Нерушимое доверие (СИ) - Устюгова Вера

Образ для похорон любовницы мужа у меня соответствующий — черное трикотажное платье, черное пальто, платок и очки. Солнечных дней давно нет, но маскировка мне все же нужна. Пусть думают, что это какая-то подружка Юли, которая за темными очками прячет слезы.

В одной руке держу букет белых роз с четным количеством бутонов, другой цепляюсь за Глеба. И присутствие мужчины здорово помогает унять дрожь в теле, которая неожиданно появилась, как только мы зашли на территорию кладбища.

Зимой в таких местах даже страшнее, чем летом. Голые деревья и заснеженные холмики могил. Добавляет жути ветер, который сегодня особенно громко воет. Как будто природа чувствует, что свежая яма вырыта для невинно убитого человека.

— Никогда не был на кладбищах, — отмечает Глеб, когда мы доходим до места погребения и встаем чуть дальше от основной массы.

— Я была, но так давно, что уже забылось.

— Лучше бы мы не приходили сюда.

— Глеб! — восклицаю шепотом, но все же привлекаю внимание какой-то женщины.

— Вы к Юленьке? — тихо спрашивает у меня она. На вид лет шестидесяти или чуть меньше, в простом синем пуховике и хлопковом платочке на голове. От слез у нее опухли и покраснели глаза, но это не помешало разглядеть в ней маму Юли Рудиной.

Никогда не видела эту женщину ранее, но цвет глаз и схожие черты лица сложно не заметить.

— Да, — еле ворочаю языком, чувствуя, как волна стыда и боли накрывает меня с головой. Глеб это тоже чувствует, сжимая сильнее мою ладошку в своей.

— А мы вот, наконец, хороним ее сегодня. Следователь долго тело не отдавал. Все на какие-то дополнительные проверки отправлял, — зачем-то начинает рассказывать мне женщина, пока двое парней устанавливают гроб на специальную стойку. Чтобы каждый мог подойти и попрощаться в последний раз.

Сглатываю ком в горле, когда крышка открывается, и другая женщина убирает белый платочек с лица девушки.

Она такая же белая, как снег вокруг.

— Скажите, как я могу вам помочь? — вырывается у меня.

К гробу тут же образуется очередь желающих, и все, как по команде, начинают плакать.

— А вы откуда ее знаете?

— Мы… — на мгновение теряюсь.

— Мы с женой жили с ней в одном поселке, — спасает меня Глеб.

— Аа, ну хорошо. Это хорошо, — отстраненно отвечает женщина, полностью поглощенная процессией у гроба своей дочери. Она специально пропускает всех вперед. Наверное, хочет попрощаться последняя, — Вы идите, идите. Долго копальщики нас ждать не будут.

Мама Юли подгоняет нас и заставляет встать в эту очередь. И вот тут бурный поток слез догоняет и меня.

Медленными шажочками подхожу все ближе и ближе к телу, намертво вцепившись в руку Глеба. Он смиренно идет рядом, но чувствую, что весь процесс ему мало приятен.

Я понимаю его и не виню за черствость в такой момент. Юля ему была никто, лишь очередная жертва Игоря.

Поэтому, когда приходит моя очередь прощаться, отпускаю руку мужчины и иду к гробу одна.

Юля прекрасна, даже смерть не смогла забрать у нее аристократичные черты лица.

Снимаю очки, наклоняюсь и целую ее в лоб, как это положено у православных христиан. А еще шепчу, глотая слезы:

— Прости меня… прости за все…

Отхожу на ватных ногах, уступая место следующему человеку. Дрожь возвращается с новой силой, в голове начинает гудеть, и я, кажется, теряю ориентацию в пространстве.

День сегодня тяжелый. Ветер, громко орущие птицы, облепившие голые деревья. И все так быстро кружится перед глазами, погружаю в транс.

В какой-то момент Глеб ловит меня и уводит в сторону. Пытаюсь отдышаться и прийти в себя.

— Все, уходим, — грубо говорит он.

— Нет-нет, — мотаю головой.

Все те слухи, что у Юли якобы есть ребенок, которого воспитывает ее мама, не дают мне сбежать с кладбища прямо сейчас. Я должна договорить с женщиной и выяснить, какая помощь ей нужна.

— Нина… — уже ласковее шепчет Глеб, поправляя мне платок на голове.

