Надежный тыл (СИ) - Костадинова Весела

Я вспомнила тот вечер, когда я предложила ему, что буду вести наш дом. Наш дом. Уют, быт, дети — всё это стало бы моей зоной ответственности. Я хотела создать для нас место, где было бы тепло и спокойно, где он мог бы отдыхать от суеты, где каждый уголок дышал бы любовью.

Он слушал, не перебивая, не пытаясь переубедить или вставить свои замечания. Просто смотрел, а потом улыбнулся и кивнул. Так легко, будто это было самое очевидное решение на свете.

Я ведь никогда много не зарабатывала, да и не стремилась к этому. Я всегда полагалась на Даниила. На его силу, ум, невероятную решимость. Его надёжность казалась незыблемой, как гранит. Он был тем, на чьих плечах держался наш мир, и я не видела смысла растрачивать свои силы на что-то ещё, кроме семьи.

И сейчас, сидя в этом приёмном отделении, прислушиваясь к больничным звукам, я вдруг ясно поняла: я всё делала правильно. Каждый выбор, каждая жертва — всё это было не зря. Я была для него тем, кем ни одна «Алина» никогда не смогла бы быть.

Никогда таким, как она, не понять, что значит быть женщиной — настоящей женщиной, надёжным тылом для мужчины, как Даниил. Матерью, которая растит детей с заботой и любовью. Хозяйкой, которая делает из дома место, куда хочется возвращаться. Женой, которая живет за спиной своего мужчины, как за каменной стеной.

У подобных Алине девочек в голове только мысли о карьере, деньгах и статусе. Они гонятся за блестящими иллюзиями, забывая, что на самом деле делает человека счастливым. Они ничего не знают про уют, про семейные радости — про тёплый свет лампы на кухне поздним вечером, когда сидишь за чашкой чая и смеёшься над какой-нибудь мелочью. Они не понимают, как важно быть рядом в сложные моменты, не требовать ничего взамен, просто поддерживать, слушать, даже если тебе не интересно и скучно.

Я знала, что Даниил всегда видел это. Возможно, иногда забывал. Возможно, не ценил так, как я бы хотела. Но в глубине души я была уверена: он знал, кто был его настоящей опорой. И сейчас, когда он борется за свою жизнь, здесь, рядом с ним, моё место. Не где-то, а здесь. Всегда.

Слезы катились по лицу. Кто-то, возможно одна из медсестер, принесла мне чашечку с кофе, сочувственно погладив по плечу. Стало чуток теплее — эти женщины, повидавшие столько боли и горя, искренне старались помочь мне, скрасить это время ожидания.

Я встала с кресла, чувствуя, как затёкшие ноги подгибаются от усталости, и медленно пошла по длинному больничному коридору. Холодные плитки пола, едва слышные шаги медицинского персонала — всё это казалось настолько чужим, будто я оказалась в каком-то ином мире. Я шла, стараясь отогнать от себя те страшные мысли, что посещали меня в кабинете Даниила.

Эти мысли… Это было какое-то помрачение рассудка, затмение. Ведь не могла же я так думать о человеке, которого любила всю жизнь. Просто не могла. Во мне говорили обида и боль. А ещё — её присутствие рядом. Она словно вытягивала из воздуха всё тепло, оставляя только холодный, стерильный след.

Эта шалава, даже там, в его кабинете, действовала как заведённый робот. Никаких эмоций, кроме ужаса. Она выполняла только то, что было необходимо, с каким-то отстранённым равнодушием. Я смотрела на неё и думала: разве так выглядит любовь? Разве так ведёт себя женщина, которой действительно дорог мужчина?

Скорее всего, Даня всё понял. Его ужасающая проницательность, его умение видеть людей насквозь — я всегда это в нём ценила, даже когда он обращал этот взгляд на меня. Он точно видел истинные чувства каждой из нас. Увидел мою боль, мою любовь, мою готовность быть рядом до самого конца. И понял, что из двоих его действительно люблю только я.

Именно поэтому он смотрел на меня так. Поэтому слабо, но крепко сжимал мою руку, будто цеплялся за меня, за наше прошлое, за ту часть своей жизни, которая была настоящей.

Если Даня выживет… Всё будет иначе. Я больше не позволю малолетней шлюхе влезать в нашу семью, разрушать то, что мы строили годами. Я буду бороться до конца. За себя. За наших детей. Даже за Даниила, даже если он сам не понимает, что ему это нужно.

