Империя соблазна (ЛП) - Финелли Мила

Мне нужно побыть одной. Я с ужасом подумала, что мне нужно поплакать.

Есть место, куда я ходила, когда жаждала уединения, и, к счастью, об этом знал только Майки. Я ходила туда, чтобы оплакать своих родителей или когда казалось, что все разваливается. Как сейчас.

С мыслью о побеге я вышла из туалета и избегала главных комнат. Я пробралась в кабинет Майки и схватила старую бутылку любимого виски нашего отца. Затем я вышла на улицу и проделала долгий путь к другому зданию. У металлической двери я набрала код, и замок открылся. Оказавшись внутри, я спустилась по лестнице и направилась в заднюю часть винного погреба.

Мой дедушка построил здесь много хранилищ и пещер. Он, должно быть, думал, что мы в конечном итоге станем крупнейшим винодельческим заводом в стране и будем иметь тысячи бочек для хранения. Но мы оставались относительно небольшими, поэтому многие из этих подземных пространств не использовались. За исключением меня и пауков.

Воздух был затхлым, подвал мертвенно тихий, но знакомый. Грубый каменный пол тянулся передо мной, ряды пустых бочек по обеим сторонам. Я направилась в темноту. Крепкий напиток, час или два для себя — несколько слез, может быть — и я снова буду готова надрать задницу.

Появился проем, крошечная комната с кирпичными стенами и темными балками на потолке. На стенах висели железные бра, хотя они уже давно не работали, а дубовый бар занимал одну сторону комнаты. Много лет назад мы с Майки притащили сюда кожаный диван, который поставили у задней стены. Теперь пещера напомнила мне о запрещённом кабаке, где нужно вводить пароль, чтобы попасть внутрь.

Я плюхнулась на кожу и открыла бутылку виски. Первый глоток всегда был самым худшим, и этот не исключение. — Ублюдок , — прошипела я, когда отдышалась.

Ложась, я уставилась в потолок. Все мое тело болело после вчерашнего вечера, не говоря уже о моем сердце. — Мы все испортили, папа, — прошептала я кирпичу. — Надеюсь, вы с дедушкой не слишком разочарованы во мне и Майки.

И вот с этими словами я наконец позволила себе заплакать.

Вито

Найти их было несложно.

Клайд из Sparkles назвал нам их имена, где они жили. Все трое байкеров молоды, им около 20 лет, и двое из них все еще жили дома. Мы схватили их, когда они уходили на стройку, а третьего нашли в постели со своей девушкой. Все трое были связаны и с кляпами во рту, затем мы отвезли их на заброшенный склад, который Томмазо нашел вчера вечером.

Более двадцати моих людей прибыли из Торонто этим утром, и каждый из них взбешен убийством Гаэтано и жаждал возмездия. Теперь мы возложили ответственность на троих мужчин, и каждый умрет ужасной, мучительной смертью.

Я скрестил руки и уставился на наших пленников. У всех троих были татуировки, покрывавшие руки и шеи — знаки расизма и фашизма, а также бессмысленные слова и женские имена. — Посмотрите на себя. Свиньи в грязи, где вам самое место, — издевался я. — Никто из вас не выйдет отсюда живым сегодня. Вы кое-что у меня отняли, и я хочу, чтобы вы все трое сильно страдали за это.

В ответ их глаза загорелись ненавистью.

Я кивнул Чезаре. — Привяжи их к стульям и начнем. Оставьте мне того, что в конце. — Я хотел лично поработать с Джимми, байкером, который был в коттедже на территории Мэгги.

Это продолжалось долго. Я наблюдал, как мои люди выплескивали свой гнев и боль из-за потери нашего кузена, избивая и кромсая двух байкеров, в то время как третий беспомощно наблюдал. Кровь заливала цементный пол. Чезаре и Томмазо были особенно безжалостны, отрезая пальцы рук и ног, а в какой-то момент даже ухо. Каждый раз, когда один из мужчин терял сознание, кто-то был наготове с нюхательной солью, чтобы привести его в чувство. Однажды им пришлось использовать инъекцию адреналина.

Не было ни прорыва, ни пощады.

Третий человек, которого я берег для себя, начал потеть, когда первому из его братьев-байкеров отрезали язык. Va bene. Я хотел, чтобы этот человек страдал больше всех.

