Мгновения жизни - Коббольд Марика

— Нет, она просто злобный старый сноб, который обожает ставить других в неловкое положение. — Она сделала несколько глубоких вдохов и, похоже, немного успокоилась. — Подумать только, как милы мои старички в клубе «Эвергрин». Всегда так рады тебе, всегда так благодарны, за то что ты для них делаешь.

— Наверное, это ужасно — состариться, да еще и быть благодарным.

— Они не обязаны быть никем, Грейс.

К ним присоединился Леонард Браун, школьный священник и приятель Эбботов. Они с Грейс не очень ладили, с тех пор как Грейс высказала ему все, что думает о святом Павле, но сейчас он улыбнулся ей вполне доброжелательно. В этом состояла особенность духовенства: священникам платили за утешение, любовь и всепрощение.

— Мне только что сообщили, что вы неплохой фотограф, — заявил он.

— Можете даже назвать меня просто фотографом. — Грейс попыталась вежливо улыбнуться в ответ, но получилось это у нее плохо.

— Так серьезно относитесь к этому, да? Хорошо, очень хорошо. Как бы то ни было, я подумал, что вы могли бы помочь нам вдохнуть новую жизнь и придать новый вид нашему школьному журналу. В настоящее время у него удручающе мало читателей.

— Вы хотите, чтобы я сделала для вас несколько фотографий?

— Собственно говоря, это была идея вашей свекрови. Очень разумная леди.

Робина скромно улыбнулась.

— Вообще-то говорить особенно не о чем. Я просто подумала, что девочки есть девочки: несколько снимков последних мод, заметка о том, как подогнать по фигуре и украсить свою школьную форму, словом, штучки такого рода не прошли бы мимо их внимания. А разве не интересно было бы сделать что-то вроде репортажа из домов некоторых учениц, что-нибудь в стиле «Хаус энд гарденс»^[8]? Ничего экстравагантного или назойливого, просто что-нибудь занимательное, чтобы привлечь читателей. Я уверена, ты была бы рада помочь, Грейс.

— Я бы с удовольствием, но мне надо свериться со своим графиком, — сказала Грейс. — У меня сейчас довольно напряженный период.

Робина недоуменно подняла брови.

— Слишком занята, чтобы помочь? — Тут Леонард Браун в очередной раз воздал должное Эндрю, назвав его неоценимым и лишенным всякого эгоизма «членом их команды».

— Я постараюсь, — пообещала Грейс, уголком глаза заметив Эндрю. Тот чувствовал себя как рыба в воде, разговаривал, улыбался, жестикулировал, окруженный группой учениц и их матерей. Грейс видела, как он изо всех сил старается, чтобы им было хорошо. Как обычно, он выкладывался весь, без остатка. Будет несправедливо, если она подведет его. Кто захочет водить дружбу с этим очаровательным парнем, у которого жена — злобная стерва?

В первые месяцы их брака беспредельное сочувствие и забота Эндрю о других заставляли ее ощущать себя человеком второго сорта. В последнее время она иногда чувствовала себя ни на что не способной. Когда Дорис Лейтон, самая занудная и скучная женщина во всей Англии, заперлась в своем коттедже, отказываясь впустить кого-то, Эндрю предложил пригласить ее на ужин как раз в тот момент, когда Грейс протянула руку к выключателю, чтобы погасить свет и сделать вид, что их нет дома. А когда Дженни Говард сообщила им, что ее дядя Джо из Штатов будет очень расстроен, поскольку она не сумела достать к его приезду билеты на «Призрак оперы», то не успела Грейс посоветовать ей попытать счастья с билетами на мюзикл «Кошки», как Эндрю протянул ей их билеты. Когда неожиданно нагрянули гости, Грейс спрятала бутылку своего любимого красного вина. Эндрю нашел и откупорил ее.

Но самое замечательное в человеке, как в разумном существе, заключалось в том, что, в отличие от животных, он может не принимать безропотно данные ему Господом таланты. Можно было измениться, попробовать преодолеть выдуманные ограничения, стать другим: можно было поступать вопреки своим инстинктам — в этом и состоял особый талант, дарованный человеку. Грейс решила поступить вопреки своим инстинктам и постараться быть милой с Леонардом Брауном.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещала она с широкой улыбкой, которую многие, как она знала, находили обезоруживающей.

