Вжимаюсь лопатками в холодный кафель и… вдруг вспоминаю!
Наши горы.
Огонь в камине.
Исповедь Захара о любимой женщине. Той, которая так и не стала его.
— Начинаешь прозревать? — Потапов аккуратно кладёт на столешницу еще один лист. — Это второй протокол. Можешь сверить время между скорыми.
На этот раз я ничего не говорю. Смотрю на строчки, отказываясь понимать. Голова ватная. А сердце стучит где-то в горле.
— Ты ведь догадывалась, что с этой аварией было что-то не так. Должна была! — Потапов смотрит на меня почти ласково. — Врачи не будут дожидаться смерти пациента. Их задача — спасти.
— Нет… — Левая щека подёргивается. Будто я всё ещё в свадебной сказке, но кто-то изнутри уже начал её крошить.
— А теперь — главный сюрприз. — Потапов достаёт последний лист. Фото.
Фотография старая, слегка размытая, словно снимали в движении. Лица в профиль. И все же вполне узнаваемые.
Машина на трассе. На переднем сиденье за рулем — Захар. Рядом с ним еще один мужчина, похожий на него, с виду чуть старше. А сзади…
— Мама, — шепчу я, не веря своим глазам.
— Это фото удалили из отчета следователя. Кто-то сильно не хотел, чтобы журналисты и полиция узнали, что в машине было трое.
— Я… — хочу сказать «не верю», однако внутри что-то сопротивляется.
Все мои догадки, странные реакции Захара — они, как пазлы сложной головоломки, становятся на свои места и создают цельную картину.
— Девочка, ты еще очень молодая, — сочувственно вздыхает Потапов. — Веришь таким, как мой сын, и как Сабуров. Но рыцарей не бывает.
Он подходит ко мне и, протянув руку, касается щеки.
— Уйдите, — отворачиваюсь.
— Сабуровы могли спасти твою мать. Если бы ее увезли на первой скорой, ты бы не оказалась в детдоме. Вся твоя жизнь сложилась бы иначе, но… — Он отступает. — Сабуровы трясутся только за свою шкуру и свой имидж.
— Тогда почему вторая скорая приехала так поздно? — с трудом произношу свой вопрос. — Почему они сразу не вызвали две или три машины?
— А ты все еще не поняла? — цокает языком.
— Нет, — мотаю головой.
— Ни Захара, ни его брата нет в полицейских отчетах. Сабуровы скрыли истинных виновников ДТП. Сняли с себя всю ответственность. А чтобы не осталось никаких свидетелей…
Маска сочувствия трескается, обнажая лицо победителя.
— Они оставили её умирать, Полина. Скорую задержали, — заканчивает он. — А твою маму усадили за руль и сделали виновницей происшествия.
Эпилог
Полина
Потапов уходит, а я еще полчаса сижу в дамской комнате.
Не могу заставить себя выйти.
Не знаю, как смотреть теперь на Захара, что говорить и куда бежать.
В груди дыра. В нее, как в вентиляцию, вылетает все, чем я жила эти месяцы: мечты о счастливой семье, планы стать лучшей женой на свете, робкие надежды на ребенка и мои чувства.
Последние вылетают с болью. Они словно острыми железными краями цепляют грудину, разрывают нутро и вытягивают из меня все силы.
— За что?
Поднимаю голову вверх. Смотрю в потолок, будто там должен появиться ответ.
— Я ведь люблю его…
Прижимаю ладонь к дрожащим губам и чувствую слезы.
Ответов, конечно же, нет.
Все как в прошлом — с семи лет до девятнадцати. Глухо, беспроглядно и холодно. Проклятая школа жизни, которая вечно готовила меня, закаляла, учила выживать и никогда не радовала.
«Не хочу», — понимаю я, когда делаю первый шаг из дамской комнаты.
Стыдливо хочется забыть встречу с Потаповым — вернуться туда, где я была для Захара любимой. Туда, где у нас все только начиналось.
Наверное, если бы под руками было средство для стирания памяти, я бы ни на секунду не задумалась. Начисто удалила бы последние полчаса. Вернула бы себя в красивую иллюзию о любви и безоблачном счастье.
К сожалению, такого средства нет.
Вместо него — встревоженные лица гостей и Захар.
— Ты! Мы думали, с тобой что-то случилось! — Он быстро подходит. Протягивает руки, чтобы прикоснуться.
— Нет. — Отшатываюсь.
— Поля?..
Кадык на горле дергается.
— Как звали ту женщину? — перевожу дыхание. — Ту, которую ты любил!
— Родная, давай потом. Сейчас немного не то место.
Он вновь пытается притянуть меня к себе, но не позволяю.
— Елена, так⁈ — Протягиваю ему все три бумажки.
— Поля…
Захар меняется в лице. Волнение превращается во что-то незнакомое, болезненно-горькое.
— Ты вообще собирался рассказать мне правду? — Всматриваюсь в любимые черты. — Нет… ты бы молчал.
Горло перехватывает.
— Все не так просто. Мы сейчас поедем домой, и я тебе подробно объясню.
Он даже не смотрит на бумаги. Держит их в руках… брезгливо, как использованные салфетки.
— Домой? — всхлипываю. — Ты веришь, что я поеду в дом убийцы моей мамы⁈ — срываюсь на крик. — Ты серьезно веришь, что можно все забыть и жить дальше⁈
— Полина, прошу.
Захар больше не ждет моего разрешения. Он подхватывает меня на руки и несет в сторону ВИП-зала.
Только когда за нами захлопывается дверь, ставит меня на пол.
— Ты ее убил! — рычу от злости. — Ты и твой брат!
— Это была авария. Несчастный случай. Я не снимаю с себя вины, но…
— Хватит! Я уже наслушалась твоих сказок! Я верила тебе. Думала, что и правда стала для тебя особенной, что это любовь с первого взгляда, — смеюсь сквозь слезы.
— Так и было, Поля, — опустив голову, произносит Захар. — Ты как ураган. Я хотел лишь помочь, а потом не смог остаться в стороне.
— Ты так сильно любил мою маму, что решил, будто я стану заменой? — вырываю из себя эту фразу и чуть не падаю от жуткого осознания.
Одно дело — понимать, что случилась катастрофа. А другое — прозреть, что ты никто… копия утерянного оригинала.
— Вы совершенно разные. — Захар горько улыбается. — И внешне, и по характеру.
— Она! Моя! Мать! — закрываю уши руками. — Моя мамочка… — Вздрагиваю всем телом.
— Родная, пожалуйста… Прошу…
Теплые ладони касаются моих плеч. Стекают по рукам. Переплетают наши пальцы.
— Не проси меня больше ни о чем. — Отряхиваю его с себя. — Нет!
Отступаю к окну.
— Полина, ты никогда не была и не будешь заменой. А та авария…
— Убийство! — перебиваю я его. — Не авария, а убийство!
Поднимаю брошенные им листы и, в точности как Потапов, кладу их на подоконник.
— Убийство, — сквозь зубы повторяет Захар.
— Именно! Хладнокровное и жестокое!
Снимаю с себя фату. Сбросив ее на пол, сдираю с пальца кольцо и кладу поверх бумаг.
— Полина, нет.
Страдание на лице Захара такое яркое и искреннее, что руки сами тянутся обнять его. Какая-то невидимая чудовищная сила ведет меня навстречу. Примагничивает, словно мы «плюс» и «минус».
— Я тебя ненавижу! — Заставляю себя остановиться. — Я всегда буду тебя ненавидеть, — говорю уже спокойно, без боли, как под анестезией. — И требую развод!
Конец первой части
