Сводница без тормозов (СИ) - Перуница Любовь

Она была права. Абсолютно и беспощадно права. Я чувствовала, как по щекам ползут предательские горячие слёзы, но смахнула их тыльной стороной ладони с таким ожесточением, что кожа загорелась.

В горле стоял ком. Я видела не просто удрученное лицо начальницы. Я видела, как рушится маленький мирок, который мы все вместе строили. Как из-за меня страдают те, кто ни в чём не виноват. Девочки, которые теперь могут остаться без заработка. Элина, вложившая в это место душу.

И я приняла решение. Быстрое, ясное и неизбежное.

— Я ухожу, — прозвучало тихо, но чётко.

Элина взглянула на меня с удивлением.

— Арина, я не…

— Я ухожу, — повторила я твёрже. — Официально. По собственному желанию. Вы правы. Я принесла в наш общий дом свои проблемы, и теперь от них страдают все. Так не должно быть.

Дверь кабинета распахнулась, и на пороге возникла заплаканная Маша.

— Что значит «ухожу»?! — её голос дрожал. Очевидно, она слышала только последнюю часть нашего разговора.— Нет, это не обсуждается! Если Арина уходит, то и я ухожу!

Я обернулась к ней, и сердце разорвалось от боли и любви к этой безумной, верной подруге.

— Молчи, — строго сказала я. — Ты никуда не уйдёшь. Тебе нужно думать о ребёнке. О декрете. Ты должна быть здесь, в тепле и заботе, а не бросаться в авантюры из-за меня. Я не позволю.

Маша попыталась что-то возразить, но я взяла её за руку и сжала её пальцы с такой силой, чтобы передать всю свою решимость.

— Элина, — повернулась я к руководительнице, — объявите, пожалуйста, официально о моём уходе. Скажите, что я взяла паузу для переосмысления профессионального пути. Что угодно. Это поможет успокоить клиентов и остановить слухи. Для всех это будет лучшим выходом.

Элина смотрела на меня, и в её глазах читалась не злоба, а тяжёлая, вынужденная решимость. Она кивнула.

— Хорошо. Я приму твоё заявление. Но хочу, чтобы ты понимала. Я не хочу, чтобы ты увольнялась. Расторгнем договор как положено, с отработкой двух недель.

Мы расставались без злобы. Было лишь общее чувство горечи от несправедливости мира и тихой усталости.

На прощание я остановилась в дверях и обернулась.

— Знаете, — сказала я тихо, больше себе, чем им, — есть такая старая истина: «Любая буря рано или поздно стихает. Но она всегда показывает, какие деревья крепко держатся за землю, а какие были слабы и полны пустоты». Спасибо вам за всё.

Я вышла из кабинета, оставив за спиной свою прежнюю жизнь. Мне было невыносимо больно и страшно. Но я сделала единственное правильное из возможных решений — взяла вину на себя, чтобы остановить бурю.

Глава 29 - Тихий подвиг

Боль от поступка Жени была такой острой, что мысль о походе в больницу, где мы могли столкнуться, казалась невыносимой пыткой. Я игнорировала тихие укоры совести о том, что не посещаю Людмилу Петровну, как обещала. Заглушала их работой над каналом и попытками не думать вовсе. Каждый день я проверяла телефон с опаской — вдруг я пропустила сообщение от матери Жени? Но там была лишь тишина.

И тогда написал Дима. Сухо, по-деловому, но без церемоний:

«Ариш, твоя кровь идеально подходит. Пора бы сдавать, если не передумала».

Простое предложение, а будто ножом по живому. Передумать? Нет. Я не передумала. Потому что Людмила Петровна ни в чём не виновата. Она не отвечала за то, что её сын оказался… тем, кем оказался. Её болезнь была реальной. Моя боль — нет.

Я поехала в больницу, выбрав время, когда его там с наибольшей вероятностью не могло быть. Сердце бешено колотилось в груди, пока я шла по знакомому коридору, каждый шаг сопровождался с эхом моего страха — вдруг он появится?

Дима ждал меня в процедурном кабинете для доноров. Его взгляд, обычно такой насмешливый и колючий, сегодня был просто профессиональным и чуть усталым.

— Готова? — спросил он коротко.

— Да, — кивнула я, с трудом разжимая зубы.

