Измена. Чтобы разлюбить (СИ) - Норт Лаура

Уставая сидеть — спускаться к морю и просить. Просить море — позови её, пожалуйста! Пусть она вернётся! Пусть подарит мне последний разговор, выслушает, пусть не таит на меня зла.

Вряд ли она ко мне вернётся. А я так надеялся… Но, судя по её реакции, мои мечты тщетны. Но, может, не будет таить на меня зла?

Сам виноват.

Сам разрушил свою жизнь.

И чуть не разрушил её.

Я мог бы бродить так всю ночь. Но моя работа никуда не делась. То, что приносило мне радость, то, что хотелось подарить Иде, что хотелось делать ради неё — потеряло вкус. И, одновременно, только работа и спасала меня от бессмысленности жизни. Частично отвлекала от тоски.

Даже дружба не помогала — потому что мой друг осуждал меня. Он не мог представить, что сам когда-нибудь поступил бы так с любимой женщиной. Он смотрел на меня каждый день — укоризненно.

— Мало того, что ты поступил, как ко… известное рогатое животное! — Димка с опаской обернулся на жену, которая вообще перестала со мной разговаривать. — Так ты ещё и лишил меня хорошего специалиста! Если она уволится из-за тебя, я… я найму нового сотрудника и буду платить ему из твоей зарплаты! Двух специалистов! Или трёх!

В голосе Димки звучала досада.

Но его слова давали мне крошечную надежду. Надежду на то, что Ида не ушла совсем, что она вернётся.

Я попрощался с морем до завтра и медленно поднялся с ночного пляжа. Завёл машину и в последний раз бросил взгляд на знакомые окна.

61 глава

Я подошла к окну и замерла, любуясь ночью. Вздрогнула от внезапного движения — какая-то машина рванула с места. У меня заполошно забилось сердце.

…да нет, глупости, мне показалось.

Открыла окно, вдохнула воздух, полный близости моря. Дома хорошо. И правда, верно говорит пословица, что в гостях хорошо, а дома лучше.

Моя решимость, такая сильная, пока я была в пути, ослабевала тем больше, чем ближе подходил час встречи. Я понимала, что всё нужно решить поскорей, не растягивать, но…

Понимать — одно, а делать — другое.

Утром я первым делом поспешила показаться маме. Пусть увидит меня, убедится, что всё в порядке. Заодно отзвонилась Диле — теперь я готова была всё ей рассказать, не срываясь на рыдания. И выслушать более-менее беспристрастно, что она мне посоветует. Нам надо встретиться, поговорить. Подумать вместе.

Но это потом.

Сначала — мама.

Она встретила меня почти как обычно. Чужой взгляд не заметил бы различий. Только я видела немного более встревоженные глаза, ощущала более крепкие, чем обычно, объятья. Мама внимательно осмотрела меня с головы до ног, сделала какие-то выводы и расслабилась.

— В следующий раз, если будешь уезжать так внезапно, позвони, пожалуйста, бабушке и скажи, что уезжаешь в горы, ну или ещё куда-нибудь, где сеть не ловит, хорошо? Она меня немножко замучила.

— Ой! Я же обещала к ней прийти!

— Ну вот увидишься — расскажешь ей, как хорошо отдыхала. — мама подмигнула. — Как ты? Всё в порядке?

— Да, мамуля. Мне очень сильно было нужно побыть одной. Но теперь всё хорошо!

Мама ничего не спрашивала — она придерживалась мнения, что если я захочу — расскажу всё сама. И я рассказывала — как здорово провела время у подруги, как там замечательно, что она звала меня в гости ещё раз, зимой, а я тоже звала её к себе, в любое время.

Диля сегодня со мной увидеться не смогла.

Ночевать я осталась у мамы.

А на следующий день я твёрдо решила идти на работу.

Чем ближе я подходила к дверям офиса, тем страшнее мне было. Ладони потели, их приходилось всё время вытирать. Сердце колотилось. Меня всю потряхивало.

Входила в помещение я с ощущением, что я сбежала из дома и меня не было несколько месяцев, и вот теперь я вернулась. Без предупреждения. Воображение рисовало осуждающие взгляды, перешёптывания, презрение…

Всего этого не было.

Меня рады были видеть, спрашивали, как прошёл отпуск, ждали фотографий и рассказов, немножко завидовали. Ждали ещё, когда я приступлю к работе, потому что за время моего отсутствия накопилось много дел.

