В целом мире нет места для тебя (СИ) - Лещенко Ирина

Ветер бьет с такой силой, что я не могу вдохнуть, как будто лицо накрыли подушкой. Вадим вполголоса ругается, подтягивает меня немного выше. Снег скрипит под подошвами.

— Смотри, как красиво. — шепчет он, прижавшись к моему виску.

Невысокий бортик отделяет нас от бесконечной пустоты. Я пытаюсь затормозить, упираясь пятками, но оставляю две длинные борозды — и только.

Голова начинает кружиться, черно-белый двор внизу закручивается воронкой. Нож летит куда-то в сторону.

— Я не хочу делать тебе больно, правда. — Вадим разворачивает меня лицом к себе, а спиной к десятиэтажной бездне. — Просто я так больше не могу. Я правда старался.

Он вглядывается мне в глаза, его зрачки пульсируют в каком-то диком танце, то сжимаясь в точку, то расплываясь кляксами во всю радужку, губы нервно подрагивают, уползают куда-то вбок, открывая зубы.

— Вадим, не надо. — бормочу я, цепляясь за его рукава. — Пожалуйста. Давай спустимся отсюда…

— Мы спустимся. — почти с нежностью шепчет он. — Уже скоро.

Резко перехватывает меня за плечи и разворачивает, прижимая спиной к себе, делает шаг и пинком перебрасывает мои ноги через бортик.

Время замирает — я вижу свои ботинки, висящие в воздухе и беспомощно дергающиеся; вижу, как подъезжает машина далеко внизу. Здесь, наверху, только шум ветра в ушах. Немеют кончики пальцев, с такой силой я вдавливаю их в плотную ткань куртки, ломая ногти.

Остается всего одно движение — разжать руки и дать мне упасть. Или шагнуть вместе со мной. Я поджимаю ноги, словно так стану немного дальше от падения. Никакой логики, одни инстинкты.

Руки под моими пальцами каменеют и замирают, как будто под одеждой уже не человек, а статуя.

— Надо же столько натворить за такой короткий срок. — откуда-то сбоку раздается совершенно неуместное осуждающее цоканье. Я чувствую, как медленно начинаю сползать вниз в коконе окаменевших объятий и куртки.

— Придется ему показать. — теперь уже нас обоих разворачивают, как неодушевленный предмет, и я вываливаюсь на снег. Руки ходят ходуном, что не мешает мне отползти подальше.

Напротив окаменевшего, равнодушного Вадима на корточках сидит черноглазый ужас из моей квартиры и весело косится на меня, постукивая кончиками пальцев по лезвию припорошенного снегом ножа.

— Ну кто бы мог подумать. — преувеличенно бодро говорит он и растирает снег между ладоней. — Пора вызывать главного героя всего этого безобразия.

Глава 18

Глава 18.

Мужчина, казалось, потерял ко мне всякий интерес. Руки замерзли, пальцы распухли и покраснели, от ветра слезились глаза. Горло начинало ныть каждый раз, когда рассеянный взгляд мужчины скользил по моей фигуре. Вадима медленно заносило снегом.

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я потихоньку сделала шаг в сторону двери, через которую мы вошли.

— Стой где стоишь. — лениво отозвался черноглазый. Я замерла.

Дверца хлопнула. На крышу вывалился Паша в той же футболке, в которой спал. На щеке отпечатались рубчики горловины.

Одним полубезумным взглядом он охватил сразу все. Я ожидала чего угодно в этот момент, казалось, уже ничего не может произойти такого, что сможет меня удивить, однако фантазия меня подвела.

Черноглазый выпрямился, гибко потянулся и ехидно спросил:

— Что, наигрался? Видишь, до чего ты все довел? А если бы я не успел?

Паша неопределенно дернул плечом и сделал шаг ко мне. Я отступила.

— Потом будете разговоры разговаривать. — рыкнул черноглазый. — Мне, что ли, косяки твои исправлять? Ты на мужика посмотри, у него же мозг потек уже, ты совсем рехнулся?

— Я не думал, что он так…среагирует. — глухо отозвался Паша. Черноглазый всплеснул руками:

— Ну да, ну да! Истеричный, эгоистичный и внушаемый человек, что могло пойти не так?

Я переводила глаза с одного на другого, пытаясь хоть что-то понять. Неподвижный Вадим вообще не воспринимался за человека, со своими стеклянными глазами и неловко согнутыми руками — манекен, не более.

