Когда она влюбляется (ЛП) - Сэндс Габриэль

И, говоря "тяжело", я имею в виду, что он вызывал во мне желание убивать.

Кто, черт возьми, мог поднять на нее руку? Вэл сказала, что это не мог быть их отец, но кто еще? Даже если Гарцоло не делал этого сам, кто-то мог сделать это по его приказу.

Или, может быть, поблизости бродит человек со смертельным желанием.

Ну, неважно. Я узнаю, кто это был, и заставлю их заплатить. Теперь, когда я здесь, никто не тронет и волоска на ее голове.

— Так куда ты идешь? — спрашивает она меня, пока мы идем к выходу.

Ах, да. Она не знает, что я остаюсь с ними.

Я ухмыляюсь. — Полагаю, через несколько комнат.

Ее шаги замедляются. — Ты остановился... в нашем доме?

— Где же еще мне остановиться, как не в семье?

Ее глаза становятся широкими и обеспокоенными. — Ты не моя семья.

— Я двоюродный брат Дамиано. Он твой шурин. Мы семья, Персик.

Хотя то, что я хочу с ней сделать, явно не семейное.

Ее рука вырывается и обхватывает мое обнаженное запястье. — Папа разрешил тебе остаться с нами?

Мой взгляд падает на то место, где она прикасается ко мне. Она тут же отпускает руку, и на ее щеках появляется румянец. — Извини. Я просто в шоке.

Тебе никогда не нужно извиняться за то, что ты ко мне прикасаешься. Эти слова вертятся у меня на языке, но я их сдерживаю. — Не волнуйся. Он меня ждет.

Водитель Гарцоло ждет нас на улице в черном Suburban. Он представился мне как Армандо Витале. Судя по их отрывистым приветствиям и настороженному выражению лица, Джемма его знает, но не очень хорошо. Я ищу хоть какой-то намек на страх и не нахожу.

Тем не менее, он мне сразу же не нравится. Без особых причин. Просто его вибрация.

— Твой отец просил передать тебе, что я буду обеспечивать твою безопасность до свадьбы, — говорит Армандо. Наверное, тех двух парней, которых они привезли на Ибицу, уволили за то, что они больше времени проводили, попивая вино из коллекции Дамиано, чем присматривая за девушками.

— Ты давно работаешь на Гарцоло? — спрашиваю я.

— Около года, — говорит он, похлопывая по карманам в поисках зажигалки.

Год? Это ничто. Не может быть, чтобы он был их человеком. Если угадать, то это чей-то никчемный кузен, который последние несколько десятилетий не справлялся со своими обязанностями и умолял взять его сюда.

Мы добираемся до Манхэттена, где, несмотря на поздний час, толпы машин застряли в медленном движении. Все сигналят друг другу, как будто это ускорит движение.

Я провожу ладонью по своей бороде. Ее давно пора подстричь. — Это место - зоопарк.

— Ты много времени здесь проводишь? — спрашивает Джемма.

— Нет. Только несколько коротких поездок.

— Так ты никого не знаешь?

— У меня есть несколько знакомых.

Вообще-то, только один.

Я уже договорился с ним о встрече, благодаря Калу Парасирису, греку, который руководит своей собственной версией Cosa Nostra в крошечной деревушке на Крите. Зоряна? Зониана? Я всегда путаю название этого места. Кал был одним из наших поставщиков оружия в течение многих лет, и у него есть двоюродный брат, Оррин Петраки, здесь, в Бруклине, который управляет тем, что они называют "Греческой командой". Кал говорил о нем как о мелкой рыбешке в большом пруду, но если я что-то и знаю о греках, так это то, что они - барыги. Я попытаюсь попросить Оррина помочь мне выяснить, что на самом деле происходит с Гарцоло.

Это все, что я успел сделать в плане выполнения задания, которое дал мне Дамиано. Не так уж много, но это лучше, чем действовать наобум.

Джемма больше не задает вопросов. Она смотрит в окно всю оставшуюся дорогу, ее кожа бледная.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, когда машина останавливается. Мы уже в Нью-Джерси, в районе, расположенном прямо на берегу реки Гудзон. Улицы выстроились плотными рядами голых ветвистых деревьев и толстых сосен. Наверное, летом здесь красиво.

