Желая добиться максимального эффекта разорвавшейся бомбы, достаю телефон и, будто с моста в реку прыгаю, выкладываю на своей страничке в соцсети фотографию, где мы сидим в обнимку с Русланом Германовичем.
Заботит ли меня в этот момент моя репутация?
Нет.
Тот, чьим мнением я всегда дорожила, дедушка умер. Единственный после дяди близкий человек — муж — предал. А остальные... не нашла я среди знакомых супруга тех, к кому бы прониклась симпатией или дружескими чувствами, чье мнение бы меня волновало. А коллеги — вот уж кому все равно на мою личную жизнь. Главное, чтобы я вовремя выполняла свою работу и не сгружала ничего на них. Так, о чем печалиться?
Волнует ли меня репутация Романа?
Дважды нет.
Он сам себя измарал, выбрав вместо семьи любовницу.
Переживаю ли я за Руслана Германовича?
Тут правильней будет переживать за смертников, которые осмелятся сказать ему в лицо хоть слово против. Уверена, таких не найдется.
— Нравится?
Раздавшийся справа голос заставляет сосредоточится на фотографии, у которой я замираю, задумавшись.
— Да. Потрясающе, — отвечаю чистую правду, поворачиваясь к незнакомцу.
Да так и застываю, забывая закрыть рот Молодой мужчина, начавший со мной разговор, один в один похож на изображенного на фото. Хотя что там видно, на снимке?
Всего лишь глаза. Но такие выразительные. Восторг Ярко-синие, опушенные черными-черными густыми ресницами. Остальное закрыто арафаткой.
— Это же вы?
Тыкаю пальцем в полотно.
— Я. Хотя кроме вас никто не догадался, — признается модель, по-доброму усмехаясь. — Глеб вынудил, давай да давай сниматься, пришлось соглашаться.
— Глеб... это Гаревич?
— Да, мой двоюродный брат фотограф и организатор этого всего. А я — Раф. Рафат.
Сама не замечаю, как пожимаю протянутую руку и без труда поддерживаю беседу с еще пять минут назад незнакомым человеком. Шучу про звездность, выпытываю про желание повторить опыт съемки. После отходим к другой фотографии, где изображена мужская спина и большая татуировка скорпиона на плече.
— Тоже вы?
— Да. Могу подтвердить, — темная бровь вопросительно-игриво взлетает вверх, а под белоснежной рубашкой перекатываются литые мускулы.
— Спасибо, не надо, поверю на слово, — смеюсь, качая головой.
— Арина, тебе пора прощаться. Мы уходим, — голос, от которого по спине пробегает ледяная поземка, заставляет застыть, а потом медленно развернуться.
— Добрый вечер, Владислав, — смело встречаю злой темный взгляд. — Мне кажется вы что-то путаете. Я никуда не спешу. Тем более, с вами.
Отступаю на шаг, когда Измайлов сокращает расстояние и предпринимает попытку взять меня за плечо.
— Ц-ц-ц, — щелкаю языком и предупреждаю сощурившись, — не нужно меня хватать.
Я разрешение не давала.
— Нам нужно поговорить, — звучит в приказном тоне.
Самомнение Владислава зашкаливает. Хотя и мое не отстает.
— Я так не думаю.
— Арина, неужели это тот, из-за кого я только что получил отказ обнажиться? — Раф Гаревич, уловив общее напряжение, безобидной шуткой пытается его сбить, но тем самым лишь элит Измайлова.
— Ты. Еще Кто. Такой? - переключается компаньон моего мужа на загораживающего меня плечом парня. — Исчезни отсюда.
От Измайлова полыхает такой лютой злобой, что хочется отшатнуться. Но новый знакомый оказывается стойким и смелым.
— Нет.
Произносит он одновременно с моим.
— Рафат никуда не пойдет, пока.
— Пока я с ним не познакомлюсь, — заканчивает фразу четвертый голос. Тот самый который по большей части язвительно-ленивый и насмешливый.
Но в этот момент иной... не скрывающий угрожающих вкрадчивых ноток.
— Руслан, — имя без отчества получается выдохнуть очень легко, как и не издать ни одного протестующего звука, когда наглая пятерня в четвертый по счету раз за вечер по-хозяйски ложится на мою талию, а потом сползает ниже.
