Мы обещали не расставаться (СИ) - Медведева Татьяна Леонидовна "Стелванда"

Тинка от него отвыкала, и как-то независимо от её желания к ней подкрадывались прежние мысли и воспоминания о первой любви. Нельзя сказать, что она их не гнала и не ругала себя за слабость. Но так получалось: если видела цветы, то приходило ощущение безмерной радости, испытанной при вручении Вадимом первого букета; когда звучали старые знакомые мелодии, под которые они с ним танцевали, внутри всё сжималось. А Катюшкины почти чёрные глаза… Как взглянешь – и думы об Алёшке сами собой убегают, а приходят о другом человеке.

Муж знать об этом не должен! Наверное, прав он, встречи Вадима с дочерью пусть лучше проходят в присутствии только его, без неё самой. Тогда постепенно всё вернётся к тем дням после их свадьбы, когда она без ненависти думать о Вадиме не могла. А к Алёшке чувствовала великую благодарность, казался ей спасителем. Он им и был.

- Мама, вы перестали сердиться друг на друга? – спросила тревожно Катюша, вернувшаяся от соседей.

Тинка не успела ответить, лишь погладила по мягким волосам дочки и взяла её тёплую ладошку, как вмешался Алексей. Прикрыв балконную дверь, но, не задвинув щеколду вверху, сказал довольно резко:

- На улице теплынь. Дочурка, мы идём с тобой гулять в сквер, на наше место! Вдвоём! – последнее слово подчеркнул.

- Нет! – возразила Тинка. – Она ещё не до конца выздоровела. А на улице, скорее всего, ветер!

- Она моя дочь! Я знаю, прогулка ей не повредит! – грозно заявил и, сердито схватив Катюшку за другую её ручку, решительно потянул к себе.

Женщина замешкалась, удерживая на несколько секунд дочку около себя за руку, но всё же отпустила – не разорвать же её! Как глупо – тянуть ребёнка в разные стороны! Быстро одела в тёплые штанишки и куртку. Муж хотел возразить против меховой шапки, но она даже не стала слушать, натянула её на Катюшку – зима ещё не сдалась. Дочка захватила с собой небольшой красно-синий мячик, который Алёшка привёз ей из последней командировки.

Проводив их, Тинка, взвинченная и обиженная грубой выходкой мужа, накинула на плечи пальто и вышла на балкончик, чтобы помахать дочурке.

Через некоторое время Алёшка с Катей показались внизу, выходя из подъезда. Не взглянув вверх на окно их комнаты и на неё, сразу же направились к дороге, которую нужно было пересечь, чтобы пройти к скверу.

Муж шёл вдоль дороги к переходу со светофором быстро, размашисто, дочка бежала рядом вприпрыжку. Он не взял её за руку – с тревогой и ужасом вдруг осознала Тинка. Никогда такого Алёшка не позволял себе. Брать ребёнка на улице за руку и не отпускать ни на минуту – было их твёрдым обязательным правилом.

И не закричишь на всю улицу! Просто-напросто бессмысленно кричать – из-за шума машин никто не услышит. «Возьми её за руки! - мысленно подавала мужу сигнал. – Пока не поздно, возьми!» Но Алёшка не ловил его, сосредоточенно шёл себе, чуть отвернув голову от ребёнка.

И не спрыгнешь с третьего этажа, только убьёшься. Надо бежать вслед. Уже рванулась было в комнату, но замерла, словно кто-то шепнул ей: «Стой!» Увидела, как Катюшка выпустила из рук мячик, тот покатился прямо к мчащимся машинам, дочка рванулась за ним. Алёшка, наконец очнувшийся, метнулся за ней. Тинка почувствовала ощутимо шлепок от удара и раздирающий детский вскрик, хотя из-за расстояния услышать их не могла.

Почти кубарем скатилась по подъездной лестнице. Добежав до места происшествия, увидела распростёртое на обледеневшей обочине дороги тело Алёшки, а над ним, скорчившись, сидела, как верная собачонка, живая и невредимая, по крайней мере на первый взгляд, её ненаглядная дочь и жалобно выла.

Тинка ощупала её всю и осмотрела, потом прижала к себе и стала беззвучно всхлипывать.

- Девочку не задела машина, - принялся её успокаивать какой-то мужчина из столпившихся вокруг прохожих, - я видел, как ваш муж весь удар принял на себя, он успел её схватить и повернуться так, чтобы она оказалась в безопасности, и не отпускал, пока не потерял сознание.

