Личный интерес (СИ) - Вечная Ольга

После заминки продолжаю:

— На всякий случай, «уточнение по протоколу» — это попытка заново приобщить то, что вчера отклонили?

Исхаков слегка кивает, дескать, оценил подкол, и произносит почти доверительно:

— Это попытка сделать то же самое, но умнее.

Если бы минуту назад я не содрала с лица старые патчи и не надела очки, решила бы, что он флиртует.

Но это совершенно исключено. Не здесь. Не со мной. Скорее, стоит готовиться к острой завуалированной шутке.

Мимо кабинета проходят коллеги, заглядывают с любопытством. Пора заканчивать балаган.

— Все уточнения по заседанию — в рамках протокола, — говорю я строго. — Если есть замечания или ходатайства, подавайте их письменно. Пожалуйста. Если это все, то мне нужно работать. — Впечатываю глаза в экран компьютера.

Исхаков стоит все той же тенью, которую могло бы отбрасывать очень высокое дерево. Благоухает.

— А вы всегда такая?

— Вы хотите перейти на личности или это была попытка вежливости?

— Простите. Я с юга, у нас все немного проще. Вы буквально беспощадная. — Его тон исключительно деловой, не докопаться.

— Только по вторникам. Вы вовремя.

Исхаков хмыкает и подает конверт.

— Документы — через канцелярию, — подчеркиваю я интонацией.

— А если просто взглянуть? Вы же свободны.

Приходится поднять на него глаза.

— А если я просто вызову пристава?

Пауза.

Исхаков отступает на шаг, показывает открытые ладони. В одной из них четки с крупными зелеными бусинами. Снова мелькает мысль: странно.

Он вздыхает:

— Хорошо. Вы победили.

— Это не победа. Это процессуальный порядок.

Опять пауза. Исхаков вкидывает:

— Что тогда для вас победа?

Снова на грани допустимого. Можно крикнуть пристава, но этот шаг ниже моего достоинства, поэтому иду на крайние меры и говорю тише:

— Когда оппонент молчит.

И вновь пауза. Я смотрю в монитор.

— Значит, вам со мной не повезло, — качает головой Исхаков, но идет к двери.

У которой на секунду задерживается:

— Александра Дмитриевна…

— Что-то ещё?

Он чуть прищуривается.

— Вы ведь догадались уже, я не из тех, кто сдается.

Щеки начинают гореть.

— Ну так сдайте документы. Хоть что-нибудь.

Исхаков гасит довольную усмешку:

— Хорошего вам дня. Как там было? Окно номер два, точно.

Он выходит в коридор, а я еще минуту бесцельно вожу мышкой по экрану, чувствуя, как печет лицо.

— Хорошего дня.

Глава 4

Савелий Исхаков

Есть такой тип похмелья, когда в шесть утра сидишь в пустой ванне под потоком воды и охуеваешь от того, насколько плохо себя чувствуешь.

Не представляю женщину в столь жалком состоянии. А вот знакомых мужчин — сколько угодно. Либо прекрасная половина человечества тщательно скрывается, либо этот вид «развлечения» принадлежит всецело нам. Аминь.

Я морщусь от головной боли и тру виски. Запрокидываю голову, подставляя раскаленную черепную коробку под прохладную воду.

Бар, виски, стакан за стаканом. Бармен, благослови его Господь, в какой-то момент отказавшийся наливать.

Алтай*, с днем рождения, братишка. Двадцать лет отмечали вместе твой день, теперь я пью за тебя в одиночестве.

Мать твою, какого хрена мы не предугадали ту ситуацию? Как так получилось? С двенадцати лет шли по жизни бок о бок, прикрывали друг друга. Иногда страх душу грыз, иногда боль топила. Но прорывались. И дальше должны были.

Не понимаю.

Сожаление и тяжелое горе вызывают приступ тошноты, и я закрываю глаза.

Надо будет его мелкой звякнуть. Давно не набирал.

Мелкая — бывшая девушка Алтая, Радка. Она считает, он ее не любил, и все равно родила ему близнецов. А он любил, такие вот дела. Она уже замужем и вроде бы оправилась, но на всякий случай я присматриваю издалека.

Дверь отворяется, и передо мной замирает голенькая Оля. Мы познакомились месяца два назад, я позвонил ей вчера.

