Не говори шефу (СИ) - Чернева Влада

Я вздохнула, пытаясь подумать, как продолжить разговор, но слова просто не шли.

— Владислав, ты понимаешь, что ты сейчас делаешь? — спросила я, не удержавшись. — Ты совсем закружил голову бедной девушке! То есть я очень хочу тебя понять…

Он чуть наклонил голову и заглянул мне в глаза, так близко, что я почувствовала, как дыхание перехватило.

— Я пытаюсь сказать, что тебе не нужно больше ничего понимать, — его голос стал ещё тише, и это уже не было шуткой. — Ты можешь просто быть собой.

— И это всё? — я наконец собралась с силами. — Просто быть собой?

Он кивнул, и - я не успела понять, что происходит, как он склонился ближе, его руки аккуратно легли мне на плечи, скользнули вниз…

— Владислав… — прошептала я, но он прервал мои сомнения, и притянул меня к себе.

Его губы нашли мои, и всё, что было вокруг, исчезло. Тёплый свет ламп, едва слышная музыка, шелест посуды за соседними столами — всё стало лишь фоном для этого момента. Его поцелуй был нежным и долгим, наполненным такой глубиной, что океаны казались мелкими лужицами. Это если образно.

Мои руки непроизвольно поднялись и остановились на его груди, на мгновение я отстранилась, мой взгляд метнулся в сторону, как будто я искала подтверждение тому, что никто не заметил нашей слишком страстной близости.

— Владислав… смотрят же, — прошептала я, чувствуя, как мои щеки начинают гореть.

Он слегка улыбнулся, его глаза стали чуть мягче, но всё так же пристально смотрели в мои.

— Никто не смотрит, — ответил он, чуть касаясь моей щеки пальцами. — Здесь такое место, специально для тех, кто хочет быть настоящим. Именно поэтому я выбрал этот ресторан. Тут можно целоваться совершенно свободно. Но если бы даже и смотрели, ты чего-то стесняешься? Я — нет.

Его слова звучали настолько искренне, что я невольно засмеялась.

— Ты правда всё продумал, — ответила я, и мои пальцы слегка сжали ткань его рубашки, - самым тщательным образом.

— Ты этого стоишь, — сказал он.

Я больше не пыталась анализировать, что происходит. Всё, что имело значение, — это его тепло, его руки, которые не спешили отпускать меня, и это чувство, будто мир действительно остановился только для нас двоих.

* * *

— Я понимаю, что это всё кажется слишком быстрым, — начал он, и я заметила, как он слегка сжал бокал в руках, словно собирался с мыслями. — Но с того момента, как ты появилась в моей жизни, ты так многое изменила…

Я улыбнулась, глядя на него. В этих словах было что-то невыносимо трогательное, что хотелось записать их на флешку и спрятать в карман, чтобы слушать снова и снова, как любимую песню.

— Я не хочу торопить тебя или ставить перед выбором, — добавил он, инаклонился ближе.

Наши губы снова встретились, и в этот момент мир перестал существовать. Но этот поцелуй был совсем другим. В нём не осталось ни тени сомнений, ни попытки быть осторожными, будто мы наконец признались друг другу в том, что знали давно. Это был поцелуй, в котором было всё: желание, доверие, и та самая уверенность, от которой перехватывает дыхание.

Его пальцы мягко скользнули по моей щеке, обрамляя лицо так, будто он боялся меня спугнуть, но при этом держал так, словно я могла исчезнуть в любое мгновение. Его прикосновение было одновременно лёгким и наполненным силой. От этого у меня по спине пробежали мурашки, которые, кажется, сделали круг и вернулись к шее.

Свет вокруг стал размытым, и все звуки — голоса за соседними столиками, звон бокалов, даже музыка — куда-то пропали. Оставались только его тепло, его близость и его дыхание, которое едва касалось моей кожи. Моё сердце стучало так громко, что мне казалось, он слышит его. Или, может, это его сердце билось в такт моему. На мгновение я даже подумала, как это вообще возможно — чтобы кто-то был настолько близок?

Но тут, в самой глубине этого момента, моя сознательная часть не удержалась от укола. "Надеюсь, помада не размазалась, а то потом буду выглядеть как Джокер", — мелькнуло в голове, но эта мысль быстро исчезла, растворившись в тепле его прикосновений.