Она говорит: "Просто устала", но это неправда. Ее поведение изменилось, когда мы вышли из самолета. Она стала меньше, от нее практически не исходит беспокойство.

Это заставляет меня задуматься.

Мы выходим из машины, и, черт побери. На улице ледяной холод.

Я плотнее натягиваю на себя куртку. Гребаный февраль. Это, наверное, самый худший месяц для пребывания здесь.

Дыхание сбивается, когда я рассматриваю стоящий передо мной дом из красного кирпича. Огромный, в три этажа, с множеством арочных окон. Он выглядит традиционно. Справа - отдельный гараж, рассчитанный, по крайней мере, на шесть машин, слева - теннисный корт.

Ветер усиливается, и меня пробирает дрожь. — Господи Иисусе!

— Не привык к такому?

Я взглянул на Джемму, которая встала рядом со мной. Лампы на фасаде дома рассеивают свет по ее румяным щекам. Кажется, она переносит эту температуру гораздо лучше меня, несмотря на то, что на ней только толстовка.

— Мы можем зайти внутрь? — спросил я сквозь стучащие зубы.

В ее глазах мелькает веселье. — Такой ребенок.

— Скорее, я хочу когда-нибудь родить детей, но не смогу, если у меня здесь отмерзнут яйца.

Это вызывает у меня смех. — Пойдем. У меня есть ключ.

Как только мы вошли внутрь, я вздохнул с облегчением. Намного лучше. Никогда еще я не была так благодарен за отопление.

Мы стоим в парадном фойе, из которого открывается большая гостиная с потрескивающим камином. Справа - лестница, ведущая на второй этаж, слева - кухня.

Армандо входит следом за нами и открывает прикрепленный к стене неглубокий шкафчик. Внутри - ряд крючков с висящими на них ключами. Он цепляет ключи от машины на пустой крючок и закрывает шкаф.

Мы проходим примерно четыре шага, когда из тени появляется мать Джеммы. Она закутана в длинный домашний халат, а ее волосы завязаны в косу. Можно подумать, что она бросится обнимать недавно заболевшую дочь, но вместо этого она лишь окидывает Джемму критическим взглядом.

Я слышу, как Джемма задыхается. — Мама.

Пьетра некоторое время рассматривает Джемму, а затем целомудренно целует ее в щеку. — Ты выглядишь ужасно.

— Это было долгое путешествие.

— Твой отец хочет поговорить с тобой.

Плечи Джеммы напряглись. — Я очень устала. Может быть, это подождет до завтра?

Пьетра покачала головой. — Иди, Джемма. Он не спал и ждал тебя.

Я скрежещу зубами. Ноги Джеммы едва держат ее вес, и она все еще слаба после болезни.

— Мама, пожалуйста.

Любая нормальная мать отступила бы, но я начинаю понимать, что Пьетра далеко не нормальная. Когда она открывает свой поганый рот, чтобы возразить, я вмешиваюсь.

— Миссис Гарцоло, доктор велел Джемме не напрягаться в течение следующих нескольких дней. Сейчас уже час ночи. Ей нужно прилечь и немного отдохнуть.

Обе женщины смотрят на меня, одна с осторожной благодарностью, другая с раздражением.

Не нужно быть специалистом по чтению мыслей, чтобы понять, о чем думает Пьетра. Я нахожусь в ее доме, и не я устанавливаю здесь правила. Но я удерживаю ее взгляд, бросая вызов, чтобы она высказала эту мысль.

Мне плевать, где мы находимся. Благополучие Джеммы - мой приоритет, и я не собираюсь позволять ее матери вести себя как дрянь.

Наступает долгая пауза, прежде чем Пьетра наконец говорит: — Завтра первым делом. Иди в свою комнату, Джемма.

Ее глаза сужаются на мне. — Он поговорит с тобой прямо сейчас.

У меня возникает искушение сделать замечание по поводу их дерьмовое гостеприимства - мы едем уже почти пятнадцать часов, - но я сдерживаюсь. Я знал, что меня не собираются встречать с распростертыми объятиями. Гарцоло принимает меня только по долгу службы.

Джемма на мгновение смотрит на меня, почти извиняясь.

Я пожимаю плечами. Ей не за что извиняться.

Я не успеваю пожелать ей спокойной ночи, как Пьетра жестом приглашает меня следовать за ней и уводит.