Паутина (СИ) - Костадинова Весела

Наталья расписала мой день так, что в нем не осталось места для раздиравших сомнений и одиночества. Я молча кивнула.

27

Я плакала, прижимаясь к маме, обнимала её нежно, осторожно, всё ещё не веря своим глазам и ушам. Её тепло было таким знакомым и таким неожиданным одновременно. Я вдыхала этот родной запах, ощущала её хрупкость, её лёгкую дрожь, но больше всего – её присутствие.

А мама гладила меня по голове, её пальцы медленно пробегали по моим волосам, и она тихо шептала моё имя.

Сама шептала, понимая, кто перед ней. Ее глаза, все еще полные боли и растерянности, уже утратили столь пугающее меня состояние безразличия. Ее жесты и движения еще были неуверенными, робкими, но главное – осознанными.

- Прости, Лиана, прости… - растеряно говорила она.

Я говорить не могла. Дыхание перехватывало от счастья и тоски одновременно. Одно было неоспоримо – мама возвращалась к жизни. Она возвращалась ко мне.

Я пробыла с ней до ночи, оставив ее лишь на пол часа, когда за мной пришла одна из работниц Центра, позвав на ужин. Я подчинилась распорядку без возражений, подумав мимоходом, увижу ли сегодня Максимилиана. Но его в столовой не было – там вообще были только гости и пациенты Центра. Никто не смотрел на меня вопросительно, но все были приветливы и улыбчивы.

После ужина, просидев с мамой до отбоя, я вернулась в крошечную комнату, которую Наталья выделила мне для сна. Комната действительно была маленькой, но уютной. Тёплый свет настольной лампы, мягкий плед на кровати, на тумбочке — стакан с чаем, который, видимо, кто-то заботливо оставил для меня. Отпив терпкий, но уже знакомый напиток, я обнаружила под блюдцем маленькую записку, написанную твердым, уверенным почерком: «Рад, что ты здесь!».

И не смогла сдержать тяжелой, но искренней улыбки.

Утром за завтраком ко мне присоединилась Марина. Она робко улыбнулась, словно спрашивая разрешения присесть рядом со мной за столик. Я лишь устало кивнула.

Прошлой ночью спала беспокойно, но снов не видела, поэтому чувствовала себя хоть немного отдохнувшей.

- Натальи сегодня не будет, - тихо заметила Марина, - меня приставили к тебе в качестве консультанта. Не против?

- Нет, мотнула я головой. – Совсем не против.

Это было правдой. Марина, хоть и вызывала живые ассоциации с университетом, вела себя настолько спокойно и ненавязчиво, что прогонять ее или возмущаться не было никакого желания.

- Давно ты здесь? – спросила я, чтобы нарушить повисшую между нами тишину.

- Почти год, - призналась она, опуская глаза.

Несколько секунд она молчала, а я вопросы не задавала.

- Меня мама привела, - вздохнув призналась она, - она верит Максимилиану Эдуардовичу. Он спас меня, Лиана. И ее спас.

Видно было, что в глазах Марины при словах о Максе загорелся огонек невероятного уважения и восхищения.

— Что… что с тобой было? — едва слышно спросила я, всё ещё переваривая её неожиданную откровенность.

Марина глубоко вдохнула, на секунду отвела взгляд, словно решаясь, а затем заговорила:

— Я в шестнадцать загуляла… Бросила учебу, ушла из дома… У нас в семье постоянные скандалы были. Мама — бизнесвумен, всегда в делах, всегда на нервах. Отец — журналист, вечно в командировках. Маму это бесило, она хотела, чтобы он был рядом, а он не мог сидеть на месте…

Она пожала плечами, но по тому, как дрогнули её губы, я поняла, что тогда это было для неё куда больнее, чем она хотела показать.

— Потом… я забеременела, — продолжила она, криво усмехнувшись, но в этой усмешке не было радости. — А поскольку вела не самый здоровый образ жизни… случился выкидыш.

Я затаила дыхание, сердце пропустило удар.

— Родители, конечно, были в ужасе. Меня по знакомству устроили на платное в университет, мама и отец вместе занимались этим вопросом…. Хоть в этом… - в ее словах я почувствовала и затаенную боль и обиду, но и любовь тоже.

Я смотрела на неё, вспоминая её на первом и втором курсах — полная, шумная, вызывающая, всегда в центре внимания, с ярким макияжем и громким смехом.

— Помнишь, какой я тогда была? — спросила она, и я кивнула.

