Милфа (СИ) - Малиновская Маша

Кажется, будто даже температура в комнате меняется.

За этим следует резкий толчок в спину, и я падаю на кровать.

Первое, что ощущаю — вспышку страха. Но потом понимаю, что игра началась. Еще раз мысленно проговариваю про себя, что я смогу остановить это в любой момент. В любой. Он ведь так сказал, а я ему верю.

Но тем не менее, меня немного трясёт. Но это не страх, не сомнение — это ожидание, опасная смесь предвкушения и подчинения. Я чувствую, как мышцы напрягаются от желания, как сердце стучит так быстро, что кажется, вот-вот взорвется.

Илья стоит напротив, тёмные глаза пылают. Он смотрит так, словно уже распоряжается каждым миллиметром моего тела.

— Снимай, — его голос низкий, вибрирующий, он не спрашивает, он требует.

Я ловлю себя на том, что послушно беру подол платья, стягиваю его через голову. Холодное прикосновение воздуха к разгорячённой коже кажется слишком ощутимым.

Илья одобрительно скользит взглядом по моему телу, но этого мало. Я чувствую, как он хочет большего. Кожей чувствую.

Илья подходит вплотную, его пальцы скользят по моему затылку, затем резко сжимают волосы, заставляя запрокинуть голову назад. Я вскрикиваю, но он только ухмыляется.

— Ты ведь хотела этого, Лиля? — он наклоняется, его дыхание обжигает мои губы. — Или, может, хочешь передумать?

Его тон откровенно издевательский, но в нём есть что-то, что вынуждает меня еще сильнее сжать бёдра в ожидании.

— Нет, — мой голос звучит хрипло, я даже сама себя не узнаю.

Он улыбается — дико, жестко, опасно. Затем становится на колени на кровать сзади, разворачивает меня к зеркалу и ставит так, чтобы я могла видеть нас обоих. Я чувствую, как он касается моей спины, как его руки гладят, дразнят, провоцируют.

— Смотри, — его голос твёрдый. — Не отводи глаз.

Я подчиняюсь. Вздрагиваю, когда он резким толчком врывается внутрь на полную длину и начинается толкаться.

Он двигается во мне на весь размах, его тело горячее, твердое, сильное. Каждое движение — требовательное, доминирующее. Его руки на моих бёдрах, на груди, на шее — он берёт меня, как хочет: то всаживается до корня медленно, то срывается на дикий, животный темп, и я отдаюсь так, будто мне уже нечего терять.

Его поцелуи обжигают, его хватка заставляет чувствовать себя покоренной. Я не знаю, сколько времени проходит, но оно перестаёт существовать, растворяясь в этом пульсирующем ритме.

35

Илья

Ночь в городе тяжелая.

Низкое свинцовое небо давит на крыши, размытые огни фонарей отражаются в лужах. Воздух влажный, липкий, будто дождь никак не может решиться пролиться.

Но мне нравится такое. После душного клуба особенно.

Я стою у окна, приоткрыв створку, и курю. Дым вязкий, густой, заполняет комнату, оседает на коже. На языке горечь.

Телефон в кармане глухо вибрирует, разрывая тишину. Я ждал звонка, поэтому вынимаю его, не глядя на экран, и подношу к уху.

— Да.

— Как продвигаются дела? Есть что предложить? — голос ровный, без лишних эмоций, но я давно научился различать нюансы. Это не вопрос — это проверка.

Я усмехаюсь, откидывая голову назад и затягиваясь. Потом выпускаю дым и отвечаю так же ровно и спокойно.

— Всё выполнено в лучшем виде. Прокурору конец. С тем, что у меня есть, он либо сам уйдет, либо его уберут. Его карьера кончена, а репутация — труп. Ну или будет плясать под дудку, как миленький.

На том конце короткая пауза. Я слышу, как чиркает зажигалка.

— Фотографии?

— Готовы.

— При себе?

— Разумеется. Встречаемся по плану?

— Да. Привези их.

Щелчок — разговор окончен. Я опускаю телефон, докуриваю в пару долгих затяжек и тушу окурок в хрустальной пепельнице. Дым медленно поднимается вверх, извиваясь тонкими лентами.

Тишина после пяти часов программы в клубе кажется оглушительной. Я люблю свою работу, но и контраст с тишиной тоже.