Трясущимися руками достаю очки из кармана пальто и надеваю их обратно. Итак привлекла достаточно внимания к себе. Не хватало завершить похороны очередным скандалом.

— Давай останемся до конца, — прошу с умоляющим взглядом.

И мы остаемся.

Юлю хоронят, заваливая свежую могилу цветами, и толпа начинает медленно уходить с кладбища в сторону автобуса. Дальше будут поминки, но там мы точно лишние.

Опять беру Глеба за руку и веду за собой к выходу. Вот и все.

Юлю впереди ждет покой, и я очень хочу верить, что ее душа в раю. Моя же душа остается здесь, и она отчаянно хочет дождаться суда над убийцей. Кто бы он ни был.

Идем к машине молча, каждый в своих мыслях. Не знаю, о чем сейчас думает Глеб, я же — вся в предполагаемом сыне Юли.

Существует ли он вправду?

Если да, то я обязана помочь мальчику.

Замечаю маму Юли в стороне от толпы и незаметно подхожу. Женщина сначала меня не видит, обсуждая что-то с сотрудником ритуального агентства. А когда поворачивается, то по ее глазам я понимаю, что узнала. Или кто-то подсказал.

— Не стыдно? — сил ругаться у нее нет, но в голосе явно проступает ярость.

— Стыдно, — честно отвечаю я.

— Тогда скорее уходите и больше не показывайтесь мне на глаза.

— Я хочу помочь.

— Чем? Ваш муж уже все сделал, — горько добавляет женщина.

— У Юли остался сын? — аккуратно все же спрашиваю.

— Внука не трогайте, — резко реагирует она, — Вы уже оставили его без матери.

Женщина разворачивается и уходит к автобусу, оставляя меня у входа на кладбище одну.

— Пошли, Нин.

Киваю и, наконец, позволяю ему усадить меня в машину.

Приехать на похороны не было ошибкой. Теперь я знаю, что у Юли остался сын, и смогу позаботиться о нем. Пусть на очень дальнем расстоянии.

Так будет правильно.

Глава 26

Жена и любовница

Жизнь продолжается, а я все не могу собрать себя по кускам. Те недели тишины и безопасности, когда мы только переехали к Глебу, в прошлом.

Сейчас даже он напряжен и все время задумчив.

Как будто мы оба чувствуем затишье перед бурей. И эта буря грозится снести все, чем мы дорожим.

Уютные вечера и совместные просмотры фильмов в прошлом. Яна продолжает дуться на нас и редко выходит из комнаты. Даже занятия в художественной школе ее больше не радуют.

Ночи, когда мы брали максимум от времени вдвоем, теперь не такие страстные, а скорее нежные, с каким-то отчаянием.

Новый год через несколько недель, и уже пора готовиться к праздникам, планировать каникулы Яны, но я лишь могу оглядываться по сторонам и вздрагивать от любого резкого звука. Особенно если это звонки.

Кажется, что в любую секунду позвонит Семен Павлович и «обрадует» освобождением Игоря.

Возможно, это все глупости и пора прекращать накручивать себя, но по-другому не получается.

Вот и сегодня утро началось с тревожных мыслей. Я кое-как приготовила завтрак, проводила Глеба и Яну, а сама зачем-то отправилась бродить по поселку. Дома, в четырех стенах, стало душно и даже страшно. Большие панорамные окна с видом на лес больше не восхищали. Казалось, что среди деревьев кто-то стоит и смотрит на меня.

Паранойя? Да, но не прислушиваться к своим ощущениям я не могла.

Северная поляна, которая еще в ноябре переживала из-за жестоко убийства по соседству, в декабре стала напоминать такой классический предрождественский поселок из американского фильма нулевых.

Каждый дом будто участвовал в негласном конкурсе на лучшие декорации. Гирлянды горели не переставая, на большой детской площадке уже появилась елка. Эти люди перевернули страницу и продолжают жить, и только я застряла в том ноябрьском дне, когда в наш дом пришла полиция.

Кстати, о доме.

Я не появлялась здесь целую вечность, но ноги сами привели меня к нашему участку. Абсолютно безжизненному и пугающе холодному.

Когда-то здесь жила одна очень крепкая семья, но ложь и измены выжгли все счастье и любовь. Если бы не арест, уверена, Игорь смог бы дожать меня и сделать второго ребенка.