Пристойное поведение (СИ) - Вечная Ольга

Я хочу готовить для него завтраки, обеды и ужины.

Хочу делать ему маленькие приятные сюрпризы.

Хочу о нем заботиться. И, о Боже, безумно хочу заниматься с ним любовью. И чем больше времени мы проводим вместе, тем сильнее я понимаю, что счастлива только когда он рядом или пишет. Каждый день немножко счастлива. Иногда пару часов, когда-то — всего несколько минут. Жизнь любовницы, без пяти минут шлюхи, не подразумевает большего. В прошлую субботу, читая от него сообщение: «Выходи со мной покурить. Покажешь «Достоевского»? Соскучился по красивым сисечкам», — я поняла, что бесповоротно влюбилась. Села на диван и горько заплакала, потому что виновата сама с первой до последней секунды. И единственный мой шанс выжить — если Ксюшин ребенок окажется не его. До этого момента — я всего лишь развлечение. Влюбленная, потерявшая всякий стыд и здравый смысл идиотка, мечтающая о том, чтобы женатик ради нее бросил семью и изменился.

* * *

Нетрудно догадаться, что, будучи двадцатичетырехлетней самодостаточной женщиной, которая несколько лет живет одна, я являюсь большим фанатом многосерийных фильмов. Одновременно смотрю три-четыре разных, редко меньше, поэтому искушение прикоснуться к «святому» приобрело сокрушительные масштабы. И вот он почти согласился. Почти-почти. Немножечко осталось дожать, и Математик возьмет меня на запись!

Пятница, шесть вечера. Сижу в машине рядом с ним, пока Озерский болтает по телефону с кем-то по работе, затаилась, сердце колотится от предвкушения. И вообще потому, что он рядом, сам позвонил, сам приехал. По обрывкам разговора можно сделать вывод, что продюсер утвердил какой-то проект, за который никто из сценаристов не хочет браться, и вот его перекидывают друг другу, ища жертву, которой Егор становиться не намерен точно. На улице жарко, а в салоне — потрясающая прохлада, я направляю на себя поток охлажденного воздуха и блаженно прикрываю глаза. Счастье длится недолго — пока я пребывала в темноте и неге, Егор зачем-то отрегулировал подачу так, чтобы дуло куда угодно, но только не на меня. «Простудишься», — шепчет тихо, зажав рукой микрофон, затем снова возвращается к разговору.

— Ты же понимаешь, что это не моя тема. Ну какие школьники, Лев Семеныч, я понятия не имею, чем живут современные детишки. Давай я представлю тебе очередной проект на тему «вечно молодой, вечно пьяный»… Такая тема всегда хорошо продается… Да знаю я. Деньги- деньги-деньги, да, но… конечно, я буду на совещании в понедельник, но вряд ли… Нет, я могу пофантазировать, написать объемный синопсис, но сами увидите, что… Ладно, понял, до понедельника.

— Новая работа? — спрашиваю.

— Ага, от которой никак не откреститься. Каналу вдруг срочно понадобился русский вариант «Стыда» или «Молокососов», но что-то не уверен, что мне стоит поручать писать проект культа поколения.

— Почему?

Пару мгновений он смотрит на меня как на сумасшедшую.

— Писать для детей и подростков в сотни раз сложнее, чем для взрослых, — Егор, не торопясь, ведет машину, следуя знакомым курсом — в наш район. — На авторе якорем висит ответственность, потому что двенадцать-шестнадцать лет — это самый возраст становления личности, деткам нужно вбить основы морали, чтобы они не превратились в скотов и не загубили свои жизни какой-нибудь нелепой фигней, но при этом подать так, чтобы было остро. Не скучно. Цепляло, понимаешь? Дать им то, в чем нуждаются. Самый возраст страдашек, самоубивашек на пустом месте. Это не моя целевая аудитория.

— А какая твоя?

— А ты угадай.

— Эм, подозреваю, что твоя публика — искушенная. Та, что уже устала от жизни — распутной или, наоборот, скучной-бытовой. Предпочитает комфорт, но жаждет, чтобы ее удивляли.

— В точку. Мои зрители отпахали полдня на работе, выучили с детьми уроки, помастурбировали в ванной или, в лучшем случае, занялись быстрым привычным сексом с партнером, и устроились перед телеком. Они хотят видеть перед собой красивую картинку, шикарных женщин с сиськами, которых любят без памяти, а также мужиков, которым дают абсолютно все по щелчку пальцев.

