Месть. Идеальный сценарий (СИ) - Вестова Лея

Полет во Франкфурт прошел в странном, звенящем напряжении. Мы сидели рядом в бизнес-классе, и разделявший нас подлокотник казался то непреодолимой преградой, то точкой притяжения, заряженной электричеством. Мы почти не говорили. Я в сотый раз перечитывала документы, а он смотрел в иллюминатор. Но я чувствовала его присутствие каждой клеткой. Чувствовала его спокойствие, его уверенность, и это придавало мне сил. В этом маленьком, герметичном пространстве на высоте десяти тысяч метров мы были не генеральным директором и ее советником. Мы были просто Кирой и Димой. Двумя людьми, чьи судьбы оказались неразрывно связаны.

Франкфурт встретил нас холодным осенним дождем и строгой, деловой архитектурой своего финансового центра. Город давил своей мощью, своей правильностью, своей историей. Здесь, в царстве старых денег и вековых промышленных династий, я, наследница русской бизнес-империи с подмоченной репутацией, чувствовала себя самозванкой.

Переговоры были назначены на следующее утро. Штаб-квартира «Mannheim Dynamics» — это двадцатиэтажное здание из темного стекла и стали, внушающее трепет и уважение. Нас встретили с безупречной, но холодной вежливостью. Провели в конференц-зал на самом верхнем этаже. Огромный, минималистичный, стерильный. Длинный стол, два десятка кресел и панорамное окно с видом на хмурое немецкое небо.

Команда герра Шмидта уже была в сборе. Сам Шмидт, седовласый, подтянутый мужчина с пронзительными голубыми глазами. Его финансовый директор, сухопарый, похожий на ястреба баварец по фамилии Краузе. И целая делегация инженеров, чьи лица были абсолютно непроницаемы.

— Фрау Гордеева, — начал Шмидт после ледяного рукопожатия. — Мы рады приветствовать вас. Однако, не скрою, мы собрались здесь с чувством глубокой озабоченности. Скандал вокруг вашей компании нанес серьезный урон нашей общей репутации. Ваш «ход конем», как вы его назвали, был впечатляющим, но он же и доказал крайнюю нестабильность вашей производственной базы. Мы должны быть уверены, что имеем дело с надежным, предсказуемым партнером, а не с… — он на мгновение запнулся, подбирая слово, — … а не с русской рулеткой.

Это было жесткое начало. Они сразу дали понять, что будут бить по самым больным местам. Я сделала глубокий вдох.

— Герр Шмидт, господа, — начала я, и мой голос прозвучал на удивление ровно. — Я не буду тратить ваше время на извинения или оправдания. Да, моя компания пережила тяжелейший кризис. Кризис, вызванный предательством людей, которым мой отец, к сожалению, доверял. Но этот кризис закончился. И он сделал нас только сильнее. Я включила проектор. — Я прилетела сюда не для того, чтобы обсуждать прошлое. Я прилетела, чтобы предложить вам будущее.

И я начала свою презентацию. Я говорила о проекте «Кристалл» не как о простом продукте, а как о новой философии компании. О возвращении к тем принципам инноваций и безупречного качества, которые заложил мой отец. Я говорила с той страстью, с той уверенностью, которую может дать только глубокое, личное знание предмета. Я цитировала выдержки из его рабочих дневников, показывала его первые наброски и чертежи.

Потом начался допрос. Инженеры. Они были безжалостны. Они впивались в каждую техническую деталь, в каждую цифру, в каждый график. Это был самый сложный экзамен в моей жизни. Но я была готова. Недели бессонных ночей, проведенных за изучением технической документации, не прошли даром. Я отвечала на их вопросы четко, по существу, оперируя не общими фразами, а конкретными данными. Я видела, как постепенно меняется выражение их лиц. Скепсис уступал место удивлению, а затем — профессиональному интересу.

Последний удар нанес финансист Краузе.

— Все это звучит впечатляюще, фрау Гордеева. Но инновации стоят дорого. Перестройка производства, новые риски… Наша компания не готова инвестировать в ваши красивые, но не подкрепленные финансово мечты.

— И не придется, — спокойно ответила я, открывая следующий слайд. — Мы берем все расходы по переоснащению производства на себя. Более того, мы готовы предложить вам эксклюзивный десятилетний контракт с фиксированной ценой, которая будет на пятнадцать процентов ниже текущей. Мы готовы включить в договор пункт о совместном контроле качества на всех этапах производства. Мы не просто предлагаем вам продукт. Мы предлагаем вам полное, открытое партнерство. Мы готовы делить с вами не только прибыль, но и риски.

