Паранойя. Почему он? (СИ) - Раевская Полина "Lina Swon"

Не знаю, как я оказалась на столе, а он между моих ног. Как вновь из сдержанной, разумной девушки превратилась в это стонущее, ненасытное существо. Ничего не знаю, не понимаю. И Серёжа, кажется, тоже.

Отрывается от меня. Дышит загнано и смотрит на мои истерзанные губы таким диким, невменяемым взглядом, что меня насквозь пронзает мощнейшим разрядом возбуждения. Тянусь к нему, и мы снова целуемся, ласкаемся, доводим друг друга до исступления.

-Насть, я тебя трахну на этом столе, если не остановимся, - доносится, словно издалека хриплый шепот, но я не понимаю слов.

Киваю на автомате и продолжаю скользить губами по его шее, оставляя свои метки. У Сережи вырывается полустон – полусмешок, но уже в следующее мгновение он перехватывает инициативу. Сжав мои волосы в кулаке, заставляет запрокинуть голову назад, а потом целует так глубоко, что у меня перед глазами темнеет. Дрожу, задыхаюсь, но продолжаю посасывать его язык и поддаваться навстречу толчкам его бедер, имитирующих то, что должно вскоре между нами произойти. И следующая фраза подтверждает, что ждать и предлагать варианты «поромантичней» Серёжа больше не намерен.

-Здесь останемся с ночевкой. Бабке позвонишь, чтобы не беспокоилась, - отдает он распоряжения между жалящими поцелуями, но поняв, что я вообще не в адеквате, уточняет. – Согласна, Насть?

-Да, - не думая ни секунды, выдыхаю я. Где-то на задворках сознания бьется мысль, что надо бы подумать, остановиться. Но какое там подумать, не говоря уже о том, чтобы остановиться, если я была согласна даже на этом столе?! К счастью, от крайней стадии бесстыдства спасло далекое от деликатности покашливание, подействовавшее на меня, как ушат холодной воды.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍Господи, я ведь совсем забыла про Петра Михайловича и про мед, который уже давно вытекал из тары, образовав вокруг нее приличную лужу!

Видимо, тоже самое заметил и Петр Михайлович.

-Ети вашу мать! У этого плов горит, у этой мед убежал! – хватился он, и не обращая на нас никакого внимания, подскочил к медогонке с новой тарой.

От стыда мне хотелось провалиться сквозь землю. Серёжа же снова вовсю веселился, не испытывая ни капли смущения. Но заметив, что я едва дышу, сказал:

-Слышь, Михалыч, иди пока за пловом присмотри, я сам тут уберу.

-Ага. Знаю я, как ты сейчас здесь прибере…

-Иди давай, - отстранившись от меня, с нажимом произнес он, кивнув на дверь. Михалыч собирался что-то возразить, но встретившись с Сережей взглядом, как ни странно, послушался и что-то пробурчав себе под нос, вышел.

Выдыхаю с облегчением и прикладываю похолодевшие ладони к пылающим щекам.

-Кошмар! Как я теперь буду ему в глаза смотреть? – сетую, соскользнув со стола.

-Нашла, о чем переживать. Он скоро уедет на смену, так что до завтра его не увидишь. Лучше подумай, что скажешь своей бабке, - «успокоил» Сережа.

Как сказать «бабке», что я останусь где-то на ночь, я совершенно не представляла. Наверняка меня уже хватились и находятся в недоумении. Как бы не подняли шум и охрану не отправили на поиски. Но и отказаться от этой ночи не могла. И даже не столько из-за желания, скорее, чтобы Сережа вдруг не вздумал – таки отвезти меня куда-то заграницу и не обнаружил, чья я падчерица.

Знаю, это мерзко, и он наверняка меня просто убьет, когда узнает во что ввязался, но «потом» ведь уже все случиться и есть хоть какой-то шанс, что все эти «но» уже не будут иметь значения.

-Баня готова, идите мойтесь, - отвлекает от тяжелых дум окрик Петра Михайловича. Вот только от этого вполне однозначного «идите мойтесь» становиться не по себе. Я еще не была готова разделить столь интимный момент.

Конечно, после того, что здесь происходило это звучит, по – меньшей мере, смешно, но то было на эмоциях, спонтанно. А тут… Я не представляла, как разденусь перед этим мужчиной, как он будет смотреть на меня, как разденется сам… Перед мысленным взором промелькнула первая встреча: крепкое, загорелое тело, мокрые, красные трусы, абрис их внушительного содержимого, и несмотря на любопытство, захотелось зажмуриться, как маленькой девочке.