Оленька была четвертой, кого я набрал. Она единственная не задавала вопросов и приехала сразу. Дай Бог здоровья тем, кто умеет не усложнять простые вещи.

Я ляпнул что-то вроде того, что отмечаю зарплату. Она посчитала повод достойным и присоединилась. Мы оба чокались с пустым стаканом Алтая. Оле это казалось забавным, мне хотелось потрахаться.

— Доброе утро, — улыбается она. — Ты как?

— Привет, — вскидываю ладонь. — На работу собираюсь, как видишь. А ты чего соскочила в такую рань?

— Тоже на работу. Добросишь?

— Конечно. Дай мне минуту.

Оля скептически приподнимает брови.

— Ладно. Десять минут.

— Тогда собирайся, красавчик. — Она треплет меня по волосам и распечатывает отельную зубную щетку.

Задергиваю шторку и беру с полки гель для душа. Здравствуй, новый день, в обед у меня встреча с доверителем. Надо подготовиться.

* * *

В восемь я закупаюсь в кофейне и иду в ближайший парк. Лев Семеныч, в прошлом профессор философии, нынче свободный от всех обязательств, как обычно кормит голубей у фонтана.

— Доброе утро, — говорю я, протягивая ему стаканчик. — Кофе будете?

— Не откажусь, господин адвокат. Это, случайно, не карамельный латте? А в пакете не булочка с рыбой?

Губа у этого бездомного не дура. Усмехаюсь и киваю:

— Все как вы любите.

— Вы спасаете мой желудок и мою веру в человечество. — Лев Семеныч с вежливостью снимает шапку, будто он на приеме у Гегеля.

Разместившись на лавке под раскидистым дубом, мы приступаем к эстетически великолепному завтраку.

— Дождь будет, — роняет Лев Семенович. — У вас зонт есть? Могу одолжить дождевик.

— Оставьте себе, я за рулем. Да и небо вроде бы ясное.

— Кто ломал ногу хоть раз, прогноз погоды не смотрит. Метеослужба — баловство для неопытных юнцов.

— Точно. У меня был друг, который отлично предсказывал погоду. Сам я руку недавно ломал, но вообще ничего. Никакой суперспособности травма мне не принесла. Даже обидно.

— Погодите, ближе к пятидесяти начнется... Обожаю кофе. М-м-м-м, кортизол, но без адреналина. Роскошь, доступная вашему поколению.

Мы пьем кофе, утопая в собственных мыслях. Небо тем временем медленно затягивается. Да ладно!

— Вы точно профессор философии, а не какой-нибудь шаман?

— Философ — это и есть разновидность колдуна. Разве что без фокусов. Раньше я только и делал, что объяснял людям, почему жизнь одновременно бессмысленна и прекрасна.

— Звучит утешительно.

— А вы как объясняете, что защищаете тех, кто врет и прячет деньги?

Я приподнимаю бровь.

— О, началось. Впрочем, накидывайте. Не стесняйтесь.

— Я больше не у кафедры, могу позволить себе прямоту.

— Я всего лишь защищаю правила игры, Лев Семенович. Кто научился их соблюдать, тот в безопасности. Кто нет — того судят.

— Неплохо. Только правда ведь в другом: вы, господин адвокат, не правила защищаете, вы участвуете в перераспределении власти.

Лев Семёныч с большим аппетитом доедает свою булочку.

— А вот это звучит зловеще.

— У старого философа есть только слова, а ваши слова приводят к последствиям. В этом между нами разница. Ну и еще в том, что вы сюда на мерседесе приехали и пахнет от вас получше.

Мы замолкаем на пару минут. Он, прихлебывая кофе, смотрит в сторону дорогого ресторана. На веранде пьют шампанское, несмотря на то что только среда, вполне рабочий день.

Философ-шаман первым нарушает молчание:

— Жениться вам надо, мой любезный друг. Не с бездомными завтракать, а с прекрасной женщиной, вот на той террасе. С цветами, круассаном, соком, непременно свежевыжатым. Они такое обожают.

— Неужели и это философия?

— Нет, то из жизни! — отмахивается Лев Семенович и хохочет.

— Вот женюсь я. Разве вы не будете скучать по нашим спорам?

Он морщится.

— Я бы очень хотел вас там увидеть, в хорошей компании, за приятной беседой. У вас светлая голова, но жизнь свою вы тратите как будто на что-то несущественное. Жуликов да проходимцев.