Я пил воду, пока ждал. Читал электронные письма. Риелтор предложил моим людям дом для немедленной аренды, поэтому я подписал контракт. Когда мы закончим здесь, я увижу, как они устроятся.

Наконец, оба байкера мертвы, их безжизненные тела растянулись на полу, безжизненные глаза смотрели в никуда. Теперь настала моя очередь. Я снял пальто и свитер, бросив их на металлический шкаф, оставив себя только в простой белой футболке. Я снял часы. Положил телефон. Холодная решимость поселилась в моих костях. Не каждый мог вынести пытки, но я преуспел в этом. За эти годы мы с Массимо наблюдали за большинством допросов Энцо.

На деревянном столе лежали окровавленные инструменты, которые мои люди использовали сегодня — пила для костей, дрель, три ножа разных форм и размеров. Там также лежал мой любимый предмет: пара плоскогубцев. Они причиняли больше боли, чем люди ожидали, особенно когда использовались для удаления зубов.

Сложив руки, я прислонился к шкафу и посмотрел на последнего мужчину. Я подумал о теле Гаэтано, распростертом в лесу, как мусор. Часть моей семьи, моего братства.

— Привет, Тейтер.

Его глаза расширились от удивления, но он ничего не сказал.

— Dai. — Я протянул итальянское слово. — Ты думал, мы не знаем, кто ты? Ты думал, я не узнал в тебе одного из мужчин, которые работали в моей спальне?

Потянувшись назад, я схватил плоскогубцы и благоговейно повертел их в руке. — Думаю, я сохраню их. Они мои любимые, но ты не сможешь много говорить, когда я начну удалять тебе зубы. Начнем с бормашины.

Надев латексные перчатки, я взял электроинструмент и принялся за его правую руку. Мой разум погрузился в темные место, оторванное от моих эмоций, где я мог причинить как можно больше боли. Байкер пытался оставаться стойким, но когда сверло ударило по кости, он проиграл битву. Его крики, наполненные агонией, эхом отражались от сырых стен подвала, и кровь брызнула мне на руки и предплечья. Затем я переключился на другую его руку. Еще больше сверления. Еще больше криков.

Когда я наконец остановился, кожа байкера была мертвенно-белой, его грудь поднималась и опускалась от резкой силы его дыхания. В каждой руке было по дырке. Встав, я провел сверлом по символам ненависти на его руке. — Маленький, полный ненависти человек, — презрительно сказал я своим людям на нашем языке. — У него, наверное, маленький член, чтобы соответствовать. — Байкеру я сказал: — Вы, тупые ублюдки. Вы думаете бросить мне вызов, бросить вызов векам семьи и чести? Вы думаете, что можете убить моего человека, и я не заставлю вас страдать тысячекратно?

Его голова повисла, слюна свисала изо рта, поэтому я нашел нож и порезал ему руку. Кровь текла по татуировкам. — Ты пришел в дом, где я остановился. На территории винодельни, где живут люди, которые мне дороги. Ты пришел туда из-за своего брата по клубу, которого я избил до чертиков. Так что ты делал, пока был там?

Он плюнул в меня. Вернее, он попытался плюнуть в меня, но не смог собрать достаточно сил. Вдохнув, я заставил себя сохранять спокойствие. — Скажи мне, или я просверлю дырку в твоем черепе. Должен предупредить тебя, это будет чертовски больно, и ты почувствуешь запах горящей кости еще до того, как сверло достигнет твоего мозга.

— Ничего, — выдохнул он, его тело обмякло. — Клянусь.

Это ложь. Я покачал головой. — Это твой последний шанс.

— Я не знаю... о чем ты говоришь.

— Конечно, знаешь. Ты не устанавливал камеру или жучок, мы проверили. Так что ты сделал?

— Дон Д'Агостино. — Я повернулся и увидел, как Томмазо приближается ко мне, морщины на его лице стали глубже, чем обычно. Тихо, он проговорил мне на ухо. — Беппе не может найти Мэгги. Он перевернул все вверх дном.

Страх охватил меня, мое тело похолодело. — Что? Это эти придурки? — Я указал на байкеров.

— Я так не думаю. Он сказал, что когда они пошли обедать, она пошла в туалет и исчезла.