Гипноз для декана (СИ) - фон Беренготт Лючия

Словно почувствовав переданный ему контроль, Игнатьев снова зарычал, уперся обеими руками в стену, оттянул… и вломился в меня уже не сдерживаясь — мощным, глубоким толчком, подбрасывая меня вверх по стене.

Повинуясь внезапному порыву, я распахнула глаза… и уже не смогла оторваться, примагниченная его взглядом, затянутая в темный водоворот желания — древнего и могучего, как сама жизнь.

— Еще! — выдохнула, и тут же получила то, что хотела — еще один встряхнувший меня толчок внутрь и вверх. И еще один. И еще… И уже не смогла смотреть на него, уплывая в свою личную нирвану, отдаваясь разгорающемуся пламени вокруг этого ствола, ставшего для меня опорой.

— Да… Так хорошо… так давно… хотел тебя… Сафронова… — сквозь стоны подбадривал он нас обоих, убыстряя ритм, выходя почти полностью и вбиваясь в меня бедрами так сильно, что хлопки раздавались по комнате.

Я не ждала оргазма. Слишком недавно был предыдущий, да и вообще, у меня никогда не получалось кончить от вагинального секса. Да, я — та самая женщина, для которой секс — это потрахаться, возбудиться, сымитировать удовольствие, а потом тихонько заняться мастурбацией, пока любимый в душе. Иначе не получалось никогда, и сейчас никаких подвигов никто от декана не ждал и даже не надеялся.

Но случилось чудо — вжав меня в стену с широко расставленными ногами, Игнатьев оказался в нужном месте в нужное время. И вдруг «попал» в тот самый, необходимый мне ритм, стимулируя меня изнутри и снаружи одновременно.

Почувствовав приближение сладкой волны там, где ее никогда не получала, я распахнула в изумлении глаза.

— Я… я сейчас… о боже… — зачем-то залепетала, хватаясь за его плечи.

— Да, детка… — он крепко сжал меня, еще сильнее надавливая на клитор собственным пахом. — Ты сейчас кончишь… с моим членом внутри… Ох как близко… я чувствую тебя… Твою ж мать, не сжимайся так сильно!

Глаза мои снова закатились от очередного толчка, голова упала на плечо, рот приоткрылся…

А вдруг у меня мерзкое лицо, когда я кончаю — промелькнула испуганная мысль. И тут же была смыта бушующей, бурлящей волной наслаждения, раз за разом вскидывающей меня и вырывающей из груди совершенно неконтролируемые крики.

Оргазм был настолько долгим, что закончился он уже на кровати, куда меня перенес Андрей Федорович, наконец-то позволив опустить затекшие ноги. Но отпустил ненадолго. Всё ещё вздрагивающую, перевернул на живот, подтянул бедра к себе и снова погрузился в истекающее соками лоно. Член во мне снова задвигался, но на этот раз декан не торопился — трахал меня медленно и основательно, выходя почти до самой головки и так же медленно, плавно и мокро проскальзывал внутрь. Словно показывал мне — я могу и долго. Ооочень долго. Пока не уснешь. Или снова не кончишь.

В полном изумлении я открыла глаза — меня что, снова уносит? В третий раз за день? От настоящего секса? Так не бывает. Не может быть… Этого просто не может быть…

Под грудь мне вдруг проникла его рука и легко потеребила сосок, стискивая кончик. Я дернулась от пронзившего меня электрического шока.

— Я всегда знал, что у тебя чувствительные соски, — попытался усмехнуться Игнатьев, не останавливая толчки. — Надо будет проверить попку… это часто связано…

Продолжая играть то с одним соском, то с другим, он, наконец, замолчал — сосредоточился на собственном наслаждении. Я же поняла, что во мне определенно нарастает возбуждение — причем в прямой зависимости от ритма скольжения во мне твердого и гладкого органа. От напрягшихся сосков тоже расходилось тепло, добавляя в топку моего растущего удовольствия. Неужели это случится снова? И на этот раз целиком и полностью… вагинально?! Такое вообще бывает?!

— Давай, детка… — почувствовав, что я близко, выдохнул сзади Игнатьев, в очередной раз почти выходя и насаживая меня на себя, срывая с губ невольный стон. — Я же вижу, что тебе хорошо… Кончай… кончай со мной…

Сопротивляясь непонятно чему, я лихорадочно замотала головой.

