Надежный тыл (СИ) - Костадинова Весела

Его слова заставили меня замереть. Гнев в его голосе был явным, но он говорил с заботой, стараясь донести до меня суть.

— Кира вернётся, как только поймёт, что такое жить без мамы, — продолжил он. — Думаешь, с ней эта шалава будет нянькаться? Прибирать за неё в комнате, готовить ей вкусняшки? Это сейчас она её приручить старается, но надолго таких шлюх не хватает! Они ведь про другое. Ей отец нужен, компания, карьера, а не дом или семья.

Он усмехнулся зло, покачав головой.

— Да Кира только разок зубы свои покажет, как у них тут же отношения испортятся! А уж если эта мелкая кикимора порвёт что-нибудь или срач в квартире устроит, думаешь, эта станет терпеть? Я бы даже посмотрел на лицо папаши, когда они начнут орать друг на друга.

Я поймала себя на том, что тоже невольно усмехаюсь. Вопреки всему, меня резануло такое пренебрежительное отношение к отцу, но я не могла не улыбнуться, представив эту картину. Даниил, который, наверное, больше всего в жизни ненавидел скандалы, и Кира, с её способностью раздувать любую мелочь до уровня катастрофы. А рядом — Алина, идеальная до зубовного скрежета, теряющая терпение от того, что её мир разрушает подростковый хаос.

— Боря, — сказала я, пытаясь сохранить серьёзность, но уголки губ продолжали подрагивать. — Ты так говоришь, будто это неизбежно.

Он пожал плечами, совершенно невозмутимо.

— Мам, ты же знаешь, что так и будет. Вопрос времени. И в тот момент Кира поймёт, кто действительно за неё боролся, кто её любит, а кто просто использовал для своих игр. Ты лучше расскажи, что Коротков говорит о наших перспективах?

— Говорит, что они у нас хорошие, — я слабо улыбнулась, радуясь хотя бы небольшой хорошей новости. — Хочет подать документы на обременение на всё имущество, чтобы твой отец не смог воспользоваться временем и вывести активы.

— Отлично, мама! — воскликнул Боря, его глаза, так похожие на мои, сверкнули триумфом. — Это правильно. Нужно держать удар, пока он не поймёт, что мы серьёзно настроены.

На мгновение в его лице я увидела ту силу, которой мне самой не хватало в этот момент. Его уверенность заражала, заставляла верить, что мы можем справиться.

Он внезапно сменил тон, став более мягким, почти радостным:

— Смотри, праздники на носу. Давай ты приготовишь для меня что-нибудь особенное? Что-нибудь вкусненькое! Надо же отметить праздники! Как считаешь?

Я посмотрела на него и не смогла сдержать улыбку. Его детская непосредственность, эта вера в то, что домашние традиции могут исправить даже самые тяжёлые моменты, была одновременно трогательной и вдохновляющей.

— Хорошо, Боря, — сказала я, чувствуя, как на сердце становится немного легче. — Что ты хочешь? Булочки с корицей? Или, может быть, печенье, как раньше?

— Печенье! — без раздумий ответил он, глаза снова загорелись. — И горячий шоколад! Как ты всегда делала.

Я рассмеялась. Боря умел заставить меня забыть о тяжести. Пусть ненадолго, пусть на мгновение, но это было так нужно.

— Ладно, будет тебе горячий шоколад и печенье, — сказала я, вставая из-за стола. — Праздники ведь. Надо хоть немного тепла в дом вернуть.

— Спасибо, мама! — Боря поцеловал меня в щеку. — И…

Он не успел договорить. Раздался резкий звонок телефона. Я вздрогнула, и взгляд тут же упал на экран. Имя, которое отозвалось в груди резким уколом. Даниил.

На экране высветилась наша фотография — такая счастливая, такая далёкая. Мы с ним, ещё беззаботные, улыбаемся, а он обнимает меня за плечи. Я её так и не поменяла. Может, из-за лени, а может, потому что всё ещё не могла отпустить.

В носу резко защипало, но я заставила взять себя трубку.

— Да, Даниил, — старалась, чтоб голос звучал ровно и спокойно, а в памяти тот час всплыли глаза полные холода и равнодушия, так контрастировавшие с фото на вызове.

— Анна, чего ты добиваешься? — его голос был холоднее льда.

— Ты сейчас о чем, Даниил? — я вскинула голову.

— Твой адвокат наложил обременение на все счета, — резко выпалил он. — Анна, ты в своём уме?

