Наша навсегда (СИ) - Зайцева Мария

Лешка вытирает мне слезы пальцами, бормочет что-то успокаивающее. А я все не могу нервную дрожь угомонить.

Понимать то, что говорила мама, никаких сил нет.

Хочется просто забыть это все, как страшный сон.

— Это че такое происходит? — рядом с нами материализуется Лис, — малышка… Что-то с мамой?

Я поворачиваю к нему мокрое от слез лицо, и Лис, вздрогнув, утягивает меня из рук Камня к себе. Подхватывает на руки, укачивая, как ребенка.

Делает шаг назад, садится на лавку, устраивая меня на коленях.

— Малышка… Малышка моя… Камешек, чего? Все, что ли? — шепотом пытается выяснить он ситуацию у Лешки, и тот, усевшись рядом с нами, выдыхает тихо:

— Да не… С матерью более-менее… У нас тут Санта Барбара, походу…

40

— Та-а-ак… — Лис жестом тормозит Лешку, потом проводит ладонью по светлым взлохмаченным волосам, ероша их еще больше, — давай еще раз: ее мать узнала тебя?

— Не меня, — Камень подталкивает мне вазочку с пирожными, — давай, маленькая, ешь.

— Да мне, как бы, хватит… — сомневаюсь я, алчно поглядывая на пирожные. Очень красивые. И очень вкусные. И я реально еще хочу, но третье — перебор…

— Нихрена не хватит, — настаивает Камень, — худая такая стала, одни глаза остались… Трогать страшно.

— Че-то ночью сегодня тебя это вообще нихера не тормозило, — щурится недовольно Лис, ревниво тянет меня ближе к себе, — давай, малыш, лучше вот, мяса. Оно вкусное. Язык… Я однажды такой язык жрал… М-м-м… Думал, говядина. А оказалось…

— Не надо, — вот мяса я точно не хочу. Впрочем, как и узнавать, что же такое экзотическое пробовал Лис в своих путешествиях. Мне прежнего рассказа хватило, про муравьиные жопки. Которые — размером с полпальца, чистый белок и кисленькие. Бр-р-р…

— Тогда давай еще чая, — Камень поднимает руку, и рядом с нами тут же материализуется официант, поспешно сервирует чайный стол.

Все время, пока он шустрит, мы молчим.

— Еще вот этих пирожных тащи, — командует Камень, — с голубикой которые.

Молчу.

С голубикой — самые вкусные. Заметил, надо же…

Мы сидим в приватной нише ресторана, находящегося в полуподвальном помещении. Этот ресторан чем-то похож на тот, в котором мы совсем недавно разговаривали сразу после первой нашей встречи у ворот больницы. И куда так неожиданно прилетела полиция.

Нынешний качественно отличается тем, что тут явно еще больше завсегдатаев, такое ощущение, что вообще никто посторонний порог не переступит.

И еще: здесь знают Камня. И мало того, что знают, так еще и, похоже, невыносимо уважают. Чуть ли не ковровую дорожку перед нами расстелили, стоило на пороге появиться.

Лис это все тоже отметил и усмехнулся язвительно:

— Сколько таких точек, а, Каменюка? Куда только мои коллеги смотрят?

— В правильном направлении, — прогудел Камень, аккуратно направляя меня к столику в нише, — и ты туда же смотри. По чью душу-то приехал, кстати?

— А этого тебе знать не надо.

— Ну-ну…

Я это все краем уха воспринимала, пока шла, пока садилась, пока обсуждала с мужчинами, что мы будем есть. Верней, они обсуждали, а я соглашалась. Не задумываясь даже над тем, что предлагали. Голова была полностью забита лихорадочным обдумыванием слов мамы.

Я хотела все сразу выяснить, потому что было полное ощущение, что Камень явно понимает больше, чем говорит.

Но беседа все не начиналась.

Сначала Камень с Лисом что-то между собой жарко обсуждали, невнятное и для меня малопонятное.

Кто-то приехал в город, и парни ссорились, решая, как поступить, как с

этим кем-то разговаривать, чтоб правду сказал. Лис злился и шипел, что послал приехавшего нахуй и больше ничего не будет выяснять. Все равно старый хрен ни слова в простоте ни разу в жизни не сказал. А Камень рычал, что у Лиса — темперамент впереди мозгов и надо бы иногда для дела выключать детство в жопе и врубать голову. Я так и не поняла, про кого они.

