Муза (ЛП) - Старлинг Айла

Как я позволила себе этого хотеть. Как я позволила себе верить в него. В нас.

Глава 30

Софи

Я едва вижу дорогу сквозь слезы, мои пальцы до боли сжимают руль. Грудь поднимается и опускается резкими, неглубокими вздохами, паника пронизывает мою кожу.

Не могу поверить, что это происходит снова. Не могу поверить, что я во второй раз поверила в ложь. Сначала Коул, теперь Тео. Оба улыбались мне в лицо, приглашая кого-то другого в ту часть своей жизни, которую обещали отдать мне.

Мой разум бесконечно повторяет эту сцену. Бокалы с вином. Ее смех. То, как они сидели там, уютно рядом, и его взгляд, когда он увидел меня в окне. Шок. Вина. Паника. Я видела его. Я знаю, что видела. Такой взгляд невозможно сымитировать, если ты невиновен.

Я сильнее нажимаю на педаль газа, и моя машина рвется вперед, как будто скорость может спасти меня от давящего груза в груди. Мой телефон вибрирует на сиденье рядом со мной, и я инстинктивно смотрю вниз. Тео.

Его имя светится на экране, словно насмехаясь надо мной. Я нажимаю боковую кнопку и выключаю звук, затем резко возвращаю руку на руль. Я не хочу слышать его голос. Я не хочу слышать ложь, которую он уже готовит, чтобы накормить меня. Я не хочу давать ему шанс превратить это в нечто, что заставит меня усомниться в том, что я видела собственными глазами.

Я заезжаю на подъездную дорожку, шины слегка визжат, и сижу там мгновение в удушающей тишине. Мое тело дрожит. Ярость, предательство, разбитое сердце... все это переплетается во мне, образуя жестокий узел, который я даже не могу начать распутывать.

Еще один звонок, еще одно сообщение. Моя рука дрожит, когда я сую телефон в бардачок и захлопываю его, как будто он может запереть вместе с ним всю мою глупую, кровоточащую надежду.

Я чувствую себя снова пятнадцатилетней, стоящей у раздевалки, прижимая книги к груди и делая вид, что не слышу, как Коул смеется со своими друзьями над девушкой, с которой он переспал на выходных. Делая вид, что не понимаю самодовольного выражения его глаз, когда он заметил, что я подслушиваю.

Тогда я винила себя во всем. В том, что я недостаточно хороша. Недостаточно красива, недостаточно весела, чтобы он продолжал мной интересоваться. Я думала, что, если буду любить его сильнее, давать больше, прощать больше, он выберет меня так же, как я уже выбрала его.

Я была наивна. И он это знал. Он использовал это против меня. Он переживал меня, выплюнул и улыбнулся, как будто сделал мне одолжение. Его нарциссическая любовная бомбардировка подействовала на меня.

Теперь, сидя в темноте в своей машине, я задаюсь вопросом, изменилось ли что-нибудь.

Но потом происходит что-то еще хуже.

Я начинаю скучать по Тео. Скорбеть о нем.

Не только о важных вещах, поцелуях, поздних ночных сообщениях, о том, как приятно было быть желанной. Но и о мелочах. О тихих моментах, о которых я никому не рассказывала.

Например, о том, как он приносил мне угощения, не дожидаясь просьбы. О том, как он замечал, когда мне было холодно, и без слов накрывал мои ноги одеялом. О том, как он наклонялся ко мне, когда я говорила, и смотрел мне в глаза, как будто в мире не существовало ничего другого.

Или как он заставлял меня разговаривать по телефону, после того, как ему пора было ложиться спать, только чтобы еще раз рассмешить меня.

Как его рука тянулась к моей, как будто он ничего не мог с собой поделать, как будто это был просто инстинкт.

Боже, именно эти мелочи убивают тебя.

Не предательство.

Даже не разбитое сердце.

А отсутствие внимания.

Я вылезаю из машины, ноги дрожат, живот переворачивается, и заставляю себя войти в дом, как будто ничего не случилось. По дороге беру телефон, но не включаю экран. Не могу.

Родители сидят в гостиной, свет от телевизора окрашивает их лица в бледные и мерцающие оттенки. Они едва взглянули на меня.

— Ты рано вернулась, — говорит отец, не поднимая глаз.

