Конец сезона (ЛП) - Халле Карина

― Очень плохо, ― говорю я. ― Не то чтобы мне нравилось слышать, что от меня одни неприятности.

Он улыбается, и сквозь его припорошенную сединой бороду виднеются ямочки на щеках.

― Но ты и есть ходячая неприятность. В самом ее лучшем виде.

Он подается вперед и целует меня. Таким поцелуем, который начинается медленно, только его губы, нежно касающиеся моих, легкий, дразнящий поцелуй. А потом его рот приоткрывается, побуждая мой сделать то же самое, его язык горячий и влажный, повторяет контур моей нижней губы.

Черт. Я знаю, что означает этот поцелуй.

Есть такие поцелуи, которые приводят нас в спальню.

Поцелуй, который сигнализирует моему телу, что пришло время сдаться и приготовиться к траху, и тело повинуется. Я мгновенно намокаю, моя кожа покрывается мурашками, глубокая горячая потребность бурлит внутри меня.

Я кладу руку ему на промежность, зная, что он уже возбужден, потому что этот поцелуй творит с ним то же самое, что и со мной.

― Твою мать, ― произносит он с хриплым рыком, и я обхватываю его через брюки. Слово выстреливает мне в ухо, проходится по спине, зажигая новые фейерверки.

Он отстраняется, и его глаза вспыхивают жаром и потребностью.

― Сколько у нас времени до ее возвращения? ― спрашивает он.

Снова сжимаю его член, заставляя его глаза закатиться, а рот приоткрыться.

Нет ничего сексуальнее этого взгляда.

Ничего, что заводит больше, чем знание того, что ты держишь мужа в ладони в прямом смысле слова.

Увы, думаю, мы оба знаем, что не сыграем эту партию. Не с тем риском, что Хлоя Энн может вернуться в любую секунду. Мы не хотим травмировать бедную девочку, особенно в ее возрасте.

― У нас нет времени, ― говорю ему. ― Но я наслаждаюсь тем, что дразню тебя.

Он шипит, когда я сжимаю его крепче, а потом отстраняется, глядя на меня.

― Ты чертова дразнилка, знаешь?

― Думаю, просто позже ты должен мня наказать, ― отвечаю я, поднимаясь на ноги и даря ему дерзкую ухмылку. Я выставляю свою задницу перед его лицом, предвкушая увесистый шлепок.

Шлеп!

А вот и он.

Я улыбаюсь ему через плечо, играя бровями, приглашая повторить.

Шлеп!

Еще один сильный шлепок по моей заднице.

Это точно заводит Матео еще сильнее. Мне лучше перестать так над ним издеваться.

― Что ж, раз завтра мы уезжаем, мне лучше пойти собирать вещи, ― говорю я ему, направляясь в спальню, и предупреждающе смотрю на него. ― Ты остаешься на месте и думаешь о чем-то асексуальном.

― Рядом с тобой это проще сказать, чем сделать, моя дорогая, ― разочарованно стонет он, поправляя эрекцию в штанах.

Я смеюсь, но тут же перестаю, как только добираюсь до спальни и осматриваюсь.

Дерьмо. Свадьба? Что я вообще собираюсь надеть?

― Погоди, сколько это длится и каков дресс-код? ― кричу я Матео.

― Два вечера, ― отвечает он. ― Завтра у мальчиков и девочек мальчишники, а во второй вечер — свадьба.

― Что, прости? Мальчишник у девочек?

― Да-да. Я знаю, что в этот раз произнес правильно.

Он, должно быть, имеет в виду мальчишник и девичник.

― А насколько там жарко?

― Чертовски жарко, ― отвечает он. ― Мой тебе совет: надевай как можно меньше одежды.

Я улыбаюсь, качая головой. Конечно, он бы сказал именно это. Открываю шкаф в поисках наиболее подходящих платьев и начинаю паковаться.

МАТЕО

― Папа? ― спрашивает Хлоя Энн.

― Да, мой ангел?

― Как ты понимаешь, когда влюбляешься?

Я поднимаю голову от журнала, который решил полистать во время полета, и поворачиваюсь к дочери.

― В каком смысле?

― В смысле, вчера ты сказал, что сразу понял, когда влюбился в Веру. Как ты понял?

Я смотрю на Веру, которая сидит в шумоподавляющих наушниках у окна по другую сторону от Хлои Энн. Она крепко спит, повернувшись к иллюминатору, и практически пускает слюни.

Снова смотрю на дочь.

