— Кир, ну что ты несешь? — звучит фальшиво, потому что стоит признать: некоторая доля истины в ее словах имеется. — У меня с ним ничего нет.
— Да-да, — усмехается она. — Я видела. Ну что ж… наслаждайся. Только потом не жалуйся.
Звучит это довольно зловеще. Настучит, пользуясь территориальными возможностями, Ивану? С нее станется. Конечно, он и так знает, что я общаюсь с Магничем. И раньше видел, и в буфете недавно, пришлось даже их познакомить, правда, Славка сразу же ушел. Но ведь тут зависит от того, как подать.
Однако через неделю до меня начинают долетать шепотки, что Соломина обломалась с Магничем и занялась Лазутиным — и, кажется, на этот раз с большим успехом.
_________________
*Фраза, известная по фильму «Чародеи» (1982). Первоисточник точно не известен, иногда авторство приписывают К.С. Станиславскому
Глава 20
Иван
август 2022 года
Озеро раскачало крепче, чем я предполагал. Дождь ушел еще вечером, и огромное краснорожее солнце на закате не зря обещало сильный ветер. Резко похолодало — с двадцати двух градусов до тринадцати. Ослепительно синее высокое небо без единого облачка — и ледяные порывы. В Питере такое обычно обеспечивал норд-ост, а здесь — чистый норд. Северик был опасен в первую очередь тем, что нагонял высокую рваную волну. И если на глубоких открытых местах это еще не так сильно чувствовалась, то на отмелях могло кончиться плачевно. Тонули здесь либо по пьяни, либо вот в такую погоду. Катер, конечно, не рыбачья лайба, так легко не перевернется, но…
Саша еще не встала, а я уже вышел на пристань — посмотреть, как и что. Волны, не слишком высокие, но частые, с белыми гребешками, сердито бились в борт. Катер, хоть и был хорошо закреплен, монотонно постукивал о доски.
— Штормит?
Саша стояла у начала мостков, зябко запахнув куртку. У ее ног крутилась Лиса.
— Да как сказать? — я пожал плечами. — Ночью поболтало сильно, сейчас уже на спад пошло, но порывы резкие. Была бы волна высокая, точно бы остались дома, а так… думаю вот, стоит или нет.
— Ну не знаю, Вань, тебе виднее. Я в этом ничего не понимаю. Пойду завтрак готовить.
Если хорошо подумать, разумнее было бы не рисковать. До Куги мы могли дойти по навигатору по чистой воде, до Ильинского скита тоже, а вот Коник… там только ручками, и места опасные даже в штиль. С другой стороны, когда в августе начинают дуть севера, погода становится плохо предсказуемой. А времени до Сашкиного отъезда остается совсем немного. Один день контрольных проб пропустили, если еще и сегодня не поехать, придется наверстывать в последние.
— Ладно, рискнем, — решил я. — Если в течение дня меньше качать не станет, вместо Коника посмотрим другую точку, где не так мелко. По тихой воде на мель налететь — просто на брюхо сядем, а по волне можно и перевернуться.
Пока Саша готовила, собрал все нужное, отнес в катер. Лиса посмотрела вопросительно.
— Нет, Лис, сегодня ты дома.
Поняла, голову и хвост повесила, побрела на лужайку, где любила лежать на солнце.
Что-то меня тревожило. Смутное, неясное. Предчувствие?
Или, может, страшно было везти Сашу на Ильинский? Ведь отец Рафаил знал, кто она. И его не зря считали прозорливым. Не будущее, конечно, видел, но некую суть, зачастую скрытую. То ли от житейского опыта и мудрости, то ли и правда ему что-то было дано. И почему-то мне казалось, он сразу поймет, что происходит между нами. Без слов поймет. А вот что скажет — может, нам обоим, может, мне одному…
Саша, как обычно, сидела на корме, о чем-то глубоко задумавшись. И тоже нервничала — я точно знал, потому что машинально грызла изнутри щеки: лицо забавно морщилось, складываясь в причудливые гримасы. Пару раз в такие моменты я тайком снимал ее на телефон, потом показывал, она сердилась, но смеялась… Сколько подобных мелочей я вспомнил за последние дни — не сосчитать. А сколько их всего было за те годы, которые мы прожили вместе!
По пути в Кугу нас, конечно, поболтало, но две точки отсмотрели без происшествий. В деревне забрали коробки для монахов. Я рассчитывал, что к этому времени привезут и наш заказ, но машина где-то застряла, ждать не стали.
