Отмель - Крейг Холли

Сейчас

Их разговор я услышала совершенно случайно. Они даже не подозревали, что я стою в камбузе и готовлю обед детям, нарезая и раскладывая яблоки, виноград и дольки арбуза по тарелке в виде радуги. Но как только до меня через иллюминаторы донесся полувнятный шепот, я тотчас отвлеклась от фруктов и перевела взгляд на две пары обуви, загораживающие вид на море. На палубе горит приглушенный теплый свет, озаряя потрепанные парусиновые туфли Чарльза. Трудно разобрать слова, когда шумит мотор, а волны хлещут о борт, но мне удается уловить фрагменты пьяного разговора мужа со шкипером. Туфли то исчезают из вида, то появляются вновь. Похоже, оба собеседника едва стоят на ногах. К тому же качка усиливается, что заметно даже здесь, на камбузе. Меня шатает, я то и дело отклоняюсь от разделочной доски.

Я знаю, что мужчины пьяны, потому что Чарльз разговаривает в несвойственной ему манере. Будь он под кайфом, слова пулями вылетали бы у него изо рта, как, например, вчера вечером и сегодня утром. Тогда голос звучал ясно и четко, язык отскакивал от зубов, чеканя каждое слово, а вот сейчас заплетается. Чарльз грубо обзывает Матео мразью и сукой. Ему вторит Скотт – чуть тише, но я слышу и его. Шкипер кашляет, распространяя вокруг себя облако дыма. Они курят и беседуют, а яхта движется вперед на автопилоте.

Диалог становится то громче, то тише, как плохо настроенный радиоприемник, и я закрываю глаза, чтобы разобрать как можно больше.

– Если он узнает, нам хотя бы удастся… – говорит Чарльз.

– А что будет со мной? – спрашивает Скотт.

– Вернешься домой. Никто и не… – бормочет мой муж. – … Придется с ним договориться.

Голоса ненадолго стихают, а затем я отчетливо слышу, как Чарльз рассказывает Скотту об острове недалеко от Квинсленда, о Матео, который знает, что мы в море, но не знает, где именно, и уже отправил за нами своих людей. Имя Джека в разговоре не всплывает ни разу.

Раздается кашель, воздух снова наполняется табачным дымом, и Скотт что-то бубнит о шторме и лодке поменьше. После этого туфли окончательно исчезают из виду, и я раздосадованно прикусываю губу. Яхту захлестывает огромная волна, меня отбрасывает назад, и я врезаюсь спиной в шкафчик, дверцы которого ходят ходуном. Арбузные дольки и виноградинки соскальзывают с доски и падают на пол. Сомневаюсь, что алкоголик и наркоман способны ответственно управлять судном. Вернувшись к разделочной доске, я поднимаю фрукты с пола и выпрямляюсь, держась за столешницу. Знаю, Кики и Куп напуганы.

Надо поскорее их успокоить. Но глаза неотрывно смотрят в иллюминатор, оценивая расстояние до берега, и вглядываются в крошечные пятнышки света, которые становятся все меньше по мере того, как нас уносит в открытое море. Прощай, цивилизация. Время от времени волна черным занавесом скрывает огни австралийского побережья. Они пропадают, будто их и не было. А я замираю и жду, что вот-вот увижу их снова, когда яхта вынырнет из очередной глубокой ямы. Наконец берег вновь появляется в поле зрения, и могу поклясться, что он стал еще дальше и меньше. И хотя дети наверняка напуганы и надо их успокоить, я продолжаю стоять и смотреть вдаль, не в силах оторвать взгляд от этого крошечного мира, от сияющих огоньков.

Яхта кренится и качается на волнах. Мы едим фрукты, уставившись в большой экран. Кики в новой розовой пижаме, а Куп в тапочках, которые ему велики. Чарльз вернулся с пятью огромными сумками. Но дезодорант с кокосовым ароматом и кружевные трусики совсем меня не обрадовали. Напротив, живот так свело от тяжелого, гнетущего страха, что я чуть не лишилась дара речи.

Кики и Куп тотчас распотрошили сумки, визжа от восторга при виде купальников, ласт и очков для подводного плавания. А я едва не вышвырнула все это барахло за борт. Чарльз купил вещи не только первой необходимости, а значит, домой мы вернемся нескоро. Эти сумки символизируют нашу новую жизнь. Никому ведь и в голову не придет отправиться на остров без кокосового дезодоранта, кружевного белья и купальников. Я смотрю на трусики, скомканные на ковре, словно кто-то швырнул их туда в пылу страсти. Чарльз, наверное, спит и видит, как я буду в них расхаживать. Даже Кики, доставшая мое новое белье из сумки, все поняла, потрясла им в воздухе и весело заулюлюкала. А я покраснела и с трудом подавила желание юркнуть в спальню и громко хлопнуть дверью, точь-в-точь как сгорающий от стыда подросток.