Я замерла на мгновение, его слова обрушились на меня с силой удара. Но вместо того чтобы дать слабину, я глубоко вдохнула, напоминая себе, что это часть той игры, в которую он сам меня втянул.

— Это разумный шаг, Даниил, — ответила я ровно, с лёгкой ноткой холодности в голосе. — Мы просто защищаем то, что принадлежит мне и детям.

— Детям, да, Ань? Это кому? Боре? Напоминаю, Ань, ты сейчас этими счетами тоже воспользоваться не сможешь!

— О, не переживай, дорогой, у меня есть на что жить до конца суда! — выпалила я мужу. — А вот твоей шлюшке будет сложновато тратить наши семейные деньги!

На том конце повисла напряжённая тишина. Я представила, как он сжимает челюсти, пытаясь сдержаться, чтобы не выплеснуть весь свой гнев.

— Знаешь, — наконец, сказал он, — я даже не удивлен. Молодцы, вовремя подсуетились и ты, и твой сынок. Что ж, Ань, ты всё сама выбрала… — Он замолчал, как будто раздумывая, стоит ли говорить дальше. Но затем его голос прозвучал снова, резче, словно выдавливая из себя слова: — А что касается… Алины. Она поступила честнее всех нас, Анюта.

Я замерла, ошеломлённая этим неожиданным поворотом. Честнее всех нас? Это прозвучало так странно, так неожиданно. Что он имел в виду? Что за игру он затеял на этот раз? Внутри всё напряглось, но я заставила себя ответить ровным голосом:

— Честнее? Ты серьёзно, Даниил? Эта женщина разрушила нашу семью, она…

— Она не врала мне, — перебил он, его голос вдруг стал твёрдым, как будто он давно носил в себе эти слова. — Она не притворялась, что любит, когда ничего не чувствовала. Она не делала вид, что всё нормально, когда всё развалилось. И она… она просто ушла, Ань.

— Ушла? — повторила я, чувствуя, как в голосе начинают прорываться эмоции. — Ты называешь это честностью? Просто уйти, бросить всё — это честно, Даниил? Ты был нужен ей когда был успешен и силен, когда мог дать ей все, что она хотела, а сейчас…. О, она молодец! Найдет себе нового папика! Знаешь, я могла бы сказать, что мне жаль…. Но мне не жаль, Даня. Ты, наконец-то, получил честный урок от судьбы!

У меня кружилась голова от странного чувства эйфории. Правы были и Лика и Боря — не привыкли подобные шлюхи к сложностям, им другое нужно.

Я почти слышала голос Лики, язвительно смеющейся над ситуацией, и видела довольный взгляд Бори, который бы только подтвердил: «Мам, я же говорил.»

— Анна, — наконец произнёс Даниил, его голос стал ниже, но в нём чувствовалась усталость. — Ты так ничего и не поняла. Впрочем, — вздохнул он, — иного я и не ожидал.

С этими словами он положил трубку.

Боря весело улыбнулся мне.

— Мам, похоже… отец уже… сожалеет?

Эти слова ударили прямо в сердце. Неужели? Неужели Боря увидел и почувствовал то, что я пропустила, захваченная злобной радостью, этим почти мстительным удовлетворением?

Я посмотрела на сына, ища в его глазах ответы. Может, он прав? Может, в голосе Даниила действительно звучала нотка сожаления, едва уловимая? Или я так погрузилась в собственные чувства, что просто не могла этого заметить?

— Ты так думаешь? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал спокойно.

— Даже если и так, мам. — твердо ответил сын, — отступать ты не должна. Пусть поймет, что поступать с тобой как он поступил больше не получится. И если… мам… если тебе больно с ним общаться…. Я могу стать твоим представителем. Если хочешь!

Я обняла сына, прижавшись к нему — высокому, как отец, но доброму и мягкому.

— Хочу, Борь, очень хочу!

16. Алина

Прогулка по снегу в туфельках и в мокром платье не прошли даром — я заболела. Заболела сильно, так, как не болела уже лет пять, наверное. Я болью в горле, надрывным кашлем. Все тело ломало и трясло в лихорадке, а когда я падала в сон — меня мучали неясные кошмары.

Я просыпалась на широкой двуспальной кровати с тяжестью в груди, молча глядя в большое панорамное окно. За ним раскинулась заснеженная еловая роща, укрытая белым покровом, такая безмятежная и спокойная. Этот вид раньше меня успокаивал, но сейчас он только подчёркивал, как далеко я от всего этого спокойствия.