— Я не смогу… это слишком… я никогда еще…

Он выдавил смешок.

— Никогда не кончала с мужчиной? Или никогда не кончала больше одного раза? Это потому, что ты трахалась… с колхозниками… Сафронова… Но давай-ка тебя поторопим, знаешь ли. А то я долго не выдержу…

Он замешкался, делая что-то не видимое мне, и даже на мгновение перестал толкаться… куда-то потянулся… а потом в ложбинку между ягодицами что-то закапало — что-то теплое и густое, словно расплавленный воск.

— Экспериментирую… но мне кажется… что я прав… — заявил он, тяжело дыша от возбуждения.

И не успела я пикнуть, как тугое кольцо мышц заднего прохода поддалось и безвольно раздвинулось под давлением чего-то длинного и очень, очень скользкого.

Палец! Он засунул мне в попу палец! Ах ты ж моральный урод…

Мой возмущенный окрик, уже было вырвавшийся изо рта, захлебнулся в стоне — анус словно был прошит ниточками удовольствия, тут же связавшимися с той негой, которая уже растекалась во влагалище и в напряженных сосках…

Нет, нет, нетнетнет…

Боже, я кончаю под ним… кончаю… Как хорошо…

Наслаждение взорвалось, и мое тело затряслось в третьем за утро оргазме, сжимаясь вокруг трахающих меня члена и пальца и сдаваясь перед неизбежным.

— Да! Да… — с торжествующим стоном Игнатьев ударился в меня несколько последних раз, проникая глубоко до невозможности… и излился, мыча и содрогаясь всем телом.

Глава 17

— Сколько у тебя было мужчин?

Вопрос, которого я боялась больше всего, конечно же, застал меня врасплох. Если честно, я вообще сомневалась, сохранили ли мы c Игнатьевым способность общаться на связном человеческом языке, без бесконечных междометий, вскриков, ругательств, аханий и упоминаний самых разных сверхъестественных существ всуе.

Надеясь, что мое тело не так напряглось, что это стало заметным, я прочистила горло и ответила небрежным тоном, не поднимая головы от груди декана.

— Один. Мой бывший муж.

— Что? — нотки неподдельного удивления прозвучали у него в голосе. Плечо дернулось, заставляя всё же меня приподняться. — Когда ты успела замуж сходить? Тебе ж только-только девятнадцать исполнилось… И почему не указала это на заявлении?

Я выдохнула — то есть, получается боялась я зря, и сердиться на меня за то, что не девственница никто не собирается? И тут же скисла — ревновать к бывшему он меня тоже, по всей видимости, не собирается… Удивился странному факту биографии и больше ничего.

А чего ты ожидала, Сафронова? Что он будет рвать и метать, и грозить всем, кто осмелился хоть раз посмотреть на меня, расправой? Скулы покраснели вон, и на том спасибо!

Кстати, а чего это он покраснел, будто это он потерял девственность раньше времени, а не я?

И я вдруг поняла, отчего. Он только что признался, что помнит, когда у меня день рождения! Я спрятала мстительную усмешку за ладонью, делая вид, что зевнула. Ага! Сидел, небось, листал долгими ночами мой файлик в своем аккаунте в деканате, изучал про меня всё, что только можно… И ненавидел. Меня, за то, что ворвалась в его спокойную, сытую жизнь на вершине Олимпа, себя — за то, что не может устоять перед какой-то там «колхозницей»…

Не желая, чтобы его злость перекинулась из прошлого в настоящее — когда мы лежим в обнимку голые, разнеженные после самого крутого секса в моей жизни — я сделала вид, что ничего не заметила.

— Я… не хотела выделяться среди сокурсников, — вздохнула, садясь в постели напротив него. — Это было очень короткое замужество. Через три месяца развелись.

— Одноклассник? — угадал он, понимающе усмехаясь. — Трахался небось направо и налево, а ты его заловила на какой-нибудь подружке-потаскушке. Я прав?

Я неловко пожала плечами — в принципе, даже не удивляясь его прозорливости. Сюжет-то известный.

— Да. Мы были то, что называют «high-school sweethearts». И закончили также, как и большинство из них — скоропостижным разводом. И нет, господин декан, я не была беременна, когда выходила замуж! Перестаньте смотреть на мой живот! — следя за его взглядом, я недовольно закрыла живот ладонью.