Развод. Испеку себе любовь (СИ) - Марс Яна

— Нашёл у ворот, — пояснил Артём. — Теперь я понимаю, что это могло выпасть из кармана Сони, когда Илья её… затаскивал в машину.

Аля медленно взяла фигурку. Глина была холодной. Она сжала её в ладони, пытаясь согреть. Ком в горле встал такой, что стало трудно дышать. Она закрыла глаза, чувствуя, что сейчас точно не сдержит слез. Нет, только не сейчас. Не перед ним.

— Аля, — его голос прозвучал совсем рядом, и она почувствовала, как его пальцы осторожно касаются её сжатых кулаков. — Можно?

Она с сопротивлением разжала пальцы, выпуская из рук глиняную кошку. Вместо неё Артём вложил в её ладонь что-то маленькое, твёрдое и неожиданно тяжёлое. Аля разжала пальцы и увидела старый, потертый гаечный ключ.

Она с недоумением посмотрела на него.

— Для печи, — коротко объяснил он. — Расшаталась одна гайка, подкрути, когда будешь свободна. Работа ждёт.

Это было так неожиданно, так далеко от ожидаемых слов утешения, что Аля фыркнула — странный, сдавленный звук, помесь смеха и рыдания. И это сломало плотину. Слёзы хлынули ручьём, но теперь это были не слёзы беспомощности, а слёзы облегчения.

— Он её испугал, — прошептала она, глядя на фигурку руке Артема. — Она плакала. А я просто стояла и смотрела.

— Ты не просто стояла, — поправил он её, прислонившись к столу. — Ты не стала устраивать истерику на глазах у дочери. Ты приняла удар и осталась на ногах. Это требует куда большего мужества.

— Какой в этом толк? — в голосе Али прозвучала усталость. — Опека на пороге, долг висит дамокловым мечом, а я тут ночами хлеб мешу, как сумасшедшая…

— Толк в том, — Артём обвел рукой помещение, — что ты создаешь нечто настоящее: из муки, воды и соли. А Илья разрушает из страха, злобы и высокомерия. Рано или поздно Соня это поймёт. Если уже не поняла.

Его слова падали на благодатную почву. Аля глубоко вздохнула. Он был прав. Эта пекарня была не просто бизнес-проектом, это был её ответ миру, который пытался её сломать. Ответ Илье. Ответ самой себе.

— Новый рецепт, — сказала Аля, возвращая Артему гаечный ключ. — "Утренник". Ржаной, на солоде, с цветочным мёдом. Чтобы сладкое никогда больше не ассоциировалось с болью.

Аля посмотрела на Артема, и впервые за этот вечер в её взгляде не было защиты, а только уязвимость и вопрос.

— Почему ты всё это делаешь? Инвестиции, ночные дежурства, мои истерики… Вика говорила, что прочитала, будто бы тебе предлагали долю в московском коворкинге. Более надёжную историю.

— Потому что здесь пахнет будущим, — тихо ответил он. — А в Москве пахнет фальшю. И мне… надоело.

Артем на мгновение задумался, глядя на Алю.

— В Кремниевой долине я научился различать запахи, — начал он медленно. — Есть запах стартапа-однодневки — сладковатый, как подгнивающий фрукт. Инвесторы в восторге, команда ликует, но через год от проекта остаётся только красивая презентация. А есть запах настоящего дела. — Он провёл рукой по деревянной столешнице, оставляя след на пыльной поверхности. — Он всегда с горчинкой.

Артём встретил её взгляд.

— Я устал вкладываться в красивые обёртки с пустотой внутри. Там, за океаном, я был профессиональным мечтателем — продавал фантазии о будущем. Но здесь... — он кивнул в сторону печи, — здесь будущее уже наступает. Его можно пощупать руками.

Он не стал развивать тему дальше. Взгляд его скользнул по её лицу, задержался на губах, потом снова встретился с её глазами. Воздух сгустился, наполнившись невысказанным. Будильник на телефоне Али пропищал, возвещая, что пора сажать хлеб. Заклинание рассеялось.

— Ладно, шеф-повар, — Артём отступил на шаг, и его голос вновь приобрёл деловой тон. — Давай выпекать этот твой "Утренник" с характером. А утром я позвоню своему юристу. Надо готовить контратаку против опеки. Пассивная оборона — проигрышная стратегия.

