет молоко, слышишь?

— У тебя нет молока. У тебя есть голодный ребёнок!

— Она не голодная. Она писает!

— Аманда, она орёт, как резаная! — теперь орала я.

Патриша уже бросила грудь и завела голодную руладу по новой, но мать её оставалась глуха.

— Если я только дам ей смесь, она не станет рассасывать грудь, и молоко не придёт.

— В твоей груди нет молока, Аманда…

— Есть, просто она слабо сосёт. Не у всех молоко приходит на второй день!

— Аманда, это уже шестой день!

— Пятый! Только пятый!

Я закрыла глаза, будто то были уши. Сердце сжималось от крика. Я не хотела видеть, как Аманда суёт ребёнку пустую грудь. Почему она молчала? И как я не видела, что молока нет? А как, как я могла сама догадаться?

— Аманда, один раз. Дай ей смесь один раз…

— У нас нет смеси!

О, Господи, она сдалась…

— Смесь есть, я её не выбросила…

— Как ты могла! — точно фурия закричала Аманда и, не будь на коленях ребёнка, явно бы вскочила, чтобы огреть меня чем-нибудь.

— Не выкинула, — повторила я, чувствуя на данный момент себя в безопасности.

В сумке для детских принадлежностей, которую подарили Аманде при выписке помимо подгузников и купонов было две банки молочной смеси. Их Аманда велела тут же выкинуть, но я тайком поставила на полку. Собственно для себя. В школе подружка добавляла эту смесь в чай вместо молока в тайне от своей мамы. Это было вкусно. Во всяком случае, мне так помнилось.

— Аманда, только один раз, — не унималась я и даже сделала шаг к шкафчику.

— Нет, не сегодня!

Я хлопнула входной дверью и бросилась бежать по коридору. Она ненормальная, абсолютно чокнутая. Мои слова, что грудное молоко не сделает её автоматом самой лучшей матерью, сейчас бы не достигли её ушей… И говорить о том, что нет её вины в том, что организм отказался дать ребёнку молока, тоже бесполезно. Она не услышит, она ничего не слышит. Такое бывает. Редко, но бывает. И выбор природы пал на неё.

Я сбежала с лестницы, выскочила во двор, забрала собаку и бросилась с ней в парк, чувствуя, что на щеках горят слёзы. Надолго меня не хватило. Я уселась на скамейку и разревелась. В ушах звенели не ночные цикады, а надрывный плач Патриши. Кто-то даже остановился рядом со скамейкой и предложил помощь. Ох, если бы они пошли со мной и отобрали ребёнка у сумасшедшей матери, я сказала бы им спасибо. Но я могу сделать это только сама, и когда на смену слезам пришла уверенность в своих силах, я двинулась домой бодрым шагом, а потом даже побежала. Я сделаю это молча, просто разведу смесь, заберу ребёнка и накормлю. Не станет же Аманда со мной драться.

Однако квартира встретила меня тишиной. Обе спали. Обе выбились из сил. Борьба за молоко не прошла даром. И мне их сон был даже на руку. Я прочитала на банке инструкцию, приготовила бутылочку и воду. Она как раз остынет до нужной температуры, когда Патриша проснётся. И села ждать. Ни о какой учёбе не могло идти и речи. О сне тоже. Смысл засыпать, если тотчас же проснёшься. И я оказалась права. Правда, на часах тогда было почти одиннадцать. Сон придал ребёнку сил громче требовать еды.

— Что ты делаешь? — вскричала Аманда, заметив мои телодвижения на кухне.

— Ты прекрасно видишь, что я делаю, — ответила я, взбалтывая бутылочку.

— Это мой ребёнок и только мне решать…

Но я не дала ей договорить:

— Ты не о ребёнке думаешь, а о себе. Ты не хочешь смириться с тем, что у тебя не получилось кормить грудью. Шестой день, Аманда! Молока уже не будет. Но тысячи, миллионы детей, и мы с тобой тоже, выросли на смеси. Аманда, она голодная, — подступала я к дивану с бутылочкой.

На моём запястье горела капля искусственного молока. Оно было верной температуры. Оставалось дать его ребёнку, голодному ребёнку. Шестой день голодному.

— Ещё пятый день не закончился. Дай мне время до утра, — сквозь слёзы рычала Аманда. — Хочешь, я уйду с ней гулять на улицу, если мы мешаем тебе спать, — выдала она уже абсолютную чушь.

— Аманда, ребёнок голодный!

— Она не кричит, она сосёт. Не видишь, что ли?

Я наблюдала эту картину не один день, не понимая, что грудь Аманды пуста. Она оставалась полной с беременности, но не молоком, а лишь бесплотной надеждой матери быть лучше других. Потом будет, как обычно — Патриша побагровеет от крика, но не сумеет докричаться до своей чокнутой матери. Но она уже докричалась до меня. Она, может, даже больше мой ребёнок, чем Аманды, потому что я думаю прежде всего о ней, а не о том, получилось у меня стать образцовой матерью или же нет!

— Отойди, ты мешаешь! И убери бутылку!

Не надейся! Я не дам Патрише орать и минуты. Но пока ребёнок молчал и судорожно грыз сосок, даже щёки у неё раздувались от натуги выкачать из пустой груди каплю пропитания. Несчастная шумно сглатывала воздух, и у меня аж во рту пересохло от жалости.

— Слышишь? Слышишь?

Да, я слышала, это только Аманда оставалась глухой. Её уши оставались такими же закрытыми, как и глаза Патриши. Наконец, обессилев, малышка откинулась на руки горе-матери, и при свете ночника я увидела на её щеке две белые капли.

— Видишь? Видишь? Видишь?

Неужели молоко? Не может быть! Я даже на пол плюхнулась.

— А ты не верила мне! — вновь через слёзы, но теперь, видно, слёзы радости кричала Аманда, не боясь разбудить ребёнка.