Теория снежного кома (СИ) - Моран Фэя

Бьёрн, словно заправский дирижёр, взмахнул руками, чудом не заехав по макушке Саманте.

– Я вам спою! А вы повторяйте! – провозгласил он, надув щёки и гордо выпятив грудь.

Шейн приподнял бровь в немом вопросе «Он это серьёзно?», Фелисити и Хлоя захихикали, а Саманта с Авророй уже достали телефоны, кажется, чтобы записать будущий концерт. Джордана же происходящее совершенно не интересовало: откинувшись на сиденье, он собирался вздремнуть. Я лишь обречённо вздохнула, предчувствуя неминуемый кошмар.

Профессор откашлялся, глубоко вдохнул и выдал нечто, напоминающее смесь птичьего щебетания и рычания медведя.

– Flåklypa Tidende! – прокричал он, словно у него в глотке что-то застряло.

Ребята переглянулись в полнейшем недоумении. Кенни попытался повторить, но у него вышло что-то похожее на бульканье. Шейн, не удержавшись, нескромно захохотал.

– Нет, нет, нет! – возмутился Бьёрн, размахивая руками. – Не так! Надо с душой! С чувством! Как будто вы читаете свой… эм… пресловутый рэп!

Представив себе, наверное, нашего профессора, читающего рэп на норвежском, Шейн закатился в истерике, сползая с сиденья.

Профессор, не обращая внимание на всеобщий хаос, снова откашлялся и запел громче:

– Reodor Felgen, en oppfinner så stor, han lager dingser, fra hode til tå!

На этот раз даже Аврора не смогла сдержать смех. Звучало это как заклинание древнего тролля, пытающегося вызвать дождь.

– Что он вообще поёт? – прошептал Кенни мне на ухо. – Он как будто порчу наводит на древнем языке. Даже немцы не звучат так крипово.

Я пожала плечами. Понятия не имею. Но зрелище довольно эпичное.

Бьёрн, видя, что его музыкальные потуги не находят отклика, нахмурился и внезапно выдал:

– Ладно! Тогда попробуем что-нибудь более… современное!

Он снова откашлялся и с совершенно серьёзным лицом затянул фальцетом:

– What does the fox say? Ring-ding-ding-ding-dingeringeding!

В автобусе воцарилась полная тишина. Все, включая водителя, повернулись к профессору в полнейшем шоке. А потом… взорвались хохотом.

Бьёрн, увидев, что его «современный» репертуар нашёл отклик, – хотя этой песне уже сто лет, – расплылся в довольной улыбке и продолжил, изображая лисьи ужимки:

– Wa-pa-pa-pa-pa-pa-pow! Hatee-hatee-hatee-ho! Joff-joff-joff!

Именно в этот момент я неожиданно поняла, что не была бы против сейчас сидеть в одной машине с Эйсом, чем слушать всё это.

Но никто не решался расстраивать профессора и рассказывать, что песня «The Fox» группы Ylvis выпущена аж в 2013 году. Видимо, он решил, что она очень подходящая из-за того, что её исполняет именно норвежская группа.

К пению присоединился Шейн, затем Саманта, Аврора, Хлоя, даже Фелисити. Ещё и принялись хлопать в ладоши. Я начала раздумывать над тем, чтобы не заснять всю эту клоунаду. Анжелика захотела бы это видеть, интересно? Она сказала мне всё снимать. Под «всё» имелось ввиду то, что начнётся с того самого момента, как наши ноги ступят на норвежскую землю или как?

– Хочешь, можем глянуть фильм? – внезапно предложил Кенни, когда я уже начала тереть переносицу от шума.

Я нахмурилась, взглянув на парня. Он держал в руке телефон, на экране которого отображалась заставка «20^th Century Fox».

– Нет, спасибо, – отказалась я.

– Почему? Тебе нравится слушать эти завывания?

– Профессор просто хочет всех развеселить… И это у него хорошо получается, кстати.

Кенни улыбнулся, из-за чего на его левой щеке появилась весьма глубокая ямочка.

– До аэропорта нам ехать и ехать, Лана. Уверена, что хочешь столько часов слушать пение профессора Бьёрна?

Это начинало казаться странным.

Я не стала этого скрывать, развернулась почти всем корпусом к Кенни, скрестила руки на груди, уставившись на него почти осуждающе.