Чарльз явно планировал запутать преследователей. Если бы он купил джемперы и шапки, я бы подумала, что мы направляемся на юг. Но ласты и очки… Куда он нас тащит?

Отвези меня домой, хочу закричать я. Отвези меня к Джеку, в нашу новую жизнь. Верни мне мой кабинет. Верни вчерашнее утро, мои угги и джемпер с капюшоном. Если бы я знала наперед, чем обернется дело, то не раздумывая обратилась бы в полицию, выложив все как на духу. Ну почему, почему я не подошла к женщине-детективу, которая стояла у дома Ариэллы? Зачем забрала детей из школы?

Я невольно всхлипываю, и в горле застревает кусочек соленого попкорна. Грудную клетку раздирает кашель, и Кики поднимает на меня глаза. Блики от телевизора окрашивают ее лицо в синий цвет.

– Все хорошо, мамочка?

Я киваю и прочищаю горло. Хуже всего, что приходится врать дочери в лицо.

Чарльз и Скотт еще не вернулись. Взглянув в иллюминаторы, я не вижу береговых огней, поэтому встаю и, держась за перила, иду на главную палубу. Ветер яростно дует в лицо и треплет волосы, налетая неистовыми порывами, от которых пересыхает во рту. Я снова вижу их – огни большой земли. Они далеко позади и уменьшаются с каждой минутой. Проблески здравого смысла, которых больше нет.

Неделю назад

Красные бархатные шторы пропахли сексом, человеческими испарениями и одеколоном. Вот о чем я думаю, когда мы проходим сквозь них и оказываемся внутри. Сколько чужих ДНК хранят в себе обои, бархат кабинок, деревянная обшивка… Здесь так мерзко, что у меня перехватывает дыхание. Я замираю как вкопанная, резко останавливаю Трейси, идущую впереди меня, и тяну к себе. Мне нужна передышка. Все в этом злачном месте – пошлая музыка, темные уголки и запахи, исходящие от укромных, спрятанных за шторами ниш, – пронизано сексом. На сцене две обнаженные стриптизерши развлекают публику, извиваясь на шесте друг над другом. Длинные наращенные волосы парят в воздухе, кружатся и скользят по телам обеих.

Мужчины всех видов и размеров и даже несколько женщин наблюдают за их выступлением, сидя за небольшими столиками, озаренные тусклым светом красных ламп. Атмосфера кажется мне чуждой, но интересной. А вот Трейси, похоже, все нипочем.

– Займи нам вон тот столик, а я возьму себе чего-нибудь выпить, – говорит она, указывая на свободную кабинку между двумя другими, где сидят посетители. В правой устроились невеста с подружками. Рядом с ними мне будет вполне комфортно. А в левой – парень с девушкой, целующиеся так страстно, что я невольно вспоминаю о Джеке. Влюбленным плевать, что они здесь не одни. Их языки сплетаются, руки парня путешествуют по груди и лицу подруги, а она обнимает его за плечи и гладит между ног. Отвернувшись, я направляюсь в пустую кабинку.

Мимо проплывает полуобнаженная официантка, неся поднос с дорогим шампанским и карамельным ликером со льдом. От нее исходит приторный аромат клубники и ванили под стать ее огненно-рыжим волосам. Клубничный запах здесь буквально повсюду. Не исключено, что Матео намеренно заставляет сотрудниц пользоваться одинаковым парфюмом.

Запахнув меховое пальто, я захожу в кабинку. Тут царит укромный полумрак, чему я только рада. Не хотелось бы попасться на глаза Матео, если он сейчас здесь. Пытаюсь опустить лампу пониже, но она намертво прикручена к деревянному столу. Трейси в баре, с ней уже флиртует какой-то посетитель. Она улыбается и болтает с ним, заказывая себе выпивку. Тем временем я сканирую взглядом толпу, высматривая Матео. В кабинках напротив собрались компании мужчин. Клиенты приватных ниш постоянно сменяют друг друга. Время от времени из-за штор высовываются чей-то локоть или нога. Наверное, там исполняют эротический танец, а может, происходит и что-то погорячее. Я сглатываю и чувствую, как толкается ребенок.