— Я устала, — отвечаю я, и мой голос звучит монотонно, чуждо даже для моих собственных ушей.

Он ворчит и снова поворачивается к экрану. Хорошо. У меня нет сил на что-либо еще.

Я беру бутылку воды из холодильника, мои руки онемели и не слушаются меня, и поднимаюсь наверх. Каждый шаг кажется тяжелым, как будто я тащу по деревянной лестнице тело, в два раза больше моего. Когда наконец добираюсь до своей комнаты, я закрываю дверь, запираю ее и ползу на кровать.

Какое-то время я просто лежу, пытаясь отдышаться. Мое тело болит не от физического истощения. Я чувствую, как мое сердце трещит по швам, из него выливается что-то уродливое и грязное.

Я хочу позвонить Сал. Я хочу услышать ее голос, который скажет мне, что все в порядке, что я ничего не выдумала, что я не сумасшедшая. Но сегодня вечером она ушла, живет своей жизнью. Я не хочу быть грустной, сломленной девушкой, которая тянет всех вниз.

Вместо этого я натягиваю на себя одеяло, беру пульт и включаю «Анатомию Грей». Первый сезон, первая серия. Мне не нужно особо внимательно смотреть. Я знаю каждую строчку, каждую сцену. Я не хочу смотреть что-то новое, я хочу смотреть что-то знакомое, когда все вокруг меня рушится.

Первые несколько минут пролетают в тумане, моя грудь сжимается, а горло горит. Слезы льются беззвучно и бесконечно, пропитывая подушку. Я позволяю им течь. Чтобы бороться с ними, нужны силы, которых у меня нет.

Я скорблю по отношениям, которые, как я думала, у меня были. Скорблю о будущем, которое я позволила себе представить. О будущем, в котором Тео стоял рядом со мной, гордый и уверенный, и в котором мне больше не нужно было скрывать свои чувства.

Шоу продолжается, фоновый шум заполняет пространство, которое обычно занимает Тео в моей голове.

Это так глупо, на самом деле. Я должна была знать лучше. Должна была знать, что сказки не бывают реальными. Любовь – это просто игра, в которую играют мужчины, когда хотят чего-то от тебя. Они поднимают тебя, наполняют надеждами и мечтами, а затем вырывают почву из-под ног в тот момент, когда ты доверяешь им достаточно, чтобы стоять.

Я не знаю, как долго плачу, но точно до момента, пока усталость не одолевает меня. Я засыпаю под скомканным одеялом, а мерцание телевизора озаряет мое мокрое от слез лицо.

На следующее утро я просыпаюсь с тупой болью в мышцах, которые слишком долго были напряжены. На мгновение я лежу неподвижно, паря в том туманном пространстве между сном и бодрствованием, где все онемело.

Потом все возвращается. Тео. Эвелин. Бокалы с вином. Выражение его лица. Я переворачиваюсь, зажмуриваю глаза, желая, чтобы все исчезло.

Мой телефон лежит на тумбочке, безмолвный и темный. Я знаю, что, если включу его, увижу дюжину пропущенных звонков, сотню сообщений. Может быть, даже извинения. Объяснения. Или, что еще хуже, может быть, ничего.

Мне все равно. Меня это не волнует.

Потому что волнение означает открыть дверь для новой боли. А я не смогу этого пережить. Не снова. Не от него.

Вытаскивая себя из постели, я бреду в ванную. Выгляжу ужасно. Опухшие глаза, спутанные волосы, футболка, свисающая с одного плеча. Я брызгаю на лицо холодной водой, пока жжение не пробуждает меня настолько, что я могу двигаться.

Внизу Беллс уже в кухне, напевает под нос, готовит бейгл. Когда я вхожу, она поднимает глаза и прищуривается.

— Доброе утро, зомби.

В ответ я ворчу и опускаюсь на стул.

— Бейгл? — предлагает она.

Я киваю, слишком уставшая, чтобы ответить, как следует. Она берет еще один из пакета и бросает его в тостер.

— Ты выглядишь ужасно, — говорит она небрежно.

— Спасибо, — бормочу я, потирая лицо руками.

Она еще немного наблюдает за мной, между нами проносятся невысказанные слова, прежде чем она наконец говорит.

— Ты в порядке?

Нет. Но я все равно киваю.