Развод в 45. Я не вернусь (СИ) - Невинная Яна

Стильная бородка, дорогие очки, эксклюзивная марка часов.

Весь с иголочки. Тот, кем можно гордиться.

Человек, к созданию которого приложила руку я.

Я медленно прошла по боковому ряду и села с края. Никто не обернулся, не обратил на меня внимания. Всё еще не понимая, что происходит, я прислушалась, Алексей говорил уверенно, четко, выверяя паузы паузами, сопровождая речь уместной улыбкой. Студенты смотрели на него снизу вверх, слушали без единого звука. Преподаватели, находящиеся в зале, кивали, кто-то конспектировал.

Муж был хорош. Ровная спина, чуть поднятый подбородок, уверенный взгляд.

Он был весь в своем привычном амплуа – яркий, харизматичный оратор…

Как в тот день, когда я впервые увидела его в этом же зале. Щуплого, высокого студента, который читал доклад, а я сидела в последнем ряду и думала: “Вот бы хоть раз с ним поговорить, вот бы он на меня посмотрел…”

Потом мы пошли вместе гулять на набережной.

Первое свидание, поцелуй, признание в любви.

Он откровенничал, что я казалась ему слишком строгой, но он всегда засматривался на меня.

– Ты – самая умная студентка из всех, кого я встречал!

А теперь он стоял на сцене – и я не считала себя умной.

Я думала, что я дура! Дура, у которой украли работу!

Муж говорил о развитии направления, о цифровой трансформации социальных моделей. Но это…

Это было мое направление. И мои формулы. Даже таблицы и те мои!

– ...мы начали этот проект три года назад. Тогда еще это была всего лишь гипотеза. Но благодаря коллегам, кафедре и, конечно, нашему вдохновению мы сделали почти невозможное. Построили методологию, которую уже цитируют в трех странах.

Мы? Кто это мы?

Я сглотнула и перевела взгляд на его спутницу, которой он мягко улыбнулся.

И вмиг замерзла изнутри. От шеи до кончиков пальцев. До того стало холодно.

Верочка Селиверстова. То есть сейчас, по мужу, Фарафонова.

Та самая Вера, которую я когда-то брала к себе на курсы, поправляла ей статьи, редактировала диссертацию, подсказывала, как лучше формулировать идеи, которую я во многом поддерживала.

Вера нарядилась в светлое строгое платье и стояла на сцене с микрофоном в руках. Она что-то комментировала, включала слайды, кивала Алексею.

Он бросал на нее покровительственные взгляды, она украдкой улыбалась.

Ловила взгляды зрителей и вела себя так, как будто это ее праздник.

А может, он и был ее.

То есть, можно сказать, это был их праздник!

Праздник жизни, на котором я была лишняя.

Да я и сидела у самого выхода, незамеченная никем.

Даже не дышала почти, совсем не шевелилась. И даже не моргала.

Как статуя каменная застыла, и кажется, кровь по жилам не текла.

И только сердце пульсировало внутри от боли, обиды и гнева.

Доказывая, что я живая…

Живая и не понимающая, что происходит.

Наконец я поймала взгляд Маши, которая пристально на меня смотрела. Она сидела в третьем ряду, и ее глаза выражали сочувствие и будто бы капельку вины. Вины за то, что она знала о том, что творится, скрывала, но потом не выдержала и позвонила. Потому что не могла не предупредить.

Она встала с места, пробралась ко мне и села рядом.

– Ты знала? – спросила я одними губами.

Она кивнула. Ее рука скользнула по моей ладони и легла поверх.

– Прости… – прошептала она, а я…

Я лишь глотнула воздуха, но ничего не поймала, будто у меня украли и его.

– Маша, как же так… – просипела я.

– Я пыталась что-то сделать, но что я могла? Меня никто не слушал…

Слайды сменялись. Алексей бодро рапортовал:

– Эта модель была создана нами в период с сентября по декабрь.

Сентябрь. Это время, когда мама умирала.

Декабрь – когда я не спала ночами и писала в стол.

Чтобы не сойти с ума. Чтобы спасти саму себя. Чтобы не потерять труд всей жизни отца! Его наработки! Чтобы отдать дань уважения моей маме.

Я больше не слушала. В ушах стоял гул.

