Развод. Мне теперь можно всё (СИ) - Ясенева Софа

— Дим, ты поужинал? — её голос, как всегда, звучит заботливо, но я слишком хорошо знаю эту заботу. Она не спрашивает — проверяет.

— Не переживай, голодным не останусь.

— Ну как же! Из собственного дома тебя Лида твоя выгнала. Где это видано, чтобы мужчина по съёмным квартирам скитался?

Закатываю глаза. Началось.

— Это моё решение. Я в состоянии решить и вопрос жилья, и еды. Мы это уже обсуждали, и по второму кругу делать это не хочу.

— Ладно, — недовольным голосом выдаёт. — Тогда приходи на ужин.

— Не могу, Лёшу жду.

— Зачем? Позвони ему и всё. И вообще, эта девочка его, Дим, вразуми внука. Не пара она ему. Как и эта твоя… Я ведь говорила, но ты же меня не слушал. Я пожила побольше твоего, знаю жизнь.

Знакомая песня, которую слушаю уже десять лет. Одни и те же слова, раз за разом.

— Мама. Как ты считаешь, я в состоянии самостоятельно принимать решения, касающиеся моей жизни и жизни Лёши?

— Я вам не чужая, я тебя вырастила. Чем упираться, лучше бы послушал.

— Слушаю, регулярно. Если ты ещё не догадалась, я всё равно сделаю так, как считаю нужным. Не трать время на пустые разговоры.

— Вот потому твоя жизнь и летит в пропасть. Именно поэтому. За что мне такое наказание…

— Всё, мне пора.

Не дожидаясь, пока она дойдёт до самого любимого монолога о моих ошибках, вешаю трубку.

Мама живёт одна. Она привыкла быть в центре внимания и командовать. С тех пор как вышла на пенсию, ей стало скучно, и теперь она по привычке строит всех вокруг. Иногда это переходит все границы. В такие моменты мне хочется на пару месяцев просто забыть о существовании телефона. Но потом совесть берёт своё: всё-таки мама есть мама, другой не будет, и история заходит на новый виток.

Обычно после таких разговоров я настолько раздражён, что успокоиться сложно. Сейчас стало только хуже.

Надо чем-то отвлечься. Последнюю неделю я пропустил все тренировки в зале, так что хотя бы поотжиматься будет неплохо. Снимаю футболку, становлюсь в нужную позу и начинаю работать. Считаю вслух, будто это помогает глушить мысли: раз, два, три… Где-то к пятидесятому разу мышцы забиваются, руки начинают дрожать, и я обессиленно переворачиваюсь на спину. Пот стекает по вискам, грудь ходит ходуном, и вместе с тяжёлым дыханием выходит часть злости. Но не вся. Внутри всё равно тлеет.

— Пап? — обеспокоенно заглядывает сверху вниз Лёша. Я лежу на ковре посреди гостиной, футболка валяется рядом. Мышцы забились так, что даже руки тяжело поднять. — Ты точно в норме? Вид у тебя какой-то… не очень.

— В норме, — выдыхаю и медленно сажусь, упираясь ладонями в пол. — Давай, рассказывай.

Лёша усаживается прямо на подлокотник кресла, закидывает руки за голову, но взгляд всё равно цепляется за меня, будто проверяет, не грохнусь ли я обратно.

— У мамы токсикоз, но в целом она себя хорошо чувствует, — пересказывает он без лишних эмоций, но я замечаю, как кончиками пальцев теребит шнурок толстовки. — Просила тебя отговорить идти завтра с ней.

— Даже не пытайся, — мгновенно отрезаю, встаю и, проходя мимо, хватаю бутылку с водой со стола. Несколько жадных глотков обжигают пересохшее горло.

— Зачем тебе это? — искренне удивляется.

— Затем, — отвечаю коротко и вижу, что этого мало. Он ждёт разъяснений, как всегда.

— Ну пап… — тянет, качаясь на месте.

Я смотрю прямо в его глаза, нахожу в себе силы смягчить тон:

— Когда сам будешь отцом, поймёшь.

— Ты и с мамой, в смысле с биологической, тоже ходил?

— Нет, — криво усмехаюсь, прислоняясь к стене. — Дурак был. А она не настаивала. Сейчас бы ходил везде, где только можно. И с Лидой пойду.

Он хмурится, взгляд опускается вниз, начинает нервно катать носком кроссовки по полу. Потом вдруг поднимает голову:

— А как вы будете… кхм… в смысле потом, когда мелкий родится?

— Помогать ей будем, — отвечаю, не задумываясь. — Мы же вместе жить будем.