— Вау. Таких мужиков, как ты?

Он смеется.

— Ну, положим, мне «дают» не абсолютно все. Одна женщина пока упрямится.

— Ого! У нее, наверное, кто-то есть? Может, она влюблена?

— Нет, это как раз таки не проблема, — говорит важным тоном, и я закатываю глаза. — Все намного, намного хуже.

— Ты не в ее вкусе? — спрашиваю с наивными интонациями. Егор включается в игру, кладет лапу на мое бедро. — Не наглей, Озерский.

— Перепутал, — перемещает ее на рычаг переключения передач. — Нет, я уверен, что она от меня без ума.

— Так в чем же дело?

— Я думаю, она боится.

— Чего же?

— Всего. Мнения людей, меня, своих тараканов.

— У нее дома водятся тараканы?! — восклицаю в притворном ужасе, пытаясь свести разговор в шутку. Мне не по себе. Слишком опасная, скользкая тема. О чувствах с Егором я говорить точно не собираюсь.

Впрочем, намек он понимает, бросает на меня довольно долгий внимательный взгляд, который может себе позволить, пока стоим на светофоре, затем возвращается к дороге. Рукава его рубашки, по обыкновению, закатаны почти до локтей, некоторое время я рассматриваю красивые часы на его запястье. Интересно, он сам их выбрал или подарок жены? Дарить часы — к разлуке, интересно, верит ли Озерский в приметы?

Волоски на его руках кажутся темнее, чем на голове, но в точности такие, как на груди. Их много на предплечьях и в достатке на тыльной стороне ладоней, есть даже чуть-чуть на фалангах пальцев. Мужские большие, загорелые руки, так сильно отличающиеся от моих — светлых и гладких. Выглядят безумно сексуальными. Я немного краснею. Мой прошлый парень в этом плане походил на девчонку, тестостерона — едва ли, зато море необоснованной ревности и глупости! Таких мужчин, как Егор, в моей жизни еще не было. Внешне он совсем не похож на тонкокостного утонченного Велиара, мой демон — лучше.

— О чем задумалась? — спрашивает Математик.

О том, что ты красавчик.

— Да так, сегодня тяжелый день, очень много грустной работы.

* * *

Некоторое время мы едем молча, я уж и забыла, о чем шла речь, поэтому не сразу отвечаю на его вопрос-просьбу: «Расскажешь?». За окном пробрасывает дождик, но это, к сожалению, никак не спасает от давящей духоты. С тоской провожаю взглядом мороженщика, торгующего на тротуаре. Егор включает дворники.

— Эм, про работу? — спрашиваю и получаю в ответ кивок. — Нет, не хочу портить настроение.

— Милая соседка, я в курсе, что люди умирают. Всех возрастов и национальностей. Вряд ли меня этим можно шокировать. Ты, между прочим, делаешь важное дело, зря смущаешься, — я кивнула, соглашаясь. Но ему этого, видимо, показалось мало. — Вероника, ты не виновата в том, что у людей случается беда, ты просто помогаешь им пережить тяжелое время. Представь, что таких фирм, как твоя, не было бы? Ритуалы нам необходимы, чтобы в пограничной ситуации сберечь рассудок.

Я молчу. Понимаю, что нужно что-то ответить, но мне просто хочется продолжать его слушать.

— Кроме того, я видел, как ты работаешь. Не грузишь людей лишней информацией, не путаешь и не заставляешь выбирать между миллионом вариантов, а я полистал каталоги в твоем офисе — вот это разнообразие! Ты быстро определяешь, что нужно в данной ситуации, кому- то скромный вариант, кому-то с шиком. «Все сделаем», — и действительно делаешь после этого. Люди тебе благодарны.

— Я копирую дядю, стараюсь сохранить принципы его работы. Он всегда выглядел безукоризненно, но одинаково блекло, понимаешь? Без изюминки. Чтобы не бросаться в глаза, не вызывать эмоций. Наверное, на это перестроиться было сложнее всего. Тогда, сразу после школы, я ощущала себя яркой, во мне было столько энергии! Я мечтала ослеплять, привлекать внимание, выделяться. Пришлось учиться искусству быть незаметной.