Отпускай (СИ) - Сурмина Ольга

— А ты чем будешь заниматься? — Рот на правильном лице уезжал куда-то в сторону.

— Я же сказал: сидеть в кресле. И прекращай говорить со мной, головная боль может усилиться. — Темный силуэт ходил по комнате, убирая просветы между штор.

— И как долго мне тут лежать? — Тихо спросила девушка, с нескрываемым протестом глядя на Штайнера.

— Пока не станет легче. Все, замолкай.

— Ты Эмму тоже так укладываешь, когда ей плохо?! — Белита сузила глаза. — Или, все же, спрашиваешь, хочет она этого или нет?!! Что-то я ни разу не видела, чтобы ты диктовал ей, что делать, даже если она сама ползет наверх по лестнице. Может я тоже буду решать, при каких условиях мне лежать, когда у меня что-то болит? В конце концов, я знаю свой организм. И знаю, от чего мне станет хуже, а от чего нет. — Она нарочито медленно встала, и пошла к выходу из комнаты. — Я хочу прилечь в спальне. Кресел там нет, и раз ты сегодня не на работе, то приляг со мной. Посмотрим какой-нибудь фильм на низкой яркости экрана.

— Не сравнивай меж собой птицу и письменный стол. — Нейтан сложил на груди руки. — Эмма ходит на физио, конечно она будет пытаться сделать что-то сама, в том числе и подняться по лестнице. У нее мышечная дистрофия, а у тебя — мигрень, и то никто еще не уверен в этом. — Мужчина покачал головой и вздохнул. — Но даже с лестницей я ей помогаю, когда это нужно. По-братски. А она покорно принимает эту помощь. — Почему-то на фразе «покорно принимает» он странно напрягся, чуть сдвинул брови, и замер, словно проваливался в воспоминания. Какие-то вязкие, отвратительно приятные воспоминания.

Белита отшатнулась. От его выражения хотелось дать ему пощечину. Снова.

— А таращишься на ее сиськи ты тоже «по-братски»?! — Прошипела Кин. Самоконтроль треснул. — Может, «сестру» еще и трахнуть можно?! А? Инцест — дело семейное, да?

— Что ты несешь? — Нейт чувствовал, как дергалось нижнее веко. — Я сказал, она мне как сестра. От таких шуток меня тошнит.

— В том-то и дело, что «как» сестра. Я слышала это уже раз сорок!! — Девушка скрестила руки на груди и оперлась на стену. — Я хочу, чтобы она съехала отсюда. Сколько можно тянуть?! Или ты до старости собрался так втроем жить? Выбирай, Нейт. — Вздох. — Выбирай, она или я. Так больше продолжаться не может.

Штайнер странно усмехнулся и покачал головой. Словно ультиматум прошел мимо него, и не задел даже краешком. Медленно приблизился, и нагнулся над её ухом:

— Сколько понадобится, столько она здесь и будет. Не надо пытаться мной манипулировать, Бел. Иначе, в порыве своего желания что-то мне показать и доказать, тебе придется ночевать на вокзале. По своей же воле, и это будет очень иронично. Возьми себя в руки, будь взрослым человеком. Все мы миримся с чем-то, что нам не по душе. И тебе тоже стоит воспитать в себе немного терпимости.

— Не надо мне рассказывать, какой мне быть. От чего действительно тошнит, так это от твоих вечных наставлений и душной заботы. Я — не инвалид. Со мной так не пройдет. — Она прищурилась.

— Это не наставление. Это просьба. — Нейт прикрыл глаза.

— И, если тебе действительно на нее плевать, как на женщину. — Кулаки на руках сжимались сами собой. — Хватит облизывать её глазами, раздражает. Если ты прекратишь на нее таращится, она не упадет в обморок, и не рассыплется. Хватит её трогать, хватит лезть её обнимать. Действует на нервы? Нет, это охренеть как бесит. Я в душ. — Кин резко выдохнула и вышла в коридор. — Шум воды меня успокаивает.

Вода бесконечной печали

— Прошу прощения. — Немного нервно, и отчужденно звала Эмма, когда за деревянным штакетником, возле одноэтажного кирпичного дома молодая девушка играла с собакой. — Вы не знаете, что стряслось с домом, который сгорел в начале улицы? — Голос дрожал.

— Сгорел?! — Незнакомка отвлеклась, и похлопала глазами. — А… вы про тот дом. — Она тут же облегченно выдохнула, и покачала головой. — Здравствуйте! Понятия не имею. Мы с родителями переехали сюда лет десять назад, он уже таким стоял. И никто его не выкупает.