Леонард Браун, любезно улыбнувшись в ответ настоящей дружеской улыбкой, поспешил на своих не знающих усталости ножках к Гленде Шоукросс, директрисе, дабы сообщить ей приятную новость. «Грейс — такая приятная молодая дама, всегда готова помочь», — наверное, говорил он сейчас.

Поэтому Грейс вела себя хорошо, решив сделать добро кому-нибудь еще, кроме себя, даже заставить кого-то изменить мнение о себе, хотя в глубине души оставалась все той же эгоистичной женщиной. Что бы это значило? Означало ли это, что реальности не существует, а есть только ее восприятие? Но какое это имело значение, если дело будет сделано?

Когда они вечером лежали в постели, Эндрю сказал:

— Очень мило с твоей стороны было согласиться помочь с журналом. Леонард был удивлен, а я нет. Ты носишь защитную оболочку, а я первый разглядел под ней твою мягкую и добрую сущность.

Грейс мысленно улыбнулась: мальчишки всегда и во всем хотят быть первыми.

— Как ты думаешь, могут ли поступки управлять чувствами? — спросила она у него.

— Что ты имеешь в виду?

— Например, ты мил и заботлив, поэтому и ведешь себя мило, и всегда стараешься помочь. Но что, если в душе ты стерва и просто скрываешь это, стараясь поступать хорошо и делать только добро? Могут ли чувства сравняться с поступками, так чтобы в конце концов ты на самом деле стал милым и добрым?

— Любимая, уже поздно. — Он навалился на нее, поцеловал в шею, принялся ласкать грудь. Потом прошептал: — Наступило время показа шоу.

Шел дождь, мелкий и назойливый летний дождь, попав под который, можно было промокнуть и не заметить этого. Ной Блэкстафф открыл дверь на стук Грейс. Он выглядел так, словно жена застала его с любовницей: рубашка была застегнута не на те пуговицы, соломенные волосы торчали дыбом, в янтарных глазах застыло дикое выражение.

— У меня ничего не получается. Я умею разрушать репутацию людей, которых не знаю, а здесь совсем другое дело.

Грейс оставила свой зонтик на крыльце и вошла в дом.

— Я полагаю, ты имеешь в виду биографию. — Она достала из кармана пачку сигарет и выудила из нее две штуки.

— Возьми. — Она сунула сигарету ему в рот. — «Хорошо написанная жизнь встречается так же редко, как и хорошая прожитая». Это Томас Карлайл.

— Очень кстати; большое тебе спасибо.

Грейс ухмыльнулась и дала ему прикурить, потом закурила сама.

— Всегда пожалуйста. Как бы то ни было, ты не можешь не написать ее, об этом ты подумал? Бедным старик мертв. И, естественно, он будет являться тебе в ночных кошмарах до конца твоих дней. Твои сны будут полны неясного шепота и воспоминаний о совершенном предательстве, а все деньги, которые ты получишь за его картины, будут прокляты, но это ерунда — зато ты избавишься от дурацкой и надоедливой работы.

— Дело не в том, что она надоедливая и скучная. Все упирается в благопристойность и правду, и, как часто бывает, эти два понятия несовместимы. Как, спрашивается, могу я написать биографию деда, которая сделала бы честь и ему, и мне, пока Луиза еще жива? Мне пришлось бы писать о вещах, которые крайне оскорбительны для нее. Ты ведь наверняка слышала о Джейн Дейл. — С этими словами он двинулся в кухню.

— Нет.

— Он, старый черт, был бы только рад, если бы весь мир узнал о его любовных похождениях, но Луиза сделана из другого теста, ты же знаешь, насколько она скрытная.

Грейс пожала плечами.

— Могу себе представить.

— Именно. Но в их отношениях с дедом произошла резкая перемена, уж это мне известно. Между ними возникло взаимопонимание. В последние годы своего брака они стали очень близки. У меня так и стоит перед глазами картина, когда они вдвоем, рука об руку, прогуливаются по парку: он опирается на нее, и оба покачиваются, как тростинки на ветру или как дети, только что научившиеся ходить. Это был странный, но милый союз: он, художник, экстраверт, мужчина, который видел привидений и любил женщин, и она, такая отстраненная, не от мира сего, читающая длинные списки из прачечной, единственная женщина в мире ростом шесть футов, умевшая оставаться незаметной. Он полностью зависел от нее, следуя за ней подобно тени.