Лето. Деревня. Любовь (СИ) - Марецкая Зоя

— Маша, это залет. Признавайся, ты согласилась выйти за меня замуж, думая, что я импотент?

— Ну… Эээ… — она не знала, куда деть глаза. — В деревне говорили, что это последствия ранения. Я подумала, что ты поэтому отправил меня домой. Что я тебе призналась, что неравнодушна к тебе, а тебе этого не надо.

Он опять обнял ее, посмеиваясь. Она вздохнула и робко положила голову на его плечо. Алкоголь начал действовать, и ей уже не было так страшно.

— Самое смешное, Машуль, что я сам и распустил эти слухи. Кто ж знал, что они, как бумеранг, вернутся и ударят меня же. Ты разве не почувствовала, когда мы целовались в первый раз, что я к тебе неравнодушен, маленькая?

— Я же была в полусне… Я подумала, что мне могло показаться.

— Ну, сейчас же ты чувствуешь? Я надеюсь, ты не разочарована тем, что я не импотент?

Он все еще посмеивался над ней.

— Юр, я уже так давно не занималась сексом, что не уверена, что помню, как правильно это делать, — призналась она. — А зачем ты распускал эти слухи?

— А почему ты не любишь, когда смотрят на тебя на пляже, когда ты в купальнике?

Маша засопела и уткнулась носом ему в плечо.

— Ладно, стесняшка, пошли в постель признаваться друг другу в своих самых ужасных страхах. Смотри, я, как чувствовал, вторую бутылку принес. Кто молодец? Я молодец!

— Мне нужно в душ…

— Ага, закроешься там и откажешься выйти! Чтобы мне пришлось ломать дверь? Ну, уж нет. Пошли, говорю. Не бойся, я первый буду признаваться. Я тебя даже и пальцем не трону сегодня без твоего согласия.

Она послушно села на край кровати, по-девчачьи поджав ноги. Он принес второй бокал. Открыл бутылку, разлил. Чокнулся с ней.

— Не много нам две бутылки? — спросила Маша.

— Смеешься? На наш с тобой суммарный вес это как слону дробина. Это же не водка.

— Я Зине обещала, что не буду пить больше одного бокала. У нее мама пила.

— Машуль, а то я не понял. Она так на тебя смотрела за столом, как будто это тебе пятнадцать, а она твоя мама. Смешно же. Ох, чую, попортит мне кровь твоя Принцесса. Ладно, разберемся, — повторил он свою любимую присказку. — Пей, жена, пока Зины нет. Тебе нужно.

С каждым выпитым бокалом Маша чувствовала себя смелее. Ей было интересно смотреть на Юрия и слушать его. Восприятие не смазалось, а, наоборот, обострилось. Кровь начинала бурлить. Он был такой красивый и сидел так близко от нее. Неужели она такая никчемная, что опять струсит?

— У тебя все твои мысли на лице написаны, — Юра посмеивался, не сводя с нее проницательного взгляда. — Трусишь, жена? Может, сыграем в карты на раздевание?

Она покачала головой.

— Давай без всяких карт ты первый.

— Точно не упадешь в обморок?

Юрий отставил бокал и, неотрывно глядя на нее, начал расстегивать и снимать рубашку. Маша облизала губы и хотела что-то сказать, пошутить, что ли, чтобы разрядить обстановку. Но не успела. Увидела шрам, и слова сразу вылетели у нее из головы.

— С потенцией у меня все в порядке, Машенька. Особенно с тех пор, как я с тобой встретился. Вот с сердцем проблемы.

— Можно? — тихонько спросила она. Он кивнул, безошибочно ее поняв.

Она протянула руки и осторожно прикоснулась к длинному рубцу и вмятинам.

— Что случилось?

— Три пули, Машуль. Две в легком, одна задела сердце. Мне очень сильно повезло, быстро отвезли в больничку. Отделался всего лишь удалением левого легкого и операцией на сердце. Но была большая кровопотеря, остарновка сердца, лежал в реанимации. Долго приходил в себя. Так что муж у тебя инвалид, милая моя Машенька. Вторая рабочая группа. Не хотел, чтобы в деревне знали подробности и жалели. И раздеваться на пляже я тоже перестал. Стеснялся своего уродства. А Сонька уж очень сильно меня домогалась. А мне ну совершенно не до нее было. Вот и пришлось придумать отмазку, почему я не хочу с ней спать. Я же не знал, что ты воспримешь все это так серьезно. А про ранение все равно узнали. По пьяни Лехе проболтался, и тот растрезвонил по всей деревне. Вот такие дела. Ну, а теперь твоя очередь. Расскажи мне про свои страхи. Почему ты не любишь, когда на тебя смотрят на пляже.

Маша словно в забытьи продолжала гладить его по безволосой груди. Замечая, как у него от ее прикосновений по коже бегут мурашки. А еще воочию видя его эрекцию, которую в первый раз почувствовала, стоя на балконе, когда он подошел и обнял ее.