Потом я сама отвлеклась на звонок Ирины.

Мы с ней минут пять обсуждали правки в отосланный мной материал, потому что что-то там не билось по ритму у Пашика, и он по этому поводу проел мозг Ирке, а она — мне. Пока я разговаривала с ней, мои мужчины, идентифицировав по голосу, что я с женщиной разговариваю и строго по делам, снова переключились на ссору, разбираться в хитросплетениях которой я даже не планировала.

Потом нам принесли еду. И вкуснейшие пирожные.

А я поняла, что дико голодна.

С утра у Камня мы только кофе попили с моими любимыми рафаэлками. Причем, сладкое ела лишь я, а парни чисто кофеинчик потребляли, и ничего более. Понятно, что все были голодны и отвлеклись на еду.

И вот, после еды, можно уже спокойно и с расстановкой обсудить услышанное от мамы.

И я готова. Это все постоянно в голове вертится, и версии самые безумные.

Но Лису и Камню, кажется, гораздо важнее закормить меня сладостями, чем найти ответы на вопросы.

Это почему-то не раздражает. Такая грубоватая забота, о которой я уже успела забыть.

Невольно вспоминается, как они заботились обо мне тогда, пять лет назад. Постоянно притаскивали еду, бесконечно кормили. Как Лис купил красивый зефирный пуховичок… И кто-то из них присылал фрукты… Надо бы выяснить, кто именно…

Эта ненавязчивая, но постоянная забота грела так, как никакие слова не способны были.

И вот теперь я словно возвращаюсь в свое прошлое. Опять. Флешбеками.

И сладко так внутри, екает все до слез.

— Ешь, — приказывает Камень, — с голубикой. А ты лапы от нее убрал, — уже ниже и с угрозой рычит он Лису, — заебал тискать.

— Себе это скажи, — ревниво скалится Лис, — и вообще… Ты и без того перебрал сегодня.

— Все, не пизди.

— Так и ты не молчи. Давай подробней про то, что ее мамаша тебя узнала.

— Не меня, говорю же, — досадует Камень, — походу, папашу моего знала.

— О как! — удивляется Лис, — а ты его сам-то знал?

— Откуда? — Камень откидывается на диване, наблюдает, как я пирожное ем, аккуратно, ложечкой, прикусывает зубочистку, щурится, — я его не видел никогда.

— А она откуда видела?

— Хер его знает… Но ощущение, чтоб прямо знает его. Имя назвала. И фамилию.

— А ты по матери же?

— По отцу. Она вдова была.

— Та-а-к… — Лис кладет локти на стол, поворачивается ко мне, — малышка, а еще твоей галюны были какие-то?

— Эм-м-м… Да, — признаюсь я, — она отца моего видела. За моей спиной. Настоящего отца, я имею в виду, а не того, который умер… Прогоняла его все.

— Ну, это клиника, понятно, — кивает Лис, — а вот тема с тем, что она про папашу Каменюки чего-то знает, это сто процентов. Лех, твоя мать могла ее мать знать?

— Понятия не имею, — катает Камень во рту зубочистку, — я ее трезвой не помню. Но родился я не здесь.

— А где? Я думал, ты местный…

— Нет, мы сюда переехали, я так понял, когда я совсем мелкий был. Точнее не скажу, надо доки поднимать.

— А где ты родился?

— В Питере.

— В Питере… — задумывается Лис, что-то прикидывая в уме, — двухтысячные… У меня папаша как раз должен знать.

— Будет повод еще раз встретиться, да? — усмехается Камень, а Лис только кривится злобно.

— Блядь… Я его так хорошо и плотно послал… А теперь чего?

— А теперь звони и извиняйся.

— Нахуй.

Камень выплевывает зубочистку, садится ровнее и смотрит напряженно на Лиса.

— Звони. Или я сам наберу.

— Да блядь!

— Все, Лисенок, кончилось детство. Ты еще не понял, что ли?

41

— Он в наш дом загородный свалил уже.

Лис недовольно кривится, убирая телефон в карман, а затем улыбается плутовски и тянет меня к себе на колени.

Я лишь ахаю слабо и чуть прогибаюсь, позволяя себя тискать.

— Эй, ты охерел? — Камень недовольно наблюдает за демаршем приятеля в зеркало заднего вида.