— Ясно… спасибо. — Фастер натянуто улыбнулась, отходя от чужого забора.

Ноги дрожали. С пакета, купленного на станции, стекала роса от бурьяна. Эмма обреченно смотрела вниз, глаза мокли. Дома на улице были раскиданы совершенно случайно, и не имели никакой определенной структуры. Казалось, стоял одинокий коттедж, но стоило пройти еще метров сто, как из зарослей деревьев выглядывал еще один. Складывалось впечатление, что они вырастали здесь по приближению человека, как грибы.

Она болезненно улыбалась. Усталость парализовала ноги. Сколько Фастер шла те три километра? Около двух часов, постоянно присаживаясь на пакет везде, где это представлялось возможным. От мысли о пути назад тряслись поджилки, стыд заставлял щеки краснеть. Переоценила себя, в очередной раз.

Дыхание учащалось. Вокруг раздавался щебет птиц, однако, девушка не обращала на него никакого внимания. Перед глазами так и стояли полуразрушенные, почерневшие стены, давно заросшие высокой травой. Одинокие, жуткие оконные проемы без окон, куски кирпичей, которые уже частично поглотила земля. Толстый мох в углах комнат, которые когда-то составляли один большой, теплый дом.

Её дом. До той поры, пока его заживо не съел огонь.

Хотелось плакать. Рыдать, кричать, хотя Фастер повторяла себе, мол, это прошлое, которого не изменить. Но стены одиноко встречали её своим тяжелым, печальным молчанием. Теперь это не дом, давно не дом. Труп дома. Его останки здесь так и остались, никому не нужные, неприкаянные. Копченые когда-то багровым пламенем. За, практически, двадцать лет эту копоть так и не смыл дождь.

Эмма безысходно, безнадежно смотрела на чуть промокшие кеды. Жители уже шестого жилья понятия не имели, что это был за дом. Разводили руками, пожимали плечами. Отмахивались. Казалось, все однажды забыли, что в начале улицы давно жили люди. В какой-то момент они из-за своих смертей выпали из реальности, и тут же стерлись из памяти даже тех, кто, теоретически, мог бы помнить.

Часы показывали полдень. Сколько Фастер уже тут бродит? Как долго сможет простоять, и как поползет обратно, на станцию? Эти мысли все сильнее ввергали в ужас, однако, девушка упорно не хотела уезжать ни с чем. Так и шла вперед, до следующего дома, который прятался в раскидистых, бирюзовых ветвях светлых тополей.

Вскоре показался очень приземистый, небольшой коттедж на два этажа. Темный, и только стекла крупных окон отражали от себя белый свет, разбавляя эту темноту. С плоской, чуть покатой, односкатной крышей, покрытой коричневой черепицей. Забора не было. Рядом с открытой верандой женщина, примерно, шестидесяти лет высаживала цветы, что-то напевая себе под нос. Все время поправляла розовое платье рубашечного типа, и совала землистые руки в карманы, из которых неуклюже торчала мелкая садовая утварь.

— Извините. — Голос вновь дрожал, хотя Фастер изо всех сил пыталась собраться. — Скажите… вы не знаете что-нибудь о сгоревшем доме вначале улицы? Я просто…

— Да? — Женщина тут же отвлеклась, и нежное, дружелюбное лицо исказила мягкая улыбка. — Дом? А что вы хотите о нем узнать? Вы по поводу покупки?

— Н-нет. — Сердце начинало биться все сильнее. Возможно, кто-то еще что-то да помнил. — Я просто… пытаюсь что-либо узнать о людях, которые в нем жили. Когда-то давно там жила женщина, Эбигейл Фастер. И мне бы еще хотелось узнать. — Эмма замялась.

— Да, жила тут такая, давно это было. — Лицо незнакомки становилось все мягче, а улыбка все шире. — Давайте пройдем в дом. На улице обсуждать такое… не знаю.

Девушка оживленно кивнула, и пошла вслед за радушной хозяйкой. Пульс начинал раздаваться в висках, а от нервов намокали ладошки. Что бы она сейчас не услышала, это будет не зря. Может, хотя бы чуть-чуть станет ясно, имеет ли фамилия «Эгертон» отношение к её жизни.

В тусклом доме, стены которого были обшиты темным деревом, пахло медом и маслом. Белые шторы из тонкого хлопка раскачивались под порывами случайного сквозняка. Фастер разулась, с очевидной неловкостью поставила кеды на подставку для обуви, и прошла внутрь.