— Больно? — спросила она.

— Здесь — нет. Внизу — да. Особенно когда ты смотришь на меня, а я не могу до тебя дотронуться, ؘ— прошептал он, закрывая глаза. — Мучительница моя.

И она совсем осмелела, наклонила голову и прижалась к его шраму своими горячими губами.

— Ты никакой не урод. И не инвалид. Ты все равно самый красивый для меня. Самый лучший. Я тебя так люблю, Юрочка.

Он зашипел, как будто ему было больно. Его сердце под ее поцелуями билось быстро-быстро.

— Думал, что уж больше и не дождусь этих слов от тебя, маленькая. Тоже люблю тебя.

Она отстранилась и допила остатки вина.

— Ну, а про меня ты уже догадался, — хмыкнула она, глядя в сторону. — Я стесняюсь своего тела. Мне не нравится моя большая грудь, моя толстая попа и безобразный живот. Для купания я стараюсь выбирать места, где меня никто не может увидеть. От чужих взглядов я цепенею и впадаю в панику. Как тогда на реке.

— Покажи мне, Машуль, — глядя на нее горящими глазами, сказал Юра. — Дай мне посмотреть. Пожалуйста. Обещаю, я не дотронусь до тебя без твоего разрешения.

Маша сама не ожидала от себя, что в следующий момент она одним резким движением скинет с себя футболку. Ей уже мало было просто разговоров и гляделок.

— Да пожалуйста. Разрешаю. Трогай, — отрывисто сказала она. Настал ее черед закрывать глаза.

Две руки аккуратно легли на холмики ее груди.

— Машкааа, — услышала она восхищенный голос. — Машкааа… Какая ты у меня…

Конечно, в ту ночь она разрешила ему все. И это оказалось совсем не страшно. А восхитительно хорошо.

И уже утром, когда он вышел на балкон покурить, и она, как привязанная, вышла за ним, он, выполняя свое обещание, обнял ее, прижал к себе и прошептал ей на ушко очередное стихотворение из ее сборника:

— Знаешь,

я хочу, чтоб каждое слово

этого утреннего стихотворенья

вдруг потянулось к рукам твоим, словно

соскучившаяся ветка сирени.

Знаешь,

я хочу, чтоб каждая строчка,

неожиданно вырвавшись из размера

и всю строфу

разрывая в клочья,

отозваться в сердце твоем сумела.

Знаешь,

я хочу, чтоб каждая буква

глядела бы на тебя влюбленно.

И была бы заполнена солнцем, будто

капля росы на ладони клена.

Знаешь,

я хочу, чтоб февральская вьюга

покорно у ног твоих распласталась.

И хочу,

чтобы мы любили друг друга

столько,

сколько нам жить осталось*.

*«Знаешь», стихотворение Роберта Рождественского

Глава 24. Полгода спустя, Санкт-Петербург

Переписка в WhatsApp:

«Машуль, как обычно, в четыре?»

«Юрочка, сегодня не могу, задержусь».

«Что-то в школе?»

«Нет, я записалась ко врачу».

Юру как током ударило. Ведь чувствовал же, что она с утра была сама не своя.

Быстро набрал ее номер.

— Маленькая, что случилось?

— С чего ты взял, что что-то случилось? Просто плановый визит к гинекологу.

Голос деланно спокойный, а на самом деле Юра даже через динамик телефона слышал, как ее потряхивает от волнения. Не хочет говорить, коза упрямая. Плановый визит к гинекологу, ага, ага, через десять лет.

— Маша, ты тест-то сделала? — напрямик спросил он.

Она помолчала какое-то время, а потом ответила очень холодно:

— Нет. Мне незачем делать тест, я бесплодна. Макаров, ты издеваешься надо мной? Все, мне некогда, пока.

Вопрос ее здоровья остался последним острым вопросом в их семье. Все остальные постепенно сгладились.

Первые три месяца они притирались друг к другу. Маша привыкала к Юре, за которого так быстро вышла замуж, к его близости, к его обнимашкам и поцелуям. Он приручал ее терпеливо и осторожно, баловал своим вниманием, ухаживал, как и обещал. Так как он не работал, то каждый день отвозил и встречал жену с работы, дарил подарки, на выходных побывал с ней и детьми во всех парках и дворцах Москвы. По вечерам, когда старшие дети расходились по своим комнатам, а Ваня засыпал, они много разговаривали друг с другом. Маша напоминала Юре испуганного ребенка: добрая, доверчивая, но осторожная. Но стихами ее можно было уболтать на что угодно, чем Макаров бессовестно и пользовался. Примерно через месяц она перестала вздрагивать и каменеть, когда он подходил сзади и обнимал ее. Еще через какое-то время начала подходить и ласкаться сама, не стесняясь детей.