Я не брошу его одного здесь. Я дождусь, сколько бы ни понадобилось времени. Если он придёт в себя, первым, кого он увидит, буду я.

Потому что я — его жена. И это моё место.

Из реанимационного отделения вышел врач и сразу направился ко мне.

— Анна Юрьевна? — устало спросил он, задержав взгляд на мне.

— Да, — голос сорвался, и я тут же сглотнула ком в горле, пытаясь взять себя в руки. — Как мой муж?

Врач тяжело поджал губы, будто собирался с мыслями.

— Ничего утешительного я вам сказать не могу, — произнёс он медленно, с такой же тяжестью, что отразилась на его лице. — Он стабильно тяжёлый.

Эти слова обрушились на меня, как камни. Стабильно тяжёлый. Они звучали холодно, безжизненно, но их смысл бил больнее любого удара.

Я сглотнула ещё раз, чувствуя, как что-то сжимается в груди.

— Что это значит? — еле слышно выдавила я, цепляясь за последнюю надежду.

Врач вздохнул и, склонив голову, заговорил чуть мягче:

— Это значит, что его состояние остаётся критическим, но без ухудшений. Мы делаем всё возможное. Сейчас главное — время.

Время. Я почувствовала, как сжались кулаки, но лишь кивнула, понимая, что это всё, что он мог мне сказать.

— Спасибо… — прошептала я, хотя благодарность не казалась уместной. — Могу я… его увидеть? Могу быть рядом с ним?

— Увы, — тихо произнёс он, качая головой. — Мы не можем пустить вас в реанимацию, Анна Юрьевна.

Эти слова были как холодный душ, обрушившийся на меня.

— Но… — начала я, чувствуя, как дрожь пробирается в голос, — ему нужен кто-то рядом… кто-то, кто…

— Анна Юрьевна, — врач слегка поднял руку, чтобы остановить меня. Его тон был мягким, но неумолимым. — Я понимаю ваши чувства, но сейчас это невозможно. Мы делаем всё, чтобы он был в безопасности. Постарайтесь немного отдохнуть.

Отдохнуть? Он говорил это так буднично, будто это действительно было возможным. Я закрыла глаза, чувствуя, как внутри накатывает волна отчаяния, но лишь кивнула в ответ.

— Хорошо, — выдавила я. — Спасибо…

Врач задержал на мне взгляд, его лицо на мгновение смягчилось.

— Мы сразу сообщим вам, если что-то изменится, — сказал он, прежде чем развернуться и уйти обратно в реанимационное отделение.

Я снова упала на кресло, чувствуя непреодолимую усталость и страх. Сколько мне еще ждать? Сколько времени? Часы, дни, недели? От осознания этого слезы снова потекли по щекам. Стабильно тяжелое…. Значит… Даня может просто не пережить эту ночь…. Оставит меня….

Хорошо, что есть Боря! Мой сын — это моя поддержка. Да и Кира сейчас вернется домой…

Кира! Моя девочка сейчас совсем одна! Совсем.

Я быстро набрала Бориса:

— Борь, папа в реанимации, сердце. Ради бога, съезди к нему, забери Кирюшу домой.

На другом конце повисла пауза, затем сын отозвался, его голос был полон растерянности и удивления:

— Мам? Что? — он словно не мог поверить своим ушам. — Ты серьёзно? Отец в больнице?

— Да, Боря, — я глубоко вдохнула, стараясь говорить чётко, несмотря на дрожь в голосе. — Всё серьёзно. Пожалуйста, помоги. Забери Киру. Она одна, ей страшно.

— Ладно… — наконец ответил он, тяжело выдохнув. — Я всё понял. Еду.

С его словами напряжение чуть спало. Борис разберётся. Я знала, что могу ему доверять. Но внутри всё равно оставалась тревога, от которой, казалось, невозможно избавиться.

Через час в приёмное отделение вошла Лика. Её лицо было серьёзным, но взгляд сразу смягчился, когда она увидела меня. В руках она держала сумку, откуда доносился слабый аромат еды.

— Привет, — сказала она, протягивая мне термос и пакет. — Я подумала, ты, наверное, ничего не ела.

— Спасибо, — выдавила я, стараясь улыбнуться, но лицо казалось каменным.

Лика села рядом и внимательно посмотрела на меня.

— Нда, — вздохнула она через пару минут тишины, сложив руки на коленях. — Повезло Даньке с женой. Другая бы на хер после всего послала, а ты тут сидишь…