– С чего вдруг такое дружелюбие с твоей стороны? – в подозрении сощурилась я. – Думаешь, я вдруг забыла, кто ты?

– А кто я?

– Лучший друг человека, которого я на дух не переношу. Ничего личного, но я не могу тебе доверять, уж прости. Может, он и тебя использует, чтобы мне нагадить.

– Я и Эйс – разные люди. Да, мы дружим, но это не значит, что я разделяю его мнение. Точно так же, как и не значит, что он разделяет моё. У нас у обоих свои головы на плечах.

И всё равно я подозревала неладное.

– Ты знаешь Эйса с детства, ведь так? – спросила я.

Кенни молча кивнул и даже отложил телефон, как будто знал, что предстоит долгий разговор.

– Неужели он не рассказывал тебе о нас?

В этот момент я пожалела о том, что ляпнула. Потому что это «о нас» звучало совсем не с тем смыслом, которое я вкладывала. А совсем с иным.

Кенни, однако, как будто не особенно обратил внимание на мои слова. Или же не увидел в них ничего такого. Или же всё знал.

– Он никогда не любил много о себе рассказывать, – сказал Кенни. – Даже мне.

Его ответ прозвучал ужасно неопределённо. Я даже растерялась. Но в любом случае, этот парень – лучший друг Мудилы. Мудилы, который постоянно портит мне жизнь. Мудилы, который всегда будет рад видеть мои провалы.

Может, мне не стоит трепаться с Кенни, учитывая всё это?

Я села ровно, сделав вид, что ничего не говорила. Потом повернула голову к окну, надеясь, что мой сосед по сиденью поймёт мою ошибку и не будет дальше со мной разговаривать.

Но Кенни всё же снова заговорил:

– Я не хочу его защищать, он тот ещё придурок, но… Ты многое о нём не знаешь. И, может, если бы знала, не злилась бы на него так сильно.

Не сдержавшись, я резко повернулась к нему снова.

– Мужская солидарность? – спросила я.

– Не-а. Скорее, жалость.

– И кого ты жалеешь?

– Вас обоих. Вы друг друга оба недопоняли. Он – потому что не объяснился перед тобой, а ты – потому что не стала пытаться найти причину этого.

Я не стала расспрашивать о том, что он этим хотел сказать. Мне хватило всего того, что он уже успел выдать. Поэтому я вновь отвернулась, откинулась на спинку сиденья и устремила взгляд в окно – на размывающееся пятно, состоящее из зданий Бозмена, начавшийся снегопад и замёрзшие деревья.

Эйс

Я свернул на следующую улицу, обдумывая сцену возле автобуса.

Зачем она вообще поехала в этой жуткой консервной банке? Я надеялся, её нелюбовь к скоплениям людей и Джордану заставят её пойти против принципов и сесть со мной. Но Мила всегда была такой. Упрямой до чёртиков. Настолько, что хотелось иногда свернуть её тонкую шейку. Или раздавить как букашку. Эту маленькую грубиянку.

Я потянулся к бардачку, чтобы убедиться в том, что не забыл свои таблетки. Стабилизаторы настроения. Так их называет доктор Берри. Звучит как название какой-то футуристической игрушки.

Однажды я пытался прекратить приём лития. Думал, что достаточно силён, чтобы справиться со своим недугом. Но это привело к настоящему обострению. Я чуть не сорвался с катушек. Больше я так не экспериментирую.

А приём вызывает побочки. Вечная сухость, словно полость моего рта вдруг превратилась в пустыни Сахары, повышенная жажда, из-за которой я постоянно таскаю с собой бутылку воды, лёгкая, но постоянная тошнота, даже это чёртово частое мочеиспускание, которое заставляет меня искать туалет каждые полчаса. О, и тремор рук. Самое паршивое. Его сложнее всего скрыть от окружающих, особенно когда пытаешься набрать текст или строчишь тему лекции.

В общем, даже не знаю, что из этого хуже.

Иногда кажется, что я продал душу дьяволу, вот только этот рогатый ублюдок обманул меня и вместе с богатством и славой водрузил мне на плечи болезнь.

Но доктор Берри, этот вечно оптимистичный старик, говорит, что всё могло быть ещё паршивее. Потому что у некоторых наблюдаются побочки куда серьёзней – спутанность сознания, замедленная речь, судороги, увеличение веса, проблемы с почками и щитовидной железой. Так что, если верить ему, мне ещё повезло.