Развод. Испеку себе любовь (СИ) - Марс Яна

— Мне пора, — тихо сказала она. — Закваска... хватит на сегодня заметок.

Она взяла куртку и, не оглядываясь, вышла в холодную ночь. Оставив Артёма одного в пустом, освещённом цехе. Оставив несказанными слова и несовершённый поцелуй.

Той ночью она сделала большой крюк, и, прежде чем вернуться к матери, она пошла к своему дому. К дому, который теперь принадлежал Илье. Она села на холодную землю у забора и смотрела на тёмные окна. Там была её комната. Комната её дочери.

Она не могла позволить себе слабость. Ни в бизнесе, ни в чувствах. Потому что за всё приходилось платить. Слишком высокую цену. Цену, которую она, возможно, была не готова заплатить. По крайней мере, сейчас. Пока счётчик тикал, а долг висел над душой, её единственным партнёром мог быть только холодный расчёт. Даже если где-то внутри так хотелось тепла.

Но Аля, не в силах совладать с нахлынувшим горем и чувством вины перед дочерью, с дрожащими пальцами набрала номер Ильи. Тот ответил не сразу, и в его голосе, когда он, наконец, заговорил, слышалась раздражённая усталость.

— Алёна, уже поздно. Соня спит.

— Илья, пожалуйста, — её голос сорвался на надрывный шёпот. — Я всего на пять минут. Она мне звонила, ей плохой сон приснился, она просила, чтобы я пришла...

— И что? — холодно оборвал он. — Ты сейчас примчишься, разбудишь её, и всё только чтобы успокоить свою совесть? У ребенка утром лагерь, пожалей дочь.

— Это из-за совести! — взмолилась Аля, чувствуя, как слёзы душат её. — Она же звонила мне! Она испугалась!

— Знаешь, Аля, — его голос приобрёл ядовито-снисходительные нотки, — ты сама создала эту ситуацию. Ты могла бы быть сейчас здесь, с ней. В тёплой квартире, читать ей сказку на ночь. Но ты выбрала свою пекарню. И теперь вынуждена выпрашивать пять минут у бывшего мужа, чувствуя себя никудышной матерью, которая не может уделить время собственному ребёнку.

Эти слова попали точно в цель, разрывая её сердце на части.

— Вернись, — тихо, но настойчиво сказал он. — Оставь эту дурацкую затею. И всё встанет на свои места. Ты будешь с дочерью каждый вечер. Тебе не придётся вот так... унижаться.

Что-то в Але надломилось. Вся боль, усталость, унижение от его слов и от собственного бессилия вырвались наружу срывающимся криком.

— Да пошёл ты! Пошёл ты к чёрту, ты... бесчувственный, чёрствый ублюдок! Ты просто пользуешься всем этим, чтобы сломать меня!

Она бросила трубку, не в силах слушать больше. Телефон выскользнул из ослабевших пальцев и упал на землю. Аля опустилась на колени рядом с ним, беззвучно рыдая, её тело сотрясали тяжёлые, неуправляемые спазмы. Она плакала от ярости, от беспомощности, от боли за свою дочь и от осознания, что он, как всегда, оказался прав в самом страшном — сейчас она действительно чувствовала себя никудышной матерью. И этот груз вины давил на неё сильнее, чем все долги вместе взятые.

28. Утро после

На следующее утро в цеху пахло не только хлебом, но и невысказанными чувствами. Аля пришла раньше всех, стараясь занять себя проверкой температурных журналов и расчётов. Руки помнили почти-прикосновение, щека — тепло его дыхания. Она чувствовала себя школьницей, сделавшей что-то запретное, и теперь старалась не встречаться взглядом со строгим учителем.

Артём появился в обычное время, но не один, а с каким-то суровым мужчиной в очках — юристом. Он кивнул Але деловым, абсолютно бесстрастным кивком, как будто той ночи не было вовсе.

— Алёна, это Михаил, наш новый юрист. Будет курировать регистрацию ООО и посоветует как решить вопросы с опекой. Вам нужно обсудить список документов.

Они расположились в офисе. Разговор шёл исключительно о процентах, уставном капитале, статьях закона о защите прав детей. Артём говорил чётко, взвешенно, глядя на бумаги, а не на неё. Его отстранённость была оглушительной.

Аля отвечала автоматически, подписывала, куда показывали. Внутри всё сжималось. Он отгородился. Сделал выводы. И, возможно, был прав. То, что едва не случилось, могло разрушить всё, что они с таким трудом строили.