— Я все исправлю. Сам. — с нажимом проговорил Паша, откидывая потемневшие волосы со лба. Черноглазый — на фоне ослепительной белизны снега и блеклой серости туч болезненно-смуглый, острые скулы норовят прорвать тонкую кожу — смотрелся исчадием зла. Он не обращал на меня ровным счетом никакого внимания, но похоже был единственным, кто может мне все объяснить. Другое дело, станет ли…

— А с ней что собираешься делать? — кивок в мою сторону.

— Она никому ничего не расскажет. — Паша смотрел куда угодно, но не на меня.

— Не тебе решать, расскажет она кому или нет. — ощерился черноглазый. — Ты не только себя подставил. Сколько можно тебя учить? Не надо никого пугать. Наказываешь — убивай, лишай чего-то, но пугать не надо! Засветился — убирай. Простое правило, верно?

— Да неужели? А на горле ты ей синяки оставил чего ради? Не для испуга? — Паша наклонил голову вперед, желваки заходили ходуном.

Спина пошла мурашками. Ведь это что-то, что касается меня, кого они имеют в виду? Неужели все-таки не просто так та машина, на которой меня увозили, загорелась?

Только вот говорят обо мне так, как будто меня уже нет. Не то что рядом нет, а вообще не существует в природе. Была Саша, да вся вышла, бывает.

— Я не хотел тебя брать, помнишь? — черноглазый обошел Вадима, заглянул тому в лицо, развернулся к нам. — Давай приводи этого в норму, пока еще есть, что в порядок приводить. Облагодетельствовал, ничего не скажешь. Не каждый день мужики любимых жен с крыш роняют.

Паша скривился, уводя взгляд.

Как он может быть замешан? В чем дело? Он как-то воздействовал на Вадима?

— Все, давай, разбирайся с мужиком, я с девчонкой. — черноглазый в два широких шага оказался возле меня, отрезая от выхода. — Еще и память толком стереть не смог…

Я шарахнулась в сторону. В какой-то момент я уже перестала понимать, кого и чего тут нужно бояться больше, и высота уже не казалась такой уж серьезной проблемой. По крайней мере, она понятная и не выкидывает никаких фокусов.

— Отойди. — тихо попросил Паша, не двигаясь с места. — Я сам решу.

Черноглазый подхватил меня под локоть, разворачивая к выходу, я дернулась, пытаясь вырваться из жестких пальцев, но только зря растянула мышцу — руку прострелило болью. Черноглазый, не церемонясь, дернул меня к себе, но замер, остановленный очередной фразой.

— Я попросил отойти.

Только голос уже не казался не Пашиным. Да и человеческим, если уж на то пошло. От этих звуков у меня защекотало голову, словно волоски вставали дыбом.

В голосе трещали и ломались глыбы льда, он казался намного выше и вовсе каким-то бесполым, хотя и совсем не угрожающим. Просто нет необходимости угрожать таким-то голосом, какой псих поперек стихии пойдет?

Черноглазый психом, очевидно, не был. Неохотно выпустил мой рукав, что-то пробормотал вполголоса и направился к Вадиму.

Решив, что теперь-то никто меня останавливать не станет, я с места рванула к двери так, что заскользила на повороте. Уже почти добежала, и даже распахнула ее, когда снова оказалась в воздухе.

— Успокойся, не убегай. Я все объясню. — Удерживая меня на весу, Паша пролез на чердак, одновременно пытаясь шепотом меня успокоить.

— Еще скажи, что я должна тебе поверить! — выкрикнула я, выкручиваясь из его рук и пытаясь пнуть в коленку. — Все время врешь, все время! Что вам от меня нужно?!

— Поверишь. — со вздохом пообещал Паша. — У меня доказательств целая куча. Точнее, одно…

Почему-то эти слова прозвучали очень плохо. Как приговор.

Входить в знакомую квартиру было мучительно. Я замерла на пороге.

Паша подтолкнул меня внутрь, прикрыл дверь, не обращая внимания на замки. Ну да, к чему закрываться, самые страшные люди тут эти двое, куда там ворам и наркоманам!

Смех щекотал горло, но ничего нормального в нем не было. Не хотелось даже выпускать его наружу, чтобы лишний раз не давать спуска начинающейся истерике.