Разрушенный (ЛП) - Ловелл Л. п.

— Вы не против, если я спрошу, сколько вам лет, Моник?

Спрашиваю на беглом русском. Краем глаза я вижу, как голова Хьюго поворачивается ко мне. Мой отец напрягается.

Губы Моник приподняты в уголках.

— Ты говоришь по-русски? Я впечатлена, — отвечает на своем родном языке.

Я киваю.

— Да, меня научила мама, — ее лицо слегка мрачнеет. — Она наполовину русская.

Ее улыбка исчезает, и она возвращается к английскому.

— Отвечая на ваш вопрос, мне двадцать шесть. — Ха, она выглядит моложе. Это серьезный возраст для русской девушки. Обычно они рано выходят замуж.

— Молли, — мой отец шипит себе под нос.

Я игнорирую его и переключаю внимание на Хьюго.

— Что ты хочешь выпить? — спрашиваю его, пытаясь выползти из-под сурового взгляда отца.

У Хьюго легкая улыбка на лице, как если бы он находил всю эту ситуацию забавной.

— Корону (прим. Corona — мексиканский пивной напиток, который так невзлюбили в коронавирус), пожалуйста, детка, — сужаю глаза, и он посылает мне воздушный поцелуй.

Когда подходит официант, я заказываю его Корону и бокал красного вина для себя. Пока он здесь, то принимает наш заказ на еду. Я всегда заказываю здесь стейк.

— Итак, Хьюго, чем ты занимаешься? — спрашивает мой отец.

Хьюго пожимает плечами.

— О, вы знаете, немного этого, немного того.

Я улыбаюсь сердитому выражению лица отца, рада, что оно предназначено не только мне.

— У меня есть дистрибьюторская компания, а также несколько других предприятий. Недвижимость, бар, ночной клуб, да и стриптиз-клуб. Не могу забыть о нем, — он ухмыляется мне. Черт, Хьюго.

— Малый бизнес? — спрашивает мой отец снисходительным тоном, вмешиваясь.

Хьюго смеется. Я вздыхаю и поворачиваюсь к отцу, сжалившись над ним, прежде чем он опозорится, хотя ему не нужно пытаться выглядеть как осел, это получается очень естественно.

— Он владеет HH Distribution.

Глаза моего отца расширяются, и Хьюго запрокидывает голову, глядя в потолок.

— Вы тот Хьюго Харрисон?

Хьюго склоняет голову набок, как дерзкий подросток.

— Единственный и неповторимый.

Я не знаю, куда это заведет. Мой отец ценит хорошего бизнесмена, но Хьюго больше известен своими вечеринками и выходками, чем своим бизнесом. Он и Тео за эти годы сделали себе имя. Разумеется, когда Тео обручился и успокоился, Хьюго стал машиной для вечеринок и траха в лице одного человека.

Когда я думаю, что он собирается что-то сказать, он обращает свое внимание на меня.

— А что насчет тебя, Молли? Ты все еще работаешь помощником? — отец выплевывает слово «помощник», как будто это оскорбляет его.

— Да, — отвечаю без эмоций.

Он поворачивается к Хьюго.

— Я возлагал на нее такие большие надежды, но ее мать наполнила ее голову мечтами о журналистике, и теперь она помощница.

Хьюго сжимает губы в тонкую линию, на этот раз действительно серьезно.

— Молли хочет быть редактором. Что может быть лучше, чем помогать редактору одного из крупнейших изданий страны?

Мой отец качает головой.

— Ты могла бы быть кем угодно, Молли. Ты ходила в лучшие школы… — Ладно, очевидно, он понял, что Хьюго не встанет на его сторону в этом вопросе, и вернулся к своей обычной тактике: давай заставим Молли почувствовать себя чертовски дерьмово. Я ничего не говорю.

Однако Хьюго говорит о многом.

— Знаете, мои родители только оказывали на меня давление, когда я учился в школе и колледже. Они заплатили за меня, чтобы я пошел в Итон, ожидали, что поступлю в Оксфорд, но я ненавидел это. Деловой хватке не научишься в классе. Так что пока они сидели и хвастались перед своими шикарными придурковатыми друзьями о том, как их сын живет в Итоне, я впадал в упадок и запихивал себе в нос достаточно кокаина, чтобы основать собственный картель, — он смеется. Мой отец бледнеет. — Все их деньги и давление были пустой тратой времени. Я бросил учебу на втором курсе и отказался от них. Друг помог мне начать свой бизнес, и вот я сегодня богаче и счастливее, чем когда-либо будут мои родители, — Хьюго проводит руками по взлохмаченным волосам. — Худшее, что вы можете сделать — это сказать кому-то, что он недостаточно хорош. Это просто заставляет их обижаться на тебя, — я смотрю на него и благодарно улыбаюсь.