— Ариш, тебя ни на минуту нельзя одну оставить, — сетует как ни в чем не бывало Арбатов, но при этом смотрит жутко.
На Измайлова так, будто примеряется, с чего начнет его расчленять.
Гаревичу, как ни странно, тоже перепадает внимательный прищур. Хотя, нет, еще короткое, но крепкое рукопожатие.
А вот дальше внимание достается мне. Тяжелое. Как и рука, которая перехватывает мою ладонь и утягивает за собой.
— Арина, мы с тобой о чем договаривались? Помнишь ещё или уже забыла? —порыкивает Руслан Германович.
При этом мы идем прогулочным шагом, создавая видимость милой беседы.
Тело прошивает нервной дрожью. Рано я радовалась, что пережила самое дурное, когда отделалась от Измайлова. Кипящий злобой Арбатов — вот что на самом деле жутко.
— Помню. Во всем слушаться, — выдаю без запинки, желая не рисковать быть прошитой насквозь молнией графитовых глаз. — И я слушаюсь.
— Уверена? — перебивает Сатана, не позволяя договорить. И столько всего кипит в его голосе. раздражение, злорадство, пренебрежение, сарказм, что дурно становится. — Запомни, Арина, если хоть намек где-то проскочит, будто мне изменяет моя же любовница, я разозлюсь... сильно... так сильно, что тебе не понравится, — Арбатов поднимает руку и проводит костяшками пальцев по моей скуле. — Запомнила?
На губах улыбка, а в глазах стылый лед. От жуткого напряжения появляется стук в висках, давление скачет, головная боль нарастает.
— Да, запомнила, — отвечаю, стараясь не показывать, что творится в душе.
— Надеюсь, твоя память длиннее, чем у рыбки, - язвит, прижимая к своему литому телу. - Больше ни на шаг от меня не отходишь.
Сжимаю зубы до скрипа и киваю, старательно выдавливая из себя приветливость и счастье.
Честное слово, стараюсь. Но Арбатову, кажется, снова что-то не нравится, потому что напряжение его так и не отпускает.
26.
— Что случилось?
Не знаю, каким радаром Руслан Германович улавливает, что мне нехорошо, но действительно этот момент просекает.
— Голова болит, — юлить в таком вопросе не вижу смысла. Тем более по опыту знаю, что пережидать — не вариант, нужны таблетки.
— У тебя есть обезболивающее?
— Да, в сумочке, — взмахиваю клатчем.
— Хорошее?
— Мне помогает.
— Так в чем дело? Прими. Воды сейчас принесут.
Не успеваю отказаться, как расторопный официант выслушивает пожелание моего спутника, кивает и растворяется в толпе.
— Помнится, вы велели не отлипать и улыбаться, всё это время я четко выполняла распоряжение.
Мигрень отключает страхи и включает язвительность. И даже сверкающие искры в темных провалах радужки ничего не меняют.
— Это не повод доходить до маразма, — парирует Сатана, вглядывается в мое лицо и сердито добавляет. — Ненормальная, у тебя сосуды в глазах полопались.
— Знаю. Капли тоже есть.
Еще раз взмахиваю спасительной сумочкой и с затаившейся в уголках губ улыбкой наблюдаю за злобно пыхтящим господином Арбатовым. Это он не в курсе, что мигрень — моя вечная спутница, вот и злобствует, тем самым маскируя тревогу.
Интересно, если б знал, что такая проблемная, еще бы в начале вечера придушил?
— Сейчас таблетку примешь и домой поедем, — рыкает мужчина, поглаживая по спине.
Странное сочетание язвительности и заботы подмывает держать злого монстра в тонусе.
— В санузел-то можно одной сходить? — подкалываю, наблюдая, как официант со стаканом воды на подносе сайгаком несется в нашу сторону.
— Не беси, Арина, дождешься. Выпорю.
После обещания не оставить от меня и мокрого места, если разочарую, последняя фраза должна бы насторожить. Вместо этого вызывает приступ дикого хохота.
— Я БДСМ-игры не уважаю, — парирую прежде, чем успеваю обдумать ответ и уткнувшись в мужское плечо, тихо ржу.
— Язва, — припечатывает:
Но как-то особо, по-доброму.
— Говорю же — мигрень.
Вместо одной таблетки принимаю сразу две. Чтобы наверняка подействовало.
