Игры со льдом - Валиуллин Ринат Рифович

Тишина, только стук сердца, сквозь который слышен отчаянный крик: «Бей!», но в этот момент он нарывается на силовой прием Быстрова-младшего, защитника из команды соперников. Он жестко падает на лед сначала плечом, потом лицом. Я прямо услышал треск. Надо же было втрескаться по уши. Сразу видно – человек любит лед. А его отец любил бить в барабан. Поэтому барабан постоянно нагонял свой ритм. Бей, сынок, бей, кто не с нами, тот слышит другой барабан.

– Гол!! Ну что там, что? Был гол или не был? Я же видел, как шайба влетела в ворота, но почему она оказалась потом на площадке? Неужели она пробила сетку? Где операторы, где трансляция, где повторы? Дайте людям повторить момент! Люди так любят повторы, поэтому неповторимых единицы. Видимо, этот был один из них, но как объяснить остальным, что нельзя в одну и ту же реку войти дважды, особенно если вода замерзла, как в нашем случае. На нашей реке лед. Смешно получилось, правда, я не специально. Почему нет смеха за кадром? Есть? Вам смешно? Мне уже нет, потому что я вижу, что Максим до сих пор лежит на льду и не может подняться. Этот силовой прием от Быстрова-младшего был за гранью. Надеюсь, все обойдется. Встречается тебе такой на площадке, и не обойти тебе его никак.

Ох, если бы у нас были телетрансляции, я вел бы репортаж иначе, понимая, что рядом люди с камерами, они все видят, все записывают и могут повторить при необходимости, о которой мы же говорили. Они могут любого запереть в эту камеру – и сиди, пока судьи не разберутся, было нарушение или нет. Практически камера предварительного заключения. Здесь режим.

Макс вставал часов в пять утра и играл, играл, играл… Иногда я вставал вместе с ним, на стадионе я забирался повыше и наблюдал со стороны, как Макс борется со своими слабостями. Его слабости заключались только в том, что он мог закипеть, где можно было сохранять хладнокровие, именно поэтому ему постоянно нужен был лед в крови.

Как это можно показать в камеру? Никак. Вот где самый драматичный момент, в котором обязательно появится реклама. И что она нам дает? Она дает передышку и деньги на съемку. В тот момент, пока Максим борется между жизнью и травмой на холодном льду, на экране возникла бы реклама, где рафинированные симпатичные ребята пьют колу со льдом и смеются, понятия не имея, что за вкус у этого льда и сколько его надо изрезать, чтобы получить хоть какой-то процент от продажи напитка. Сложно я завернул? У меня такое бывает. На самом деле, будь я в эфире и с камерой, я бы начал так:

«Небольшой уральский город. Местный стадион. Идет хоккейный матч, не просто матч, а битва двух лидирующих в чемпионате команд, на кону выход в первую лигу. До конца матча остаются считаные минуты. Счет равный. Трибуны ревут. Один из болельщиков бьет в барабан. Ритм барабана как ритм сердца, и он становится общим для всех. Камера крупным планом показывает трибуны с болельщиками, среди которых Вика и отец Максима, наезжает на скамейку запасных, это и есть человек с барабаном. Он лишний раз доказывает, что когда он смотрит хоккей, ему все по барабану. Команда и тренер замерли перед решающим вбрасыванием.

После розыгрыша Максим Беляев подхватывает шайбу и стремительно проходит по левому краю…»

Максим перед самым выходом один на один с вратарем размахивается клюшкой и неожиданно замирает: что это? Не иначе как пауза большого мастера. Тишина, только стук сердца, сквозь который он слышит крик «Бей!», он бьет, шайба влетает в ворота, и в этот момент его силовым приемом сбивает Быстров, защитник из команды соперников. Камера медленным планом показывает, как Макс лицом ударяется об лед, но видит, что шайба влетает в ворота. Этот момент матча смакуется и прокручивается многократно. Хорошо бы иметь несколько камер, чтобы показать момент с разных камер, ведь каждый из зрителей, из товарищей по команде (Максим, Вика, тренер, отец Максима) видит его по-своему. Все, кроме Макса, увидели, как он был сбит грубым силовым приемом, против всех правил гравитации. Болельщики в шоке. Чувствуете, как радость близкого гола сменяется на тревогу за здоровье Макса, который так и лежит на хоккейной площадке, словно на огромной льдине, будто огромный кусок льда приложили к его сломанному телу. Я хотел бы показать эту драму, чтобы люди поняли, что хоккей – это не только игра, но еще и искусство и требует жертв куда больше, чем театр. Матрас (арбитр) подбирает шайбу и машет руками, то ли зовет медиков, то ли показывает, что гола не было.

Я бегу рядом с камерой, я вижу в объектив открытые глаза Макса, которые лежат на носилках вместе с его головой и телом, в них до сих пор крутится повтор этого гола. Хоккей – вот и все, что в настоящую минуту беспокоит этого парня, и никакая сила, никакой силовой прием не сможет его выбить из азартной игры.

Я приближаю камеру и смотрю на самое дно его яблок. Вижу, что там все еще крутится забитый гол, а потом удар. Он был такой силы, что Макс лежит без сознания, он обездвижен, игроки пытаются его поднять, но он не в состоянии и хоккеиста увозят с площадки на носилках. Мне больно на это смотреть, как и всем болельщикам. Я увожу камеру. Она начинает показывать трагические удивленные лица трибун и скамейки запасных. В воздухе слышна барабанная дробь.

Макса на носилках выкатывают в двери выхода с хоккейной площадки. Здесь трансляция обрывается, и подсознанию ничего не оставалось, как поставить что-то приятное из детства. Я хорошо знал Макса, мы же учились вместе. Могу со смелостью утверждать, что у Макса в детстве был один закадычный друг – это Вовка, пока Макс играл в хоккей, тот лучше всех играл на гитаре. И все девчонки, в том числе и Вика, крутились вокруг него.

Ах, какой сюжет, тянет на полный метр. Это будет не просто документалка, а целый широкоформатный фильм, где Макс будет главным героем, который всю свою жизнь измеряет голами: забил, не забил, гол или промах. Именно так он будет оценивать свои действия, успехи, неудачи, взлеты и падения.

Иногда промахи все решают. Иногда промахи создают возможность попасть совсем в другую жизнь. Именно благодаря промахам мир получил фотографию, пенициллин, рентген и инсулин.

Сцена 2

Детство

Несмотря на то, что мы оба учились в девятом, мне все время казалось, что Вика старше меня. Она была взрослой и самостоятельной, потому что в отличие от меня успевала и учиться, и работать. Вика часто сидела на почте и принимала клиентов вместо своей матери, которая вышла на пенсию. Вопрос касался не только сознательности. Денег в семье не хватало, а Вике так нравилось быть независимой. На школьных вечерах, где Вова, как всегда, играл вместе со своей группой, Вика обычно стояла одна, всем отказывала и никогда ни с кем не танцевала. Я часто смотрел на нее со сцены, недоумевая, почему самая красивая девушка в округе ни с кем не ходит, как тогда выражались. С каждым таким вечером во мне крепла уверенность, что парня у нее нет.