Не спуская с рук дочку, она наклонилась над Алёшкой, положила ладонь ему на лоб, он был тёплый, прислушалась к дыханию, вроде, дышит и пульс бьётся.

- Вызовете, пожалуйста, кто-нибудь «скорую»! – попросила громко.

- Не нужно «скорую», - откликнулся водитель, сбивший Алёшку, к его чести, он не скрылся, не бросил жертву в беде. - Машина скорой помощи придёт через час или полчаса в лучшем случае, а больница есть рядом, через квартал, я довезу его. Мужики, - обратился он к стоящим прохожим, - помогите мне осторожно положить пострадавшего на брезент и затащить его в машину.

Но поднимать не пришлось. Алёшка очнулся. Увидев Тинку, склонившуюся над ним, прошептал испуганно:

- Катюша?

- Я тут, папа, - пискнула дочка, прижавшаяся сбоку к матери. – Ты упал? Больно тебе?

- Жива! Слава богу! – выдохнул облегчённо Алексей, и у него невольно навернулись на глаза слёзы.

Он потянулся к ребёнку, Тинка инстинктивно содрогнулась и чуть отпрянула, потянув дочку к себе, прижала, не отпуская, и крепко сжала губы. Муж понял её реакцию и виновато потупился. Пожалуй, никто вокруг этого их краткого противоборства и не заметил. Только они вдвоём знали, что между ними произошло, кроме дорожного происшествия, ещё кое-что страшное: Тинке трудно будет забыть, как он вырывал дочь из её рук, так сильно, что ей пришлось отпустить, как это сделала родная мать в известной притче про двух матерей, отстаивающих право на одного ребёнка и тянущих его в разные стороны.

Алёшка, получив в споре дочь, обошёлся с ней небрежно, чуть не потерял её. Как теперь она может ему доверять? Как может не тревожиться, когда Катюша будет вновь с ним? Как не думать ей, что не свой у него ребёнок, вот почему он не такой внимательный, каким бы был со своим дитём? Своего не отпустил бы посреди улицы, в каком бы сердитом настроении не был!

В машину Алёшка сумел залезть сам. В больнице у него не нашли ничего страшного, но трое суток ему всё же пришлось полежать, так что праздник 8 марта он провёл на больничной койке.

Глава XXI

Иногда мы из мухи делаем слона, размышляла невесело Тинка, накручиваем себя всякими сложностями: из бегло брошенной кем-то фразы делаем настоящую трагедию, чей-то незначительный поступок наполняем большим смыслом, а ошибочное субъективное мнение принимаем за единственно верное. В общем, застопориваемся на чём-нибудь мелком и не даём себе задуматься, а может, всё гораздо проще – и фраза, и поступок, и мнение ничего не значат. Банан - просто банан, и масло, как его ни крути, не масляным не станет.

Надо жить проще. Не искать во всём подряд глубокий смысл, иначе можно скатиться до бесконечной обидчивости. По всякому поводу надувать губы – это не дело. Конечно, поступок Алёшки не из прекрасных, но он ей муж, от этого никуда не денешься. Придётся забыть и простить. Или, грубо говоря, насильно похоронить в глубине души. Тем более что он тоже переживает.

Грустно посматривает на неё. Ещё в больнице, когда Тинка пришла его навестить на второй день, попросил прощения. На словах она простила, обещала забыть. Но отчего-то не может. Как бы ни хотела, не забывается: в памяти то и дело всплывает тот ощутимый всем её существом удар машины, предназначенный для дочери. И ужас пробирает – после удара Катюшки бы не было!

С другой стороны, Алёшка мог бы погибнуть, спасая дочь. Он бросился за ней, как только увидел, что она в беде. Хотя беда не пришла бы, не психани муж и не выплесни своё раздражение на невинную девочку. Опять мысли бумерангом возвращаются к одному и тому же – к непрощению. И куда они могут её завести?

Впрочем, несмотря на внутренние переживания и натянутые отношения с Алёшкой, Тинка старалась в общении с ним не натягивать маску холодности, наоборот, была оживлённой, рассказывала о своих делах на работе, расспрашивала об его поездках. Он тоже делал вид, что у них всё прекрасно, лишь иногда в ярко-коричневых глазах мелькала печаль.

Что-то важное ушло из их близости, похоже, не стало искренности и доверия. А настороженность, которую они так старательно избегали, сопровождала их всё время и мешала принимать друг друга прежними.