В зале повисла тишина. Мое предложение было неслыханным по своей дерзости. Я ставила на кон все. Герр Шмидт долго смотрел на меня, потом на своих коллег.

— Нам нужно пять минут, — коротко сказал он.

Они вышли в смежную комнату. Эти пять минут ожидания были пыткой. Я сидела, не двигаясь, чувствуя на себе ободряющий взгляд Дмитрия, который все это время молча сидел в углу зала.

Когда они вернулись, лицо герра Шмидта было другим. На нем больше не было холодной отстраненности. На нем было уважение.

— Ваше предложение принято, фрау Гордеева, — сказал он, подходя ко мне и протягивая руку. — Мои юристы подготовят документы.

Я встала и крепко пожала его руку.

— Ваш отец был бы очень горд вами сегодня, — добавил он тише, чтобы слышала только я.

Эти слова были для меня дороже любых миллионов.

Вечером, после официального ужина, мы с Дмитрием вернулись в отель. Адреналин отступил, оставив после себя сладкую, пьянящую усталость. Я сделала это. Я победила. Не в суде, не в грязных интригах. А на их поле, по их правилам. Я доказала, что я не просто тень своего отца. Я его продолжение.

Мы стояли у окна в моем номере. Дождь прекратился, и ночной Франкфурт сиял под нами мириадами огней.

— Ты была великолепна, — тихо сказал Дмитрий, стоя у меня за спиной.

— Мы были великолепны, — поправила я, оборачиваясь к нему. — Без тебя у меня бы ничего не получилось.

— Получилось бы, — улыбнулся он. — Просто было бы немного труднее.

Он шагнул ко мне и осторожно убрал с моего лица выбившуюся прядь волос. Его взгляд был таким теплым, таким нежным, что у меня перехватило дыхание. Вся та сдерживаемая страсть, все то напряжение, что висело между нами неделями, достигло своего предела. Он медленно наклонился, и я подалась ему навстречу.

Этот поцелуй не был похож на тот, первый, робкий и осторожный. Этот был другим. Глубоким, страстным, полным облегчения и торжества. Это был поцелуй двух людей, которые прошли через огонь и нашли друг друга на пепелище. Он подхватил меня на руки и понес к кровати. В эту ночь, в анонимном номере франкфуртского отеля, мы окончательно перестали быть союзниками. Мы стали единым целым. И я знала, что какие бы битвы ни ждали меня впереди, я больше никогда не буду в них одна.

Глава 26

Мы вернулись из Франкфурта победителями. Эта победа была иной, чем та, первая, горькая, пахнущая пеплом отмщения. Эта победа была сладкой, пьянящей, осязаемой. Она выражалась не в арестах и приговорах, а в гуле работающих станков на нашем подмосковном заводе, в уважительных взглядах коллег, в многомиллионном контракте, лежавшем у меня на столе. Я не просто вернула себе компанию. Я вдохнула в нее новую жизнь, доказав всему миру — и в первую очередь себе — что я не тень своего отца, а его достойное продолжение.

Казалось, можно было наконец выдохнуть. Но большой бизнес, как и большая война, не терпит пауз. Успех в Германии стал катализатором, запустившим цепную реакцию. Партнеры, еще вчера смотревшие на меня с недоверием, теперь выстраивались в очередь с новыми предложениями. Инвесторы, выводившие активы, теперь наперебой предлагали вливания. Компания, еще недавно находившаяся на грани коллапса, превратилась в самый модный и перспективный актив на рынке. И вся эта гигантская, неуправляемая махина требовала моего ежесекундного внимания.

Ночь во Франкфурте, та единственная ночь, когда мы с Дмитрием позволили себе быть не союзниками, а просто мужчиной и женщиной, казалась далеким, почти нереальным сном. Вернувшись в Москву, мы снова погрузились в привычную рутину. Я в круглосуточный марафон совещаний и стратегических сессий. Он в тихую, невидимую работу по обеспечению моей безопасности и анализу рисков. Хрупкая, едва родившаяся близость между нами снова оказалась погребенной под тоннами деловых бумаг и неотложных проблем. Мы вернулись к вежливому «вы», и эта формальность, после откровенности той ночи, резала слух и казалась чудовищной ложью.