Бог злости - Кент Рина

– Мне просто не хотелось заниматься сексом. Теперь ты доволен?

– Мое удовлетворение тут ни при чем. Почему тебе не хотелось заниматься сексом?

– Это уже другой вопрос.

– Я никогда не говорил, что количество моих вопросов будет ограничено.

– И позволь предположить: мне придется ответить. Или ты пригрозишь мне чем-нибудь ужасным, и если я продолжу сопротивляться, твои угрозы будут становиться страшнее, пока ты не зайдешь слишком далеко.

Я не могу сдержать улыбку.

– Знал, что ты быстро учишься.

Она смотрит на меня секунду, две, три и не разрывает зрительного контакта.

Ага. Понял.

Вот что и привлекло меня в ней в первую встречу. То, как она выдерживала мой взгляд, когда многие не в силах долго смотреть на меня – в том числе мой брат и мама.

То ли им неловко, то ли я их пугаю. Не знаю.

Джереми как-то сказал, что у меня такой взгляд, что людям становится не по себе. Поэтому все стараются держаться подальше.

Но не Глиндон.

Она ни разу не отвела взгляд. Как будто ей нужно постоянно видеть меня.

А мне не нужно, чтобы на меня постоянно смотрели.

Мое тело – это скопление атомов и молекул, однородная, идеальная комбинация генов моих родителей, которая породила человеческое существо, не приспособленное к человеческим отношениям.

Поэтому тот факт, что она заинтересована в том, чтобы увидеть, разглядеть мою сущность – даже из страха, – это еще одно редкое явление.

Совокупность всех этих случайных, несовпадающих черт в одном человеке должна насторожить.

С очередным вздохом, на этот раз определенно покорным, она позволяет своему тихому голосу заполнить машину:

– Я не встретила того, с кем хотела бы заняться сексом.

– Почему? Наверняка ты не была обделена вниманием.

– Мне просто не хотелось. У вас остались еще вопросы, Ваше Величество?

– Пока нет. Я сообщу, когда появятся.

Она прищуривается.

– Правда? И ты больше ничего не скажешь об этом?

– Например, как я хочу трахнуть тебя? С радостью обсужу этот вопрос, но не думаю, что ты готова к такому разговору.

– Я никогда не позволю тебе притронуться ко мне.

– Никогда не говори никогда, малыш.

– Мне больше нравилось, когда ты требовал ответов.

Я тянусь к ее бедру.

– Хочешь, задам больше вопросов, когда буду в тебе в следующий раз?

– Нет! Я просто так сказала. – Она рассеянно заправляет прядь за ухо. Она блондинка, и, конечно же, в ее медового цвета волосах есть белокурые пряди.

Глиндон смотрит на меня из-под ресниц.

– Мы можем вернуться? У меня с утра занятия.

– Пока нет. Ты еще не увидела то, ради чего мы сюда приехали.

Ее зрачки немного расширяются, но она сохраняет спокойствие.

Хм.

Наверное, все дело в ее воспитании. Кто-то научил ее не сдаваться, даже когда страшно. Держать спину ровно и смотреть вперед.

Соответствовать своей фамилии.

– Я думала, мы собирались просто прокатиться. Разве мы не накатались еще?

– У поездки должны быть цель. – Я выхожу из машины.

Она не выходит.

Тогда я подхожу и распахиваю дверцу.

Глиндон – невинная, сладкая и вкусная, как ее духи, – думает, что сможет спастись, если срастется с сиденьем.

– Выходи, малыш.

Она качает головой.

– Вдруг ты загоняешь меня в мою же могилу? Может, ты не шутил, и именно здесь вы хороните трупы. Или, может, что еще хуже, несколько твоих подчиненных ждут в лесу, чтобы изнасиловать меня.

– Если бы я хотел тебя похоронить, то убил бы около часа назад, до того, как меня избили за твое пока еще отсутствующее доверие. И никто не прикоснется к тебе, пока мой член не будет в твоей крови.

Она поджимает губы.

– Теперь я должна успокоиться?

– Нет. Просто констатирую факты.

– Ты настолько жестокий, что вызываешь отвращение.

– А ты повторяешься, что начинает бесить. – Я наклоняю голову. – Выходи.

Когда она колеблется, я расстегиваю ремень безопасности и хватаю ее за запястье. Она пытается сопротивляться, напрягается, вероятно, поддавшись панике.