Официант прерывает нашу трапезу. Хьюго протягивает руки и накрывает мою на коленях.

— Ты в порядке?

Я киваю. Я не в порядке, но мне не хуже, чем обычно с отцом. Боже, как бы мне хотелось показать ему гребаный средний палец. Но если я не хочу, чтобы мы с Джорджем жили в какой-нибудь адской квартире, я должна выдержать это. Мы с Джорджем не могли позволить себе даже половину арендной платы за нашу квартиру, если бы за нее не заплатил мой отец. Я знаю, что он делает это только для того, чтобы держать меня под контролем, что только усугубляет ситуацию.

Пока на стол ставят разные блюда, я украдкой смотрю через стол на Моник. Она не сказала ни слова. Идеальная жена, которую видят и не слышат. Как Себастьян Кертис и любит, чтобы его жены вели. Моя мать никогда не подходила под это клише. Она всегда была дикой и свободной, бабочкой, которую он любил держать в банке. В детстве я никогда толком не понимала их отношений. Если он любил ее, то почему хотел ее изменить? Я выгляжу точно так же, как моя мать, и у меня есть многие ее черты. С тринадцати лет он пытался меня приручить, потому что не смог провернуть этого с ней. Отец никогда по своей воле не стал бы разводиться с ней, потому что выглядело бы плохо. Так что, вместо этого у него был роман со своей жалкой секретаршей. Серьезно, женщина не смогла бы сказать и слова. Конечно, когда моя мать узнала об этом, она ушла от него, и это его до чертиков потрясло. Я помню, как он сказал ей, что она без него — ничто. По правде говоря, без нее он был никем. Когда отец был с ней, в нем была толика доброты. Он был бессердечным бизнесменом, но в глубине души любил свою сумасшедшую и красивую жену, он любил меня. Просто недостаточно. Отец собственноручно вызвал собственное разрушение. Небольшая часть меня жалеет его.

Я его единственный ребенок и вечное разочарование. Не знаю, почему меня это волнует, но просто ничего не могу с собой поделать, сколько бы раз я ни говорила себе, что не должна волноваться на этот счет.

Как и ожидалось, ужин был чертовски неловким. Я усаживаюсь на сиденье ярко-оранжевого «Ламборджини» Хьюго и кладу голову назад на гладкую кожу.

Хьюго садится рядом со мной и какое-то время ничего не говорит.

— Твой папа гребаный член.

Я смеюсь.

— Ага.

— Хочешь напиться?

— Ага.

По дороге домой Хьюго останавливается в дешёвом магазине с выпивкой, и я смеюсь. Черт знает, какое дерьмо он покупает.

Как только вхожу в квартиру Хьюго, ко мне подбегает Газ, ну, что ж, скорее переваливается. Я приседаю и глажу уродливого засранца. Он прижимается ко мне, желая прикоснуться ко мне как можно больше, в то время как его задница вертится из стороны в сторону.

— Эта собака растекается как дерьмо перед тобой, — бормочет Хьюго.

— Мне очень нравится его хрюканье и храп.

Он фыркает.

— Ну хоть кому-то он нравится. — Хьюго полон дерьма. Он любит эту собаку. Я почти уверена, что, если бы кто-нибудь еще насрал на его коврик, его бы не было в живых.

Я встаю и иду в гостиную. Газ следует за мной, фыркая, как поросенок. Бедный парень еле дышит.

— Вот. — Хьюго появляется из дверного проема кухни и протягивает мне стакан… чего-то. По запаху я понимаю, что в нем водка. Делаю большой глоток и вздрагиваю от того, как она обжигает. Ладно, больше похоже на три части водки на одну часть соды.

— О боже, это мерзко.

— Десять фунтов за бутылку. Конечно, это мерзко. Ты не пьешь его ради вкуса. — говорит он, посмеиваясь про себя.

Парень нажимает кнопку на пульте дистанционного управления, и из динамиков доносится рок-музыка.