И… всё.

Как будто так и надо было.

На подгибающихся ногах я подошла к кабинету Филиппа. Не спросив даже, здесь ли он.

И постучала.

62 глава

— Войдите.

Родной усталый голос. Счастье и боль.

Я медленно открываю дверь.

— Ида⁈

В голосе радость, неверие, в глазах страх и надежда.

Он изменился. За такое короткое время. Как будто даже похудел. Под глазами тёмные круги, вид невыспавшийся и болезненный.

Филипп встал, судорожно сжимая руки, глядя на меня неотрывно. Жадно. Как будто я собиралась бежать, как будто должна испариться.

— Ида…

— Здравствуй, Филипп. Я пришла поговорить.

Быстрым шагом, почти бегом, он приблизился ко мне и обнял крепко-крепко. Шепча моё имя, сжимая, будто потерял навсегда и не чаял уже увидеть.

— Отпусти! — я вырывалась, отпихивала его руками, но на самом деле желая продлить эти объятья как можно дольше. Как дура. Видно, ничему меня жизнь не учит. Как мотылёк летит на огонь, так и я стремлюсь к тому, что меня уничтожает!

На удивление, Филипп отпустил меня. Но не отошёл далеко, встал вплотную, неотрывно глядя на меня.

Моя дрожь и страх куда-то делись. Вытесненные поднимающейся изнутри обидой, яростью.

Обнимает меня! Как ни в чём не бывало!

— Почему? Почему ты не сказал мне? Знаешь, как неприятно, обидно чувствовать себя обманутой? Использованной? И я не понимаю — зачем это тебе? Зачем нужно было — так? Если есть объективные причины — неужели нельзя было мне рассказать?

— А ты бы мне поверила? Доверилась? — он прочитал вспышку сомнения в моих глазах и покачал головой с горькой улыбкой. — Вот видишь…

— Но зачам? Зачем… всё это?

— Не догадываешься? За столько времени — не догадалась?

Его глаза становятся какими-то больными, сумасшедшими. Он хватает меня за плечи и требовательно смотрит, не отводя взгляда. Не к месту я замечаю, что он очень красив. Несмотря на замученный вид. Завороженная его отчаянными, чёрными, глубокими глазами, чувственными губами я забываю, что он спрашивал у меня и молчу.

Тянется время. Филипп не выдерживает.

— Ну же, Ида! Скажи! Ответь! Только честно — неужели ты не поняла, что я всё ещё люблю тебя???

— Что? — кажется, я произношу это вслух. Сердце делает кульбит. — Что ты сказал?

— Я. Тебя. Люблю.

Горечь и сладость. То, чего я ждала. Чего хотела в глубине души. К чему стремилась.

Но, как мотылёк, стремящийся к свету, бьётся о стекло, так и я, всем сердцем стремящаяся к Филиппу, улетаю, оглушённая, в память.

В мою беспощадную память.

Там две раны. Одна — грудастая девка на нашей с ним кровати. Вторая — слова Дмитрия Егоровича — «почему ты ей не сказал». И я закрываюсь.

— Я думала у нас договор. И просто удобные отношения. — говорю, вздёргивая подбородок, и вижу, как потухает, мертвеет в его глазах неистовая надежда. И мне всё ещё больно вместе с ним. Но я не отступлюсь. — И раз я обещала тебе портрет, то я и дорисую его. Если тебе это, конечно, нужно. Но только портрет, больше никаких личных отношений. Но скажи мне одно…

Я пытаюсь отдышаться, а Филипп напряжённо и бесстрастно смотрит на меня.

— Как ко всему этому относится твоя жена? Ей плевать? Или вы, может быть, давно расстались? — в моём голосе, против воли, прорезается горечь и издёвка, хотя я хотела избежать эмоций. Но не могу. — Или она бросила тебя? Одинокого и несчастного?

— Ида… — Филипп почему-то ошеломлён и ошарашен. Он пятится назад, наощупь держится за стол, и падает в кресло. Не сводя с меня изумлённого взгляда. Что конкретно ты тогда услышала?

— Что я могла услышать? Что ты женат, что же ещё! Мне надо было остаться и подслушивать подробности дальше???

Филипп с глухим стоном закрывает лицо.

— Я идиот…

— Не сомневаюсь!