Когда юрист ушёл, Артём задержался в дверях.

— Документы подадим в конце недели. Будь готова к визитам из налоговой. И… держи дистанцию с подругой-блогером. Слишком много эмоций в публичном поле. Опека может трактовать это как нестабильность.

— Вика помогает нам, — попыталась возразить Аля.

— Помощь должна быть управляемой, — парировал он. Его взгляд на секунду стал твёрдым и пронзительным. — Или ты хочешь, чтобы твои личные драмы стали достоянием общественности и поводом для изъятия ребёнка?

Он не сказал это зло. Скорее, констатировал факт. Но от этого было ещё больнее. Он снова был инвестором. Холодным, расчётливым партнёром. А она — проблемным активом, который нуждался в жёстком контроле.

Весь день Аля работала как заведённая, пытаясь загнать подальше обиду и растерянность. Она проверяла закваску, сверялась с Денисом по температуре в печах, звонила Насте по поводу нового заказа на торты. Делала всё, чтобы доказать ему — и самой себе — что она профессионал, а не эмоциональная женщина, которая вот-вот сорвётся.

Вечером, когда она собиралась уходить, её догнал Денис.

— Алёна Игоревна, я… я хочу предложить идею.

— Говори, — устало ответила она.

— Мы могли бы попробовать печь не только хлеб, но и основу для пиццы. Для кафе и пабов. Это стабильный продукт, простой в производстве. И спрос есть.

Идея была дельной. Практичной. Именно такой, какую одобрил бы Артём. Без "души", зато с чёткими перспективами.

— Хорошо, — кивнула Аля. — Тогда даю тебе два дня на рассчеты.

Денис улыбнулся, явно довольный, что его инициатива нашла отклик. Аля же чувствовала странную горечь. Она всё больше делала то, что "надо", а не то, что хотелось. Её мечта о пекарне с "хлебом, пахнущим домом" постепенно обрастала суровыми требованиями рынка и страхом перед опекой.

По дороге домой она заехала к маме. Маргарита Вениаминовна встретила её с пирогом и тревогой в глазах.

— Доченька, ты худая как щепка! Илья звонил, пока тебя не было. Напомнил, что у Сонечки через два дня выступление в лагере — какой-то концерт для родителей. Нужно светлое платьице и белые банты. Ты же не забыла?

Аля закрыла глаза. Конечно, она забыла. Снова. В вихре дел и вчерашнего срыва это вылетело из головы.

— Помню, мам, — солгала она, с трудом выдавливая улыбку. — Всё куплю.

Она сидела на мамином диване, ела тёплый пирог и слушала, как мать ругает соседку. И понимала, что этот простой, обыденный мир — с пирогами, концертами, соседскими склоками — уходит от неё. Теперь она не может отключиться от онлайн-встречи и пойти на кухню, готовить суп на ужин, как было совсем недавно, на ее прошлой работе. Теперь ее мир теперь крутился вокруг вечного страха ошибиться.

Перед сном она проверила таймер. 50 дней 08 часов 17 минут.

Времени оставалось всё меньше. А путь к цели становился всё сложнее. И теперь на этом пути ей предстояло идти одной. Без поддержки, без тепла, без права на слабость. Потому что любая слабость могла стоить ей дочери.

Она легла спать, но сон не шёл. Перед глазами стояло лицо Артёма. Таким, каким оно было той ночью — без маски, усталым, человечным. И таким, каким оно было сегодня — холодным и недосягаемым.

Они оба сделали выбор. Он — в пользу бизнеса. Она — в пользу выживания. И этот выбор пролёг между ними глухой, невидимой стеной. Возможно, самой прочной из всех, что ей предстояло разрушить.

29. Тихий саботаж

Воздух в цеху был наполнен привычным гулом и запахом свежего теста, когда у Али зазвонил телефон. На экране светилось имя поставщика муки, сельхозкооператива «Нива».

— Александр Петрович, здравствуйте! — бодро начала Аля, ожидая обсудить детали следующей поставки.

— Алёна Игоревна, — голос в трубке звучал неловко, почти виновато. — Вот, звоню... Знаете, тут такое дело, у нас планы поменялись. На производстве реконструкция, так что... на ближайшее время приостанавливаем все мелкие отгрузки. Совсем неудобно выходит, понимаете...