На лице сына отражается смесь удивления и сомнения. Я почти вижу, как у него в голове сталкиваются две картины: мои слова и то, что наверняка наговорила ему Лида, про развод, про новую жизнь, про то, что всё кончено.

— А как же Оля? — осторожно уточняет.

— А то ты не знаешь, что Оля, — хмыкаю. — Она берега попутала. Если не перестанет давить, придётся поставить её на место.

— Но она же может повлиять на твоё назначение на должность, — не сдаётся Лёша, садится ровнее, локти на колени.

— Может, — спокойно признаю. — Поэтому мне нужно ускорить этот вопрос.

— А это вообще возможно?

— Я попытаюсь, — твёрдо отвечаю. — Если хочу пробиться в министерство, надо это делать сейчас. Потом убрать её оттуда.

Он смотрит на меня так, будто я собираюсь штурмовать Кремль. В его взгляде и вера, и тревога, и детская надежда, что всё решится само собой.

— Пап, у тебя точно получится? Я хочу вернуть всё как было, — почти шёпотом.

— И я, — отвечаю, и в груди что-то сжимается.

Я хватаю телефон, проверяю сообщения, наконец-то Лида прислала адрес и время УЗИ. Лаконично, без смайликов, без лишних слов. Но это уже шаг.

Я выдыхаю, провожу рукой по лицу. С утра первым делом поеду с ней.

С ума сойти… увижу нашего общего ребёнка. Нашего!

Глава 23 Лидия

Словами не передать, как я сейчас нервничаю, будто на кону не просто визит к врачу, а вся моя судьба. Хочется смеяться и плакать одновременно; все мысли скачут туда-сюда, и ни одна не укладывается в ровную линию. Хоть я и не представляю себе, что могла бы сделать какой-то другой выбор.

Вчера Лёша слушал меня так внимательно, что у меня не осталось сомнений: он всё расскажет Диме. С этим просто приходится мириться. В конце концов, он же отец. С сыном Дима мягче, внимательнее, и в этом раскладе я не могу никого винить.

Открываю шкаф и долго смотрю на одежду. Что выбрать? Срок ещё маленький, и, говорят, смотреть будут вагинальным датчиком. Я читала, готовилась, чтобы не паниковать в последний момент. Значит, платье — лучший вариант: удобно, не стесняет движения и не будет мешать врачу. Беру своё любимое в стиле бохо, свободное, с мягкой тканью, в нём я чувствую себя менее уязвимой. Немного подкрашиваюсь, больше для себя, немного ритуала уверенности: губы, чуть туши.

На подходе к больнице осматриваюсь, ищу глазами знакомую фигуру. Димы нет. Даже не верится, неужели он не пришёл? В мессенджере спрашиваю Лёшу, знает ли он о планах отца.

Поднимаюсь на нужный этаж, регистрируюсь, сажусь в коридоре на металлический стул. Здесь только пара женщин с уже заметными животами сидят рядом. Одна гладит живот, вид её умиротворённый; вторая — с мужчиной, который заботливо поправляет её шарф, приносит воду. На их лицах такое тихое счастье, что у меня от этого на глазах мелькает зависть и появляется какая-то противная боль в груди.

Я бы тоже хотела быть такой тошнотворно счастливой парочкой, от взгляда на которую у всех появлялась улыбка на губах. Но не судьба.

На стене висит плакат с распечатанными рекомендациями по питанию для беременных. Как только за дверями кабинета исчезают поочерёдно обе, я расслабляюсь, уверенная в том, что пойду туда одна. Ответа от сына так и нет, это конечно ничего не значит, но и в коридоре я до сих пор одна.

Кладу руку на живот, пока ничего не ощущаю, но жест сам по себе словно подстраховка, маленький ритуал: прикоснулся — значит, защищаешь. Прикрываю глаза и считаю до десяти, стараясь успокоиться, нащупать внутри ту зыбкую уверенность, которую обещала себе с утра.

— О, привет. Ты ещё не зашла. Я думал, что опоздал, — запыхавшийся Дима появляется внезапно.

— Мог бы и вообще не приходить, — отвечаю холодно, даже не поворачивая головы.

— Не мог. Для меня это тоже очень важно.

Ему важно. Ему. Важно.

Слова красивые, но от этого не становятся правдой. Доверия нет и, наверное, уже не будет. Если бы думал обо мне, то дождался бы снимка и всё. Я бы обязательно прислала ему. Зачем же самому являться? Может, ему просто нужно ещё раз напомнить, кто в нашей паре хозяин положения?