Я с легкостью тащу ее из машины. Она маленькая, я мог бы раздавить ее одной рукой. Не прилагая особых усилий.

В темноте ее кожа кажется бледно-голубой, как у свежего трупа. Если вдруг у нее начнется кровотечение и к белому добавится красный, ее кожа будет выглядеть нереальной под луной.

Тот факт, что я решил не воплощать эти фантазии с этой девушкой, является чудесным проявлением моего контроля.

Подавляй, ублюдок.

– Я могу идти сама. – Ее голос дрожит, когда она пытается освободиться и терпит неудачу. Бесчисленное количество раз.

Она достаточно упряма, поэтому продолжает вырываться. Я позволяю ей.

– Ты не пошла сама, когда я дал тебе шанс, так что теперь решаю я.

– Хватит, Киллиан.

Я замираю, прислушиваясь, как она произносит мое имя своим милом голоском, которым можно петь колыбельные. В основном мне не нравятся голоса людей. Некоторые из них высокопарны, другие низки, а большинство чертовски раздражают.

Однако в ее голосе правильное количество сладости и мелодичности. Столько мягкости и парализующего ужаса, сколько нужно.

Я смотрю на нее.

– Что хватит?

– Что бы ты ни задумал – не надо.

– Даже если тебе понравится?

– Я сомневаюсь, что мне понравится все, что ты делаешь.

– Уверена? – Мы останавливаемся возле небольшого озера, и Глиндон замирает.

Ее попытки бороться давно забыты, так как она смотрит на озеро перед нами.

Сотни крошечных желтых точек освещают деревья и сияют на поверхности воды, похожие на маленькие лампочки.

Пока она наблюдает за светлячками, я наблюдаю за ней.

Становится трудно дышать, когда расслабляются ее плечи и приоткрываются губы. И в ее глазах, словно в зеркалах, отражаются светлячки.

Они сияют, становятся ярче, быстрее, и я, не раздумывая, достаю телефон и делаю снимок.

Запечатлеть этот момент ощущается как потребность, а не как простое действие. Это не импульс, это гораздо хуже.

Глиндон даже не обращает внимания на вспышку, все еще увлеченная светлячками.

– Они такие красивые. Не могу поверить, что не знала об этом месте.

– Это территория нашего университета.

– Ты приводил сюда своих жертв?

– Так вот кто ты теперь – моя жертва? Мне нравится. И нет, сюда я прихожу, когда хочу побыть один, так что ты первая.

– Я во многом первая.

– Меня это тоже удивляет. Тебе нравится?

– Очень.

– Я же говорил. Мне показалось, что художница оценит мрачную красоту природы.

Наконец-то она обращает внимание на меня.

– Откуда ты знаешь, что я рисую?

– Я много чего о тебе знаю, Глиндон.

– Почему? Чего ты хочешь?

– Я много чего хочу. О чем именно мы сейчас говорим?

– Это ты привез меня сюда. Может быть, преследуешь какие-то цели.

– Я же сказал тебе, что ты должна мне доверять. Просто подумал, что это место тебе понравится.

Глиндон прищуривается.

– И это все? Ты не собираешься шутить надо мной?

– Что значит шутить?

– Тот факт, что ты вообще спрашиваешь, означает, что точно что-то задумал.

– Я просто обдумываю варианты. – Сажусь на край причала, свесив ноги, достаю сигарету и закуриваю.

Глиндон подходит ко мне, но останавливается и отмахивается от дыма.

– Почему я даже не удивлена, что у тебя зависимость от этого яда?

– Я ни от чего не зависим.

– Сигарета у тебя во рту говорит об обратном.

Я убираю сигарету от губ и рассматриваю ее в свете светлячков.

– Просто привычка, чтобы занять руки.

– Значит, ты бросишь, если захочешь?

– Брошу, если ты займешь мои губы и руки.

– Нет, пожалуй, откажусь.

Я поднимаю руку и касаюсь места рядом с собой.

– С этого ракурса вид лучше.

– На что? – спрашивает она испугано, и какого черта мой член твердеет?

– На светлячки или тела – что первое приплывет.

– Твое мрачное чувство юмора действительно выше всяких похвал. – Глиндон медленно подходит, но колеблется, прежде чем сесть.