Конечно, помнила.

— Это всё гормоны… — тихо сказала она. — И злость. На родителей, которые к тому времени ругались все чаще. Отец… он, знаешь, увлекающийся, ему не до нас с мамой. Мама… она просто руки опустила, порвала с папой. А потом… она познакомилась с Максимилианом Эдуардовичем.

В её голосе прозвучало что-то особенное, что-то, чего я не могла сразу определить.

— Он помог ей пережить развод. А потом… взялся за меня.

Она улыбнулась, но в этой улыбке было так много эмоций, что мне стало неловко за свои прежние суждения о ней.

— Диеты, психотерапия, тренинги… Лиана, мне стало легче не сразу, но сейчас… я совсем другая. Я цель в жизни вижу. Я хочу помогать другим.

Она вдруг с жаром схватила меня за руку, её глаза горели искренностью.

— А Максимилиан Эдуардович, Лиана, он просто гений! Он людей к жизни возвращает, понимаешь?

Я сидела, ошеломлённая, сбитая с толку.

Марина… Та самая Марина, которую я всегда считала не очень умной сплетницей, нахалкой, вечно несущейся на гребне чужих секретов…

Но и за её бравадой, за её громким смехом, за всем этим напускным весельем скрывались свои трагедии.

- Вот уже с середины сентября мне разрешили волонтерить в Центре. И знаешь, - она посмотрела мне прямо в глаза, - мне это нравится. Я вижу сейчас, что нужна, что могу делать что-то хорошее…. Понимаешь? Я словно отдаю долг самой себе, другим людям и… - она судорожно сглотнула, - своему ребенку…

- Ты много времени проводишь здесь, - разговор о ребенке вызвал непрошенное, тяжёлое ощущение.

- Да, - кивнула она. – И надеюсь, что буду еще больше. Работы здесь много, дополнительные руки всегда нужны. И я теперь живу не как потребитель, Лиана. Даже не знаю…. я подумываю забрать документы из университета, если честно. Ну какой из меня биолог? – усмехнулась она. – Да и мама не против. Тем более, - она поморщилась, - с этим новым деканом.

Я вздрогнула всем телом и крепче сжала кружку с чаем.

- Что с ним? – дернула головой, отгоняя липкий страх.

- Ты не знаешь? – посмотрела она на меня.

- Я не… нет, не знаю. Знаю только, что он – сын папиного, - сердце болезненно сжалось, - друга, известного биолога Андрея Роменского. Больше ничего…. Да и знать…. Особо не хочу.

- Понимаешь, с предыдущим деканом мама была хорошо знакома, - Марина вздохнула, отпивая чай. – И когда вдруг летом его снимают, а вместо него назначают молодого парня из Москвы, у мамы возникли вопросы. Она его по своим каналам пробить решила, понимаешь? На всякий случай…. Через министерство образования зашла – у нее там знакомые. Бах! А никто особо ей ничего говорить не хотел. Глаза отводили, даже при личных разговорах. Мама тогда отцу позвонила в Москву, чтобы тот узнал, что за чудо к нам прислали и почему. Отец уже по своим связям узнавал.

- И? – волей неволей мое любопытство было подогрето.

- В МГУ многие отвечали тоже уклончиво, все-таки фамилия Роменский – как лакмусовая бумажка. Но кое-кто все-таки рассказали. Он, хоть и ученый хороший и преподаватель великолепный, а ни один столичный университет не захотели его на работу брать, а все из-за того, что он…. Домогался студенток.

Я едва не выронила чашку.

Марина поспешно продолжила, видя мою реакцию:

— Нет, внешне всё было чинно-мирно, никакого открытого харассмента. Просто… намёки, придирки, странные комментарии, слишком личные разговоры. Он всегда знал, к кому подойти, кого можно "прощупать". Всегда выбирал тех, кто зависел от него, кто уязвим — студенток с непростыми ситуациями, тех, кому нужна была поддержка, кому было важно не потерять место в ВУЗе.

Она задумчиво покрутила чашку в руках, потом добавила:

— Вроде бы ничего криминального, понимаешь? Но слухи ходили. Некоторые девочки отчислялись, уходили в академ, кто-то просто замыкался в себе. Никто не жаловался открыто, но слишком много разговоров шло за его спиной. В итоге ни один московский ВУЗ не захотел связываться с этим. Всё обставили так, будто он сам решил уйти, но на самом деле ему просто вежливо показали на дверь.