Его руки медленно опустились на мои плечи, а потом обняли меня, притягивая ближе. И я позволила себе расслабиться в этом объятии, как будто именно здесь, рядом с ним, было моё место. Никакого напряжения, никакой суеты — просто момент, в котором я вдруг почувствовала себя собой, настоящей. Все сомнения, страхи, мысли, которые обычно кружат как бешеный рой, вдруг испарились.

Когда наши губы слегка разомкнулись, я вдохнула глубоко, будто только что всплыла после долгого погружения под воду. Я открыла глаза и встретила его взгляд — тёплый, немного взволнованный, но такой искренний, что мне захотелось остаться в этом взгляде навсегда.

— Ты даже не представляешь, как долго я ждал тебя, — прошептал он, и в его голосе прозвучало что-то большее, чем просто слова.

Я улыбнулась, слегка коснувшись его лица рукой.

— Кажется, ты ждал не зря, — тихо ответила я, чувствуя, как по телу растекается лёгкость и тепло, которое никак не связано со свечами на столе или вином в бокале.

* * *

Из зала начала доноситься музыка — сначала тихо, едва уловимо, словно воздух вдруг наполнился звуками, которые всегда были здесь, но только сейчас захотели быть услышанными. Это был саксофон. Его мягкий, бархатистый тембр обвивал всё вокруг, словно невидимые ленты света. Музыка то приближалась, то ускользала, играя с ритмом и настроением, будто музыкант разговаривал на языке, понятном лишь тем, кто готов слушать сердцем. В мелодии чувствовалась лёгкая меланхолия, но её линии, изящные и плавные, словно обещали, что за каждым оттенком грусти кроется что-то светлое.

Я огляделась, но музыкантов видно не было. Они, кажется, спрятались в одном из уединённых уголков, откуда лилась эта чарующая музыка. Владислав, уловив мой взгляд, наклонился ближе, улыбаясь.

— Джаз всегда был немного магией, не находишь? — произнёс он, его голос прозвучал так естественно в этом мягком ритме.

— Определённо, — согласилась я. — Особенно, когда звучит так… живо. Как будто саксофон разговаривает с нами. С тобой тихо, а со мной — настойчиво.

Он усмехнулся, глядя на меня теплее, чем обычно.

— Кажется, он просто знает, кто здесь способен услышать его больше, — сказал он, и в его словах мелькнула едва заметная игривость.

Я почувствовала, как моя улыбка становится шире. Музыка продолжала плести свои мягкие узоры в воздухе, и Владислав вдруг слегка поднялся.

— Знаешь, что мне кажется? Что пропускать такую музыку — настоящее преступление. Потанцуем?

Я на мгновение замерла, слегка удивлённая. Но в его глазах было столько уверенности и лёгкости, что я просто не смогла сказать «нет».

Мы поднялись и прошли вглубь зала. Музыка становилась громче, обволакивая нас, и наконец мы увидели самих музыкантов. Они расположились в углу , освещённом мягким золотистым светом. Саксофонист, мужчина лет пятидесяти с немного седыми висками, казался полностью поглощённым своей игрой. Его глаза были закрыты, а губы слегка касались мундштука, будто он разговаривал с инструментом наедине. Контрабасист, высокая женщина с длинными кудрями, ритмично кивала в такт музыке, её тонкие пальцы порхали по струнам, словно танцуя. Рядом, за роялем, сидел молодой парень, увлечённый своей партией, будто он играл вовсе не для публики, а для своей души.

Вокруг них стояли несколько небольших столиков. За одним парочка в строгих костюмах обсуждала что-то тихим шёпотом. За другим мужчина в твидовом пиджаке сидел в одиночестве, держа в руках бокал виски и глядя куда-то вдаль, словно музыка была для него единственным собеседником.

Владислав обернулся ко мне, всё ещё держа мою руку, и, не сказав ни слова, увёл меня в центр небольшого свободного пространства, где можно было танцевать. Его рука мягко легла мне на талию, а другая переплела наши пальцы.

— Ты знала, что музыка может рассказывать истории? — тихо спросил он, пока мы двигались под медленные ритмы саксофона.