Первый каравай отправился в огонь. Они стояли рядом и молча смотрели, как через стеклянную дверцу тесто начинает медленно подрумяниваться, а по цеху разносится тёплый, хлебный запах — запах дома, который она обязательно вернёт.

35. Ночное притяжение

Первый "Утренник" пышно подрумянился в печи, наполнив цех сладковатым ароматом ржи, солода и мёда. Этот запах был настоящей победой, физическим воплощением её решимости. Аля, надев грубую рукавицу, вынула хлеб и поставила его на решётку остывать. Золотисто-коричневая корка, украшенная единственным глубоким надрезом — тем самым "шрамом", — выглядела идеально, по-своему цельно.

— Получилось, — констатировала она больше для себя, чем для Артёма.

— Я никогда не сомневался, — отозвался он из дальнего угла, где тихо переговаривался с телефону с Денисом. Ночью Василий Юрьевич выходит в первую смену, Денис обещал проконтролировать.

Они продолжали работать в молчаливом тандеме ещё около часа. Аля делила тесто, Артём помог расформовывать булочки для утренней отгрузки. Рутинные действия создавали иллюзию нормальности, но невысказанное напряжение, рождённое их последним разговором, никуда не делось. Оно витало в воздухе, густея с каждой минутой, смешиваясь с запахом теста и горячего металла.

Когда была закончена последняя форма, Аля сняла фартук. Внезапная тишина, нарушаемая лишь ровным гудением оборудования, оглушила.

— Кажется, на сегодня всё, — сказала она, чувствуя, как накатившая усталость подкашивает ноги. Эмоциональная буря и несколько часов физической работы сделали своё дело.

Артём кивнул, вытирая руки полотенцем. Он погасил основной свет, оставив только дежурную лампу над столом, и цех погрузился в полумрак, став уютным и камерным. Он подошёл к ней, чтобы попрощаться. И остановился в шаге.

— У тебя… — он сделал нерешительное движение рукой.

— Что?

— Мука. Во волосах.

Аля машинально провела рукой по волосам, но только размазала белую пыль по светлым прядям.

— Да где? — она попыталась увидеть себя, будто это было самое важное дело на свете.

— Дай я, — его голос прозвучал тише. Он шагнул ближе. Аля замерла, чувствуя, как учащается пульс. Артём медленно, почти с нежностью, протянул руку и осторожно стряхнул муку с её виска. Его пальцы едва коснулись кожи, но по телу Али пробежала волна жара. Его взгляд был прикован к её лицу, тяжёлый, тёмный, полный того самого невысказанного, что висело между ними всю ночь.

Он не убрал руку. Его пальцы скользнули вниз, от виска к щеке, задели линию скулы. Дыхание Али перехватило. Она видела каждую ресницу, тень от его бровей, лёгкую щетину на щеках. Весь мир сузился до этого пятна света, до его руки на её коже, до гула расстоечной камеры, звучавшего как нарастающий гром.

Это произошло само собой. Не было ни мысли, ни расчёта. Только притяжение, против которого у неё не осталось сил. Артём наклонился, а она потянулась ему навстречу.

Их губы встретились.

Это был не нежный, вопросительный поцелуй. Это была вспышка. Взрыв долго сдерживаемого влечения, восхищения, одиночества и потребности в поддержке. Его губы были твёрдыми и требовательными, её ответ — таким же яростным и отчаянным. Он притянул её к себе, его руки упёрлись в стол по бокам от неё, а её пальцы впились в ткань его футболки, прижимая его ближе. Пахло им — кофе, ночным воздухом и едва уловимым дорогим парфюмом, который сводил её с ума.

Казалось, поцелуй длился вечность и мгновение одновременно. Мир перевернулся и замер.

Аля первая опомнилась. Она резко оторвалась, отпрянув назад, наткнувшись на стол. Грудь вздымалась, губы горели.

— Что мы делаем? — выдохнула она, больше ужасаясь себе, чем ему. — Артём… мы… мы партнёры. Это… неправильно.

Он отступил на шаг, проводя рукой по волосам. Его обычно уверенное лицо было растерянным.

— Я знаю, — его голос охрип. — Чёрт, Аля, я знаю. Прости. Я не должен был…

— Нет, это я… — она закрыла лицо руками, чувствуя, как жар заливает щёки. Стыд, замешательство и остатки адреналина били в виски. — Это непрофессионально. Глупо. Мы всё испортим.