— Ну что, готова? — спросил, когда уже швартовал катер у Ильинского к хлипким мосткам, требовавшим капитального ремонта. — С непривычки все будет казаться странным. Или даже диким.
— Ничего, — бледно улыбнулась Саша. — Как-нибудь. Это они?
К пристани спешили бабульки. Тамара — вышагивая чинно, как черная цапля, Ермона катилась веселым шариком.
— Ну а кто ж еще. Отец Рафаил в келье, потом к нему зайдем.
Тамара поздоровалась, как обычно, сухо и чопорно, Ермона заулыбалась, зажурчала ручейком, и я с удивлением заметил Сашину ответную улыбку — немного растерянную, но вполне искреннюю.
— Я приму, — заявила Тамара, когда я начал разгружать катер.
Это была не ее обязанность, похоже, просто не хотела оставаться с гостьей. Она вообще сторонилась людей, да и разговаривать за долгие годы без голоса отвыкла. Пока я укладывал коробки в тележку, Ермона, приобняв за плечи, повела Сашу знакомиться с островом.
— Приятная девушка, — коротко отметила Тамара, когда я занес весь груз в кладовую.
Оставалось лишь гадать, сказал ли им отец Рафаил, кто она такая, но, в принципе, это было неважно. Я зашел в дом, постучал в дверь его комнаты, или, как он говорил, кельи.
— Заходи, Ванечка, — донеслось изнутри.
Он сидел в плетеном из лозы кресле у печи, грея ноги в толстых шерстяных носках.
— Жену привез?
Я даже успел на секунду удивиться, потом сообразил, что дорожка от пристани видна из окна. Ну правда, а кого я еще мог привезти?
— Бывшую, — буркнул я, но отец Рафаил не услышал. Или притворился?
— Как похолодало, — он смотрел в огонь с отрешенным видом, сквозь него. Почему-то показалось, что именно сейчас что-то и скажет. Что-то очень важное, нужное. — Знаешь, Ванечка, как печку правильно топят? Когда дом холодный — чтобы быстрее прогрелся?
Наверно, я был разочарован, поэтому лишь промычал что-то невнятное: то ли да, то ли нет.
— Сначала берут быстрые дрова, жаркие. Хвойники смолистые — сосну, елку, пихту. От них пламя сильное, печь прогревают хорошо. Хотя и копоть с сажей дают, не без того. А потом, когда прогорят, на углях топят медленными — березой, буком. Те горят долго. Хоть и не так жарко, но зато ровно отдают тепло. Одним хвойником топить — быстро прогорит и остынет. Одной листвянкой — будет мало тепла.
Сбил он меня своими дровами, и если до этого хотелось то ли поделиться, то ли совета попросить, настрой ушел. Разговаривали о чем-то совершенно обыденном: о погоде, рыбе, грибах, пока Тамара не позвала обедать.
Саша раскраснелась, улыбалась, ела за обе щеки, нахваливала и даже согласилась попробовать яблочной наливки.
— Ох, Ермоша! — погрозил пальцем отец Рафаил, но глаза смеялись. — До Спаса? Не совестно?
— Так пробу снять, батюшка, — оправдывалась та. — А то ж приедут люди на праздник, угостим, а там… не знаю, червем отдает или еще чем.
После обеда отец Рафаил позвал Сашу к себе. Бабули убирали со стола, а я мыл посуду, гадая, о чем он может с ней беседовать. Вышла Саша какая-то притихшая, смущенная. Я заглянул попрощаться.
— Все будет хорошо, Ванечка, — отец Рафаил коснулся рукой моего лба. — А про дрова… не забывай. Холодно уже.
Слегка плеснуло раздражением — ну какие дрова? При чем здесь дрова?!
Тут же пригасил: ну не при Сашке же он будет со мной разговаривать. Да и какие сейчас разговоры? Уедет она — вот тогда и буду оторванную лапу зализывать.
Мы попрощались с монашками, сели в катер, взяли курс на Коник. Ветер немного стих, и я решил все же рискнуть. Осторожно, по меточкам, не подходя близко к берегу.
Саша сидела так же, как на пристани: обхватив руками притянутые к груди колени, положив на них подбородок. Иногда она словно уходила в какой-то другой мир, ее глаза на неподвижном лице становились огромными, бездонными, лилово-серыми.