― Просто знал.

― Но как? А с мамой было так же?

Я вздыхаю, кладу журнал на столик и в миллионный раз меняю позу. Обычно мы везде летаем первым классом, но, поскольку решение о поездке на Мадейру на свадьбу Лучано было принято в последнюю минуту, мы втиснулись в обычный класс вместе со всеми. Самолеты не проектируют для высоких бывших футболистов.

― Слушай, я достаточно взрослая, чтобы знать, ― говорит моя дочь. ― Разве ты не должен рассказать мне все это до того, как я влюблюсь?

Я не могу сдержать смех.

― Полагаю, что так. Это же не тот разговор, который, эм, ну... о чем должна говорить с тобой мама?

Ее лицо кривится.

― Иу. Нет. Я никогда не заговорю с тобой о сексе.

― Хорошо. ― Потенциально неловкой ситуации мы избежали, хотя, даже упоминание заставило меня чувствовать себя неуютно.

― И я разговаривала об этом с мамой, ― говорит она. ― А если у меня будет больше вопросов, я обращусь к Вере. Она расскажет мне правду.

Я смотрю на нее, прищурившись.

― Тебе не стоит ничего спрашивать об этом у Веры, ладно?

Бог мой. Я не могу представить себе совет, который она может дать.

― Ладно, ладно, ― соглашается она, но ее взгляд прикован ко мне, и у нее такое упрямое выражение лица, которое она довела до совершенства, несмотря на то, что уже подросток. ― Ну?

― Ну ― что? ― Может, сработает прикинуться шлангом.

― Расскажи о любви. Расскажи обо всем этом.

Я оглядываю салон в поисках стюардессы, которая могла бы принести мне крепкий напиток, но, увы, в эконом-классе их невозможно отыскать.

― Ладно, ― отвечаю со вздохом. ― Что ты хочешь знать?

― Как ты понял? Как ты влюбился в мою маму и как влюбился в Веру?

― Твоя мать, ― начинаю я,― все это было очень прямолинейно. Я был в том возрасте, когда мне казалось, что я знаю, что такое настоящая любовь. Это не означает, что я не любил твою маму. Любил. На самом деле. Но… когда ты молод, у тебя другие... параметры. Я влюбился в нее, она влюбилась в меня, и мы решили, что этого достаточно. Этого, конечно, было достаточно, чтобы ты появилась на свет. Но время шло, и любовь, которая у нас была, просто оказалась недостаточно сильной, чтобы удержать нас вместе.

― А потом ты влюбился в Веру.

― Да.

― И как ты понял? Это действительно случилось сразу?

Не могу сдержать улыбку, и в груди становится тепло.

― Сразу. Она села рядом со мной в автобусе, и вся моя жизнь изменилась. ― Затем я прочищаю горло, опасаясь, что покажу ей свою чрезмерную сентиментальность. ― Но должен признать, мне некомфортно говорить об этом. Я знаю, что раньше и тебе было не по себе.

― Знаю. Но я хочу знать. И хочу это услышать. Я достаточно взрослая, чтобы со мной обращались не как с ребенком. Не хочу оставаться в неведении.

Я поворачиваюсь в кресле, чтобы лучше видеть ее, несмотря даже на то, что здесь едва ли хватает места.

― Я всего раз взглянул на Веру, чтобы понять, что она отличалась от всех, кого я знал. Не из-за ее возраста, не из-за ее буйной шевелюры или того, что она была покрыта татуировками. Я знал, что она была моей судьбой, как бы банально это ни звучало. Глубоко внутри нее было что-то, что говорило с моей душой на очень интимном уровне. Время, проведенное вместе в Лас Палабрас, заставило любовь с первого взгляда чувствоваться реальной. Каждую минуту каждого дня я думал о ней, а когда был рядом, это ощущалось так, словно весь мир исчез.

― Но вы с мамой были женаты.

Я закрыл глаза на мгновение, чувствуя, как меня пронизывает чувство стыда.

― Были, ― говорю я, глядя на нее. ― Знаю, что влюбиться в кого-то другого было неправильно. И я разрулил это так, как мог, учитывая обстоятельства. Разве я был идеальным? Нет. Но моя жизнь находилась в той точке, когда я уже устал от попыток быть безупречным. Вера выпустила меня, словно птицу из клетки. Она позволила мне наконец быть свободным, в первую очередь выбирая мои нужды. Я лишь надеюсь, что не обидел в процессе тебя и Изабель.