Поворачиваюсь и иду к столу, оставив окно открытым. Беру в руки плотный конверт, держу его пальцами, как сигарету, а потом зачем-то открываю.

Фотографии выпадают веером. Я не тороплюсь их поднимать. Несколько секунд просто смотрю, как они разбросаны по поверхности стола.

Беру одну и переворачиваю лицевой стороной вверх. Провожу пальцем по гладкому покрытию.

На снимке — она. Лиля.

Весь вечер в клубе я видел ее разной. Смущённой, дрожащей, возбужденной, покорной. Я взял ее жёстко, полностью подчинил себе. Она отдалась без остатка.

А теперь смотрю на этот снимок и чувствую… что-то не то.

Какого хера я вообще что-то чувствую? Зачем пялюсь на фотки?

Лиля на коленях, пальцы обхватывают мой член, направляя его в свой пухлый рот. Глаза закрыты, бёдра чуть расставлены. Фото сделано с такого ракурса, что меня не узнать. Это только она — обнажённая, униженная, горящая.

Блять.

Я поддеваю следующую фотографию. Здесь я держу её за волосы, её губы приоткрыты, её тело напряжено от сладкой пытки. Эти кадры могут уничтожить её полностью, разрушить её брак, её семью, её жизнь. Прокурор, узнав об этом, не простит, хоть и сам совсем небезгрешен.

Лиля либо исчезнет, либо ее сотрут в порошок.

Я провожу языком по зубам, собираю фото и засовываю обратно в конверт.

Она мне даже понравилась. Вкусная штучка эта милфа. Как будто и не тридцать пять ей. Нежная, податливая. В первый раз дрожала, вцепившись в меня, но потом… потом уже сама извивалась, сама просила.

Было чертовски приятно сломать ее.

Я чувствую легкий укол сожаления, но тут же отбрасываю его. В мире, в котором я живу, слабость — смертельная ошибка. Я сделал то, что должен был. Что мне поручила семья.

Только не та семья, где батя бросил меня ещё в детстве, а потом вдруг вспомнил. Не та, где дядька прокурор даже не вступился, когда я, ещё буду сопляком, накосячил. По мелочи, но ответил по полной.

А мать ведь просила. Но на её просьбы болт положили.

А Белый, батя моего друга, откликнулся. И да, теперь я с ним. Вот уже десять лет как. И сделал то, о чём он попросил — внедрился, собрал материал, поймал прокурора на крючок. Теперь его либо снесут, либо будут дёргать за ниточки, и он будет плясать под нужную дудку.

Дядюшка слишком сильно насолил нашему сообществу. Белый такое не спускает.

Я запечатываю конверт, запихиваю в куртку и направляюсь к выходу. Щёлкает замок, дверь закрывается за мной. Я спускаюсь по лестнице, выхожу на улицу. Холодный воздух врывается в легкие. Снова хочется курить.

Машина уже ждет. Я подхожу, открываю дверь, сажусь на заднее сиденье.

— Есть? — водитель не оборачивается, но я чувствую его взгляд в зеркале заднего вида.

Я хлопаю ладонью по нагрудному карману.

— Всё здесь.

— Поехали.

Машина плавно трогается с места. Город остаётся за окном, огни мелькают, как сигналы тревоги.

Через десять минут я передам эти снимки и поставлю точку в этой игре.

Лиля….

Она просто пешка. Такая же, как и все.

36

— Белый будет тобой доволен, — хлопает по плечу меня Смагин, личный курьер Белого, и убирает конверт во внутренний карман куртки. — Тебе позвонят, Илья.

— Окей.

Я выхожу из здания, накидываю капюшон на голову и глубоко вдыхаю холодный ночной воздух. Внутри все ещё пульсирует напряжение, будто сжимает рёбра изнутри, не давая дышать. Неприятное, липкое чувство застряло где-то в груди. От него хочется избавиться, но оно не уходит. Я списываю его на усталость, на напряжение последних недель, но внутри понимаю, что дело не в этом.

Проклятая баба.

Я поворачиваю в переулок и решаю пройтись пешком. Машина бы увезла меня за считанные минуты, но мне нужно успокоиться. Очистить голову. Сделать так, чтобы голос Лили, ее стоны, ее срывающееся дыхание не звучали у меня в ушах, когда я закрываю глаза.

Но, чёрт возьми, не получается.

Зажигаю сигарету, делаю глубокую затяжку. Никотин слегка отрезвляет, но этого недостаточно.