Определенно, я не хочу раньше времени убедиться насколько там все внушительно. Пусть будет сюрпризом, чтоб было не страшно…

Встретившись с Сережиным насмешливым взглядом, вспыхиваю. Господи, если бы он прочитал мои мысли, наверное, помер бы со смеху! И словно в подтверждение уголки его губ начинают подрагивать.

-Попарить вас, Анастасия Андреевна? – веселясь, любезно предлагает он, вгоняя меня еще сильнее в краску.

-Э-э… нет, спасибо. Я как–нибудь сама справлюсь, - выдавив улыбку, открещиваюсь я.

-Ну, иди тогда. Справляйся, - ухмыльнувшись, кивает он в сторону двери, а после, почесав макушку, окидывает обреченным взглядом последствия нашего медового безумства, и смешно становится уже мне.

-Может, тебе помочь?

-Да я тоже как-нибудь сам, - прихватив со стола ложку и присев на корточки возле медогонки, начинает неторопливо есть мед.

-Ну, с этим - то делом, конечно, - заметила я со смешком.

-Зря ты не попробовала. С медогонки мед самый вкусный.

-С тебя тоже было вкусно, - выдала на автомате, пялясь на его вишневые, блестящие губы, и только потом сообразила, что сказанула. Сережа хмыкнул, скользнув по мне таким взглядом, что меня снова в жар бросило и многозначительно предупредил:

-Ты нарываешься, Сластён.

-На что? – приподняв бровь, уточняю провокационно. Сама не знаю, какой черт дергает за язык, и откуда вообще во мне это кокетство, но рядом с этим мужчиной почему-то просыпается что-то эдакое.

-На газосварщика, - меж тем парирует он, и поднявшись, достает из-под стола ведро с тряпкой.

-А всё это время кто был?

-Можешь считать, джентльмен.

-Однако.

-Иди, а то будет тебе «однако».

-Ой, какой грозный, - насмешливо пропела я и только повернулась, чтобы уйти, как мне прилетел хлёсткий шлепок по заднице. – Ай! – взвизгиваю от неожиданности. Этот же дурак нахально улыбнувшись, самодовольно тянет:

-Ой, какая звонкая попка.

-Сережа! – возмущенно пыхчу, потирая горящую огнем ягодицу. - Ты… ты… совсем?

-Ну, пока еще нет, но будешь здесь стоять и будет совсем.

- «Совсем» будет, если ты еще раз так сделаешь!

-Ой, какая грозная, - передразнил он, улыбаясь во все свои белющие тридцать два, и подмигнув, направился к выходу.

-Еще какая, - пригрозила я, и тут же получила по второй ягодице.

-Очень звонкая, - резюмировал этот гад и поспешил скрыться за дверью.

-Дурак! - бросила я ему вдогонку, и покачав головой, не выдержала - рассмеялась.

Правда, мое веселье быстро сошло на «нет», стоило подойти к бане. Петр Михайлович смерил меня таким взглядом, что захотелось убежать и никогда больше не показываться ему на глаза. К счастью, он ничего не сказал. Бросил на лавку свежий березовый веник, и всучив мне халат с полотенцем, быстро ушел.

Конечно, было неприятно, но отчасти я его понимала. Если бы мой знакомый притащился ко мне ни свет ни заря с какой-то девицей и чуть не отымел ее на моём столе, вряд ли я бы излучала тепло и гостеприимство. Вот только что-то подсказывало мне, что неприязнь Петра Михайловича обусловлена совершенно иными причинами.

Какими?

Пока раздевалась, я размышляла над этим вопросом, но так ни к чему и не придя, переключилась на более насущные проблемы.

Что сказать маме? Как отпроситься? А главное – готова ли я вообще к такому шагу?

Сомнений и страхов было куча. Я боялась, что все слишком быстро; что нет никакой определенности, обязательств и чувств со стороны Сережи; что я ему потом стану неинтересной, да и просто, что будет дико больно и много крови. Бред, конечно, но все равно как-то неловко и боязно.

Такие идиотские мысли крутились в голове, пока меня не разморило и не начало клонить в сон. Кое-как оторвав свою тушку от полка, я выползла из бани, горя лишь одним желанием – чтобы мне поскорее выделили кровать. Но подойдя к увитой плющом беседке, где, судя по запаху, мужчины обедали, мой сон, как рукой сняло, стоило только услышать голос Петра Михайловича.