Во время донации я смотрела, как по тонкой трубке из вены течёт алая, живая кровь, наполняет пакет. Наблюдала за этим действием почти отрешенно. Представляла, что вместе с этой кровью из меня уходит и боль, и горечь, и отравляющая душу обида. Вид всего действия придавал странное успокоение. Он забрал у меня всё: доверие, любовь, покой. Но это он забрать не мог. Это я отдавала сама. Добровольно. Это было что-то простое, настоящее. Конкретная помощь, в которой не было обмана.

Процедура прошла быстро.

— Спасибо, — сказал Дима, аккуратно извлекая иглу и прикладывая марлевый тампон. — Выручила.

— Дима, пожалуйста… — я посмотрела на него, умоляя. — Никому не говори. Ни ей, ни… ни ему. Я не хочу, чтобы он был мне чем-то обязан. Это… это врачебная тайна, да?

Он внимательно посмотрел на меня со свойственным только ему прищуром, и в его глазах мелькнуло понимание и подозрение. Он что-то знал или догадывался.

— Конечно, — кивнул он. — Врачебная тайна.

Потом он взглянул на меня пристальнее, заметив, как я побледнела.

— Ты как? Выглядишь неважно. Посиди, не спеши вставать.

Мир поплыл перед глазами, в ушах зазвенело. Я едва не пошатнулась, но он ловко поддержал меня.

— Голова кружится? Так, сиди. Сейчас чаю принесу.

Он вернулся со стаканом сладкого чая и галетным печеньем.

— Пей маленькими глотками. И ешь. Самочувствие после донации — не шутка. Посиди, отойди. Я тебя потом до дома провожу. — Этот тон не терпел никаких возражений.

Я послушно пила, чувствуя, как тепло и сахар постепенно прогоняют слабость и тошноту. Мы молчали. Эта тишина была не неловкой, а скорее сочувственной.

— В ближайшие выходные, кстати, наша с Юлей свадьба, — вдруг сказал он, ломая печенье. — Ты же придешь? Не откажешься в последний момент?

Я опустила глаза, сжимая теплый стакан.

— Дим, я не знаю… Мне сейчас так тяжело. Я буду как чёрная туча на твоём празднике.

— Вот ещё, — фыркнул он. — Юлька будет расстроена, если тебя не будет. Да и я… Мы все тебя ждём. Ты самый важный гость, благодаря которому все сложилось. К тому же, тебе как раз надо отвлечься. Посмотришь на других идиотов, которые женятся, — может, полегчает, — он криво улыбнулся.

Я попыталась улыбнуться в ответ, но получилось жалко.

— Посмотрим.

— Никаких «посмотрим». Послушай, я понимаю. Но именно в такие дни и нужно быть среди людей. Не для того чтобы веселиться, а чтобы просто не вариться в своём соку. Побудь с нами час. Если будет невмоготу — просто уйдёшь, никто тебя держать не будет. Дай себе шанс. Обещай, что придешь. Хорошо?

— Хорошо, — сдалась я. — Обещаю подумать.

Он изучающе смотрел на меня.

— А ты, вообще, как?

Я опустила глаза. Говорить подробно не было ни сил ни желания. Воскрешать все события, пусть даже в голове также не хотелось.

— С Женей… Всё плохо. Очень. Закончилось.

Дима тяжело вздохнул и закатил глаза с таким выразительным «Я же говорил», что это было почти смешно.

— Ну что ж… Время лечит. Идиоты — нет, но время — да.

Когда я немного пришла в себя, он настоял, чтобы проводить меня.

— В таком состоянии за руль даже велосипеда нельзя. И пешком идти — тоже. Я тебя довезу на машине.

Мы ехали молча. Его присутствие было необременительным, даже комфортным. Он не пытался развеселить или расспрашивать, просто был рядом, как надёжный тыл.

Дима довез меня до подъезда. Не хотелось выходить из его машины в серый и пасмурный осенний день.

— Спасибо тебе, Дима. За всё.

— Да ладно, — отмахнулся он. — Пустяки.

И тогда меня что-то ёкнуло внутри. Порыв благодарности, одиночества, потребности в простом человеческом тепле. Я подвинулась к нему и обняла. Крепко, по-дружески, прижавшись щекой к лацкану его кожаной куртки. Футболка под ней всё ещё пахнет больницей и чем-то антисептическим. Он на мгновение замер, а затем похлопал меня по спине, немного неуклюже.