Я словно попала в воронку смерча и только смотрела, смотрела на него. На мужа, которого я любила. Люблю. До сих пор люблю.

Даже сейчас я ловила себя на том, как слежу за его руками, за голосом, за движениями Как горжусь им. Он хорош, просто идеален.

Идеальный лжец.

Моя душа не успела перестроиться. Она всё еще считала его родным.

И только оглушительные аплодисменты заставили стряхнуть с себя морок.

И наконец я поняла – мой муж украл мою научную работу и представил ее на сцене как свою. Нет. Не только свою. Свою и своей коллеги.

И что страшнее всего – вероятно, своей любовницы.

Глава 4

Аплодисменты не смолкали. Маша сжала мою ладонь сильнее. Ее растерянный взгляд нашел мой. Она сникла, вжала голову в плечи.

Во мне поднялась неправильная, иррациональная злость на подругу.

Отвернулась от нее, чтобы не показывать, как я злюсь.

Зачем позвала? Зачем заставила пройти это унижение?

Хотела бы я узнать эту правду… вот так?

Если бы мне предложили выбор.

Не знаю. Но уже ничего было не переменить.

Я сидела в этом зале, смотрела на мужа, на его триумф…

И поневоле впитывала каждую деталь его лживого, гадкого, лоснящегося лица.

Чтобы намертво отпечаталось в памяти, чтобы вовек не забыть.

Хотя усилий для этого прилагать не пришлось.

Память такая стерва – она не щадит и сохраняет навсегда самые жуткие моменты. Да и как забудешь такое?

И будто этого было мало, судьба припасла для меня новый удар.

После очередной вспышки камеры телефона на сцену начал кто-то подниматься.

Алина…

Нет. Не может быть. Она же сказала…

Я позвала дочь поехать со мной на кладбище, но она пообещала, что съездит туда в другой раз. И я приняла это, не стала настаивать, моя девочка уже взрослая, и ей важно построить карьеру, к тому же я не хотела быть навязчивой.

И сердце будто пережало, сдавило, дышать стало больно, почти невозможно.

Моя девочка, моя Алина, которая должна была находиться на стажировке и бодро чирикала мне в трубку, как важно не пропустить ни единого дня.

Эта девочка легко поднялась на сцену, а затем полетела к отцу, нарядная, красивая, с большим букетом гладиолусов и гербер, чтобы поздравить с фальшивой победой.

Почтить его, а не меня, чтобы чествовать его, а не свою мать, о присутствии которой в зале она не подозревала.

Алексей улыбнулся, раскрыл объятия, она кинулась к нему.

Никто из них не знал, что я здесь, поэтому у меня была возможность увидеть всё без прикрас.

Своими глазами лицезреть то, что они хотели от меня скрыть.

Интересно…

Мысль мелькнула.

А на что они вообще рассчитывали?

Как они планировали вести себя дальше? Думали, я не узнаю? Надеялись, что информация до меня не дойдет? Странная самонадеянность. Или наглость? Может, им всё равно, что я узнаю? Но как же так? Я же не старый хлам, который можно засунуть в кладовку, а то и выкинуть.

Все смотрели на сцену, умилялись, восторгались, а меня проедала горечь.

Разве со мной так можно? За что? За что, родные?

Алина радостно вручила букет отцу, он важно ухмыльнулся, а она чуть приподнялась и чмокнула его в щеку. С гордостью, как победителя.

Такая взрослая, сияющая, красивая, но сейчас такая чужая, будто незнакомка.

У меня закололо в груди, желудок подпрыгивал, пальцы онемели.

А потом…

А потом она повернулась к Вере.

И тоже поцеловала ее в щеку, сказала ей что-то, они вместе засмеялась, разделяя общий радостный момент.

За новым взрывом аплодисментов своего стука сердца я уже не слышала.

Но знала, что оно стучит, как отбойный молоток.

Боже, что творится?

Я сидела и не понимала, как так вышло. И это моя дочь? Моя девочка, которая плакала у меня на плече, плохо сдав очередной экзамен, приговаривая:

– Мама, я вас позорю, надо мной все будут смеяться, но я пересдам, обещаю, пересдам! Хочу быть идеальной, как ты, самой умной! Ты же мне поможешь? Пожалуйста!