Лицо с обложки - Белкина Юлия

Он брезгливо отстранил ее тростью.

— Все! — крикнула девица. — Я все сделала, ты все получил! Теперь я хочу отсюда уйти. Отпусти меня.

Райман усмехнулся. Губы у него были широкие, мягкие, и, когда он улыбался, на худых смуглых щеках прочерчивались красивые вертикальные складочки.

— Ты же обещал! Я же все сделала, что ты сказал! — закричала девица, хватая Раймана за лацканы пальто.

Он стряхнул с себя ее руки, как макароны. Девица упала на пол, но вскочила с кошачьим проворством и на коленях поползла к Райману. Зашептала, унизительно заглядывая ему в лицо:

— Йорг, ты ведь получил взамен двоих, как хотел. Я нашла тебе двоих, Йорг, теперь ты должен меня отпустить. Мы же договорились. Ты сам предложил!

Райман улыбнулся еще шире и, взяв девицу за кромку низкого декольте, подтянул к себе. Она быстро поползла вперед на коленях. Райман ее толкнул — она шлепнулась на пол, изумленно захлопала глазами.

Бритоголовый заржал, Родственник захихикал. Гомункул раздраженно пожал плечами.

— Кити, кого ты предлагаешь вместо себя? — с улыбочкой спросил Райман. — Посмотри на нее. — Он ткнул концом трости в Лору. — Ты пыталась впарить мне дешевку. А я ясно тебе сказал: хочешь уйти, найди двух таких, как ты. Хочешь меня обмануть?

— Нет, Йорг, нет!

— Сравни себя и ее. Неужели ты себя так дешево ценишь?

— Она моложе меня! — заторопилась девица. — Посмотри, какая кожа, какие волосы. А грудь…

Сознание Лоры беспристрастно отмстило: это они обо мне говорят. Но почему в третьем лице, словно меня здесь нет? Очень неприятно это…

— Я уже умерла? — спросила она, глядя на Гомункула.

Он не посмотрел на нее и не ответил. Может быть, не слышит?

— Ich habe gestorben?… Ich habe gestorben?

Я умерла?

Да, наверное. Как странно. Никто из них не реагирует. Они меня не слышат.

— Где я? Что со мной?

— Она бредит, — заметил Родственник.

Бритоголовый лезвием ножа сломал замок на ее чемодане. Открыл, увидел книги, выругался:

— Я думаю, чего она туда натолкала? Тяжеленный!

Носком туфли разгреб книги, под книгами откопал Лорины демисезонные сапоги, бросил в сторону. Взял ее ночную рубашку в медвежатах, заржал, продемонстрировал Родственнику.

— Нравится?

Сознание отмстило: нет, он использовал жаргонное выражение. По-русски это наверняка звучит как: «Вставляет?»

Родственник при виде медвежат визгливо захихикал.

— Йорг, я тебе клянусь, она всему научится! — причитала Кити. — Я тоже ничего не умела. Их две! Отпусти меня, я больше не могу! Я сойду с ума, я повешусь, Йорг, слышишь?

— Кити, — лениво сказал Райман, — иди наверх.

— Йорг, я больше не могу, слышишь?!

— Кити, не нарывайся на проблемы.

— Йорг, я больше не могу!

— Иди наверх!

Девица запустила руки в волосы, завизжала диким голосом. быстро-быстро затопала на тонких шпильках:

— Не могу-у! Зарежу твоего жирного Йохана и сама повешусь! А-а-а!

Райман ударил ее тростью по ногам. Ноги девицы подломились, она упала на пол и стала кататься по ковру с диким воем:

— Ты меня обманул! Ты меня обманул! Паук, жирный паук! Чтоб ты сдох, — и дальше матом, по-русски, к великой радости иностранцев.

Райман сделал жест рукой: уберите ее. Родственник помог девице подняться, налил чего-то и бокал, дал ей выпить. Кити стихла, только слышно было, как стучат зубы о край стеклянного бокала.

Бритоголовый через всю комнату шнырнул ей в лицо Лорину ночную рубашку, сказал что-то. Должно быть — «На, утри сопли!» Девица не отреагировала. Смотрела в пол угасшим взглядом.

Родственник, обняв ее за голые плечи, нашептывал на ухо что-то утешительное. Кити оттолкнула его и уткнулась лицом в колени, накрыв голову руками. Бритоголовый бросил в нее книжкой, но Кити не пошевелилась. Замерла, и скоро о ней все забыли.

Теперь пришла очередь Лоры. Черный тип с золотой цепью на шее подошел к ней, поднял ее ноги и положил на валик дивана. Голову он устроил на другом валике. Теперь Лора видела подвесной потолок и могла считать клеточки: раз, два, три… сорок. Затем она стала считать звездочки галогеновых светильников: одна, две, три… семь. Черный стянул с нее сапоги. Лора почувствовала, что ее раздевают.

— Мне холодно, — сказала она, глядя в потолок.

Снова никто не услышал. Затем мужчины заржали.

Кто-то предложил:

— Ее надо переодеть.

Черный подумал, ответил:

— Нет, оставим, так живописнее.

Лора думала: а Катя сильно изменилась, не узнать. И волосы завила и перекрасила, и ногти накладные, длинные, красные. Выглядит она и в самом деле неплохо, только сильно похудела и пьет много… И почему жена герра Раймана не протестует, что Катя бегает полуголая по их дому? Может, фрау Райман уехала? А где их дети?

На фoнe галогеновых звездочек возникла малахольная рожа Родственника. Спине Лоры стало жарко на кожаном диване, а на живот навалилась тяжесть.

«Это я у врача лежу на кушетке, — поняла Лора. — Врач меня смотрит».

— Что со мной? — спросила она вслух, но Родственник не ответил.

«А! — вспомнила она. — Это ведь я рожаю!»

И сама удивилась своей рассеянности. И как это она могла забыть. что беременна и поехала в Германию работать? Ой, как больно, мамочки, как больно! Ой-ой!

— Ой! — закричала она в голос. — А-а!

— Кег Striche! Ja sie… — Рыжие брови Родственника взметнулись вверх. — Черт! Да она девственница!

Тяжесть, давившая на живот, исчезла. Все столпились вокруг дивана. Кто-то задел треногу прожектора под белым зонтом, и свет ударил Лоре в лицо. Она зажмурилась, отвернулась в сторону. Увидела герра Раймана, сидящего в кресле. Он чуть подался вперед, пальцы нервно поигрывали тросточкой, пухлые губы на худощавом лице задумчиво усмехались.

— Черт, Райман! Откуда ты их берешь? За всю свою жизнь столько не видел.

— Каждый охотник желает знать… Секрет фирмы!

— Не перевелись еще на планете заповедные места.

— Девственницами обычно остаются уродины.

— Нет, Рон, ты не прав, я знал одну тварь, страшнее чертовой матери, так она с тринадцати лет работала на улице…

Мужчины говорили все одновременно. Лора не понимала, что так подняло им настроение. Казалось, еще немного — и они станут пожимать друг другу руки, как ловцы жемчуга, вскрывшие ракушку с Черным принцем.

— Она ничего. Если отскрести и приодеть…

Лора увидела, как Кити, сидящая неподвижно за спиной Раймана, вдруг шевельнулась, подняла голову, посмотрела на спину хозяина черными от ненависти, блестящими, сухими глазами. Сняла босоножки. Незаметно сжала в пальцах край бежала…

Никто не смотрел в ее сторону.

Кити встала. Тихо, как кошка, босиком по ковру подкралась к Райману сзади, и — вжик! вжик! — махнула накрест, наотмашь, острым краем разбитого бокала по шее Раймана, сбоку…

Брызнула кровь. Райман заорал, пальцами зажимая рану. Что-то громко хлопнуло, и Кити отлетела на середину комнаты и упала на спину, раскинув руки. Изо рта ее пошла розовая пена.

Все заорали, засуетились вокруг хозяина, помогая ему забинтовать рану. Райман удивленно рассматривал свои окровавленные длинные, красивые пальцы, набухшую от алой крови манжету щегольской рубашки. Произнес трясущимися губами:

— Вот сука! — В голосе его слышалось недоумение.

Он взял у Бритоголового пистолет, подошел к Кити, заглянул ей в лицо. Она еще шевелила губами, глядя вверх.

— Вот сучка!

Райман трижды выстрелил в Кити: бах, бах, бах!

Кити трижды дернулась всем телом, но не закрыла глаза, продолжая смотреть в потолок остекленевшим взглядом.

— Ты испортил ковер, — заметил Гомункул, глядя в монитор.

Он единственный как сидел на своем месте, так и остался сидеть. Не кричал, не суетился. Смотрел в монитор, водил ручкой по планшету. Когда прозвучали выстрелы — только покосился в ту сторону и снова вернулся к своей работе.

Родственник вдруг засмеялся. Лора вспомнила, какой звук напоминал ей его смех. Будто вхолостую сжимали меха баяна